Первое правительственное заявление Ф. Мерца: самолегитимация и мобилизация

14 мая 2025 г. — через неделю после второго тура парламентского голосования и официального начала канцлерства — Фридрих Мерц выступил с первым официальным правительственным заявлением. Оно стало не просто данью традиционному ритуалу, но и политическим актом самолегитимации. За ним стоит очевидный расчет канцлера: в момент, когда коалиция ХДС/ХСС и СДПГ лишь начинает обретать контуры управляемости, он старается перехватить инициативу, обратившись одновременно к немецкой нации, ее элитам и внешним партнерам. Выступление стало своего рода «доктринальной речью о восстановлении» после «упадка» трех лет «светофорной» коалиции, в которой просматриваются амбиции «исторического масштаба».

Мерц хочет быть не столько технократом-управленцем, сколько политическим архитектором, сплачивающим общество через возврат к национальной субъектности, ответственности и экономическому росту. В его риторике доминирует посыл: «германское» возможно только как «ответственное» и «сильное». Это центральная мысль заявления, которое канцлер неслучайно назвал тем же именем, что и коалиционный договор — «Ответственность за Германию» (Verantwortung für Deutschland). Позиционирование нового правительства происходит на фоне «внешнего давления» и «внутренней разбалансированности», и каждый вектор политики (внешний, военный, экономический, миграционный, социальный) оформляется в логике ответа на поликризисы и угрозы.

Особую роль играет тезис о «великом и сильном государстве», способном преодолеть трудности из собственной силы (aus eigener Kraft). Это риторический и содержательный маркер, обращенный как к внутренним аудиториям (политикам, бизнесу, обществу), так и к внешним наблюдателям — от Лондона, Парижа и Варшавы до Вашингтона и Пекина.

Показательно, что «фактор России» оказался постоянным фоном всей речи, иногда явным, но чаще — структурирующим. РФ не только обозначается как отдельная тема, но и постоянно вплетается в ткань обоснований почти каждого приоритета: от обороны и безопасности до цифровой устойчивости и реформ миграционной политики. Речь Мерца не предлагает стратегию по отношению к Москве. В ней системно диалог заменяется на диагноз, а партнерство — на перманентную оборону.

Таким образом, текст выступления канцлера следует читать не только как план действий правительства, но и как попытку переопределить парадигму управления: через возвращение к политике силы, к немецкой локомотивности в ЕС и НАТО, а также к четко очерченной иерархии угроз. Это декларация наступления — но с риском, что она окажется картой ожиданий, если риторический напор не будет обеспечен институциональным содержанием.

Мерц ни разу не упомянул о возможности переговоров с Россией, не было намеков на «диалог». Фактически он встроил Москву в риторическую матрицу угроз: в речи звучали такие слова, как «саботаж, дестабилизация, пропаганда, теневая флотилия, цифровая война». В понимании канцлера РФ — это теперь не партнер, а структурная угроза европейскому порядку. Концептуально Россия изолируется и демонтируется как субъект отношений, превращаясь в фактор «континентального санитарного кордона» (в понимании «стратегической периметризации»).

Политический акт самолегитимации в зеркале угроз и ожиданий

14 мая 2025 г. — через неделю после второго тура парламентского голосования и официального начала канцлерства — Фридрих Мерц выступил с первым официальным правительственным заявлением. Оно стало не просто данью традиционному ритуалу, но и политическим актом самолегитимации. За ним стоит очевидный расчет канцлера: в момент, когда коалиция ХДС/ХСС и СДПГ лишь начинает обретать контуры управляемости, он старается перехватить инициативу, обратившись одновременно к немецкой нации, ее элитам и внешним партнерам. Выступление стало своего рода «доктринальной речью о восстановлении» после «упадка» трех лет «светофорной» коалиции, в которой просматриваются амбиции «исторического масштаба».

Мерц хочет быть не столько технократом-управленцем, сколько политическим архитектором, сплачивающим общество через возврат к национальной субъектности, ответственности и экономическому росту. В его риторике доминирует посыл: «германское» возможно только как «ответственное» и «сильное». Это центральная мысль заявления, которое канцлер неслучайно назвал тем же именем, что и коалиционный договор — «Ответственность за Германию» (Verantwortung für Deutschland). Позиционирование нового правительства происходит на фоне «внешнего давления» и «внутренней разбалансированности», и каждый вектор политики (внешний, военный, экономический, миграционный, социальный) оформляется в логике ответа на поликризисы и угрозы.

Особую роль играет тезис о «великом и сильном государстве», способном преодолеть трудности из собственной силы (aus eigener Kraft). Это риторический и содержательный маркер, обращенный как к внутренним аудиториям (политикам, бизнесу, обществу), так и к внешним наблюдателям — от Лондона, Парижа и Варшавы до Вашингтона и Пекина.

Показательно, что «фактор России» оказался постоянным фоном всей речи, иногда явным, но чаще — структурирующим. РФ не только обозначается как отдельная тема, но и постоянно вплетается в ткань обоснований почти каждого приоритета: от обороны и безопасности до цифровой устойчивости и реформ миграционной политики. Речь Мерца не предлагает стратегию по отношению к Москве. В ней системно диалог заменяется на диагноз, а партнерство — на перманентную оборону.

Таким образом, текст выступления канцлера следует читать не только как план действий правительства, но и как попытку переопределить парадигму управления: через возвращение к политике силы, к немецкой локомотивности в ЕС и НАТО, а также к четко очерченной иерархии угроз. Это декларация наступления — но с риском, что она окажется картой ожиданий, если риторический напор не будет обеспечен институциональным содержанием.

Внешнеполитический блок: «Возвращение Европы» и переформатирование партнерств

Мерц в эпоху Zeitenwende. Подкаст о германской политике с Владиславом Беловым

Внешнеполитическая часть выступления подчинена четкой логике: Германия возвращается как силовой и концептуальный центр Европы, берет на себя «больше ответственности» в НАТО и ЕС, отказывается от «нейтральности» и политики самоустранения, и одновременно строит новую систему приоритетов и партнерств. Эта логика оформляется не через тезисы о «мире и диалоге», а через мобилизующие образы: противостояние угрозам, защиту свободного мира, борьбу за миропорядок.

Говоря об усилении ответственности, Мерц, в первую очередь, имеет в виду реконфигурацию европейского лидерства немецкого государства. В этом отношении символический смысл приобретает география его первых внешних визитов: Париж, Варшава, Брюссель, Киев. Эти четыре столицы формируют новую топографию внешнеполитической активации Германии. Франция представлена как партнер по «перезапуску» тандемных отношений, а Польша как признанный центр восточноевропейской политики, особенно ее балтийского вектора. Впервые канцлер придает Варшаве столь высокий статус уже в свой первый полноценный рабочий день. Это жест, адресованный не только полякам, но и всей восточной дуге ЕС, ожидающей жесткости и предсказуемости от Берлина.

В Брюсселе Мерц заявил о «новой надежности» Германии, одновременно критикуя практику голосований по ключевым европейским вопросам. Очевидно его стремление восстановить образ ФРГ как инициативного и ответственного актора ЕС, готового активно участвовать в определении основных векторов развития европейской интеграции. Наконец, поездка в Киев вместе с лидерами Франции, Британии и Польши символизирует коллективный ответ на «угрозы Москвы» и одновременно подчеркивает переход Берлина к логике фронтального блокового сдерживания. Украина здесь не объект помощи, а линия обороны Европы как «цивилизационного проекта».

Отдельного внимания заслуживает трансатлантический сюжет, а именно упоминание двух телефонных разговоров с Дональдом Трампом, причем с позитивной интерпретацией его позиции по «украинскому перемирию». Здесь Мерц демонстрирует прагматизм, в котором он не исключает возможности маневров в рамках евроавтономизма («стратегическая автономия без элементов автономии»).

В отношении Китая речь шла об определенном отходе от триады к дуализму: системный соперник и экономический партнер. Прозвучало четкое намерение сократить односторонние зависимости (стратегическая де-рискификация), защитить правила торговли и усилить давление на Пекин в вопросе «российско-украинского конфликта». При этом подчеркнуто значение Поднебесной в глобальных цепочках — здесь Берлин не готов к политике изоляции. Элементы системы «двойного трека» — жесткая дипломатия и экономическая селективность — подтверждаются обозначенным канцлером вектором на укрепление партнерств в Индо-Тихоокеанском регионе.

Отдельно отметим, что Мерц обозначил готовность сохранить многие институциональные инициативы эпохи Шольца (G20, средиземноморское и африканское направление), но встраивая их в черно-красную оборонную и миграционную повестку. Например, Африка теперь не столько «континент будущего», сколько важный фронт в борьбе с миграционным давлением и конкурентной экспансией Китая. Индия, Индонезия, Япония названы приоритетными направлениями, но акцент смещается на свободную транспортную навигацию и логистическую стабильность. Тем самым, внешнеэкономическая стратегия становится компонентом безопасности.

Мерц ни разу не упомянул о возможности переговоров с Россией, не было намеков на «диалог». Фактически он встроил Москву в риторическую матрицу угроз: в речи звучали такие слова, как «саботаж, дестабилизация, пропаганда, теневая флотилия, цифровая война». В понимании канцлера РФ — это теперь не партнер, а структурная угроза европейскому порядку. Концептуально Россия изолируется и демонтируется как субъект отношений, превращаясь в фактор «континентального санитарного кордона» (в понимании «стратегической периметризации») (см. далее раздел по РФ).

Внутриполитическая повестка: реформы как инструмент восстановления государственности

Внутриполитический раздел заявления демонстрирует амбиции правительства по проведению необходимых преобразований — от налогообложения и инфраструктуры до социальной политики и миграции. За масштабом сделанных предложений стоит единая идеологическая рамка: восстановление дееспособности государства, производственного потенциала экономики и общественного доверия. Германия, по Мерцу, не нуждается в новых ценностях или проектах преобразования общества — она нуждается в возвращении к порядку, эффективности и социальной интеграции через труд и ответственность.

Артем Соколов:
Дальше так же? Какой будет внешняя политика Фридриха Мерца

Экономический диагноз, который ставит Мерц, предельно прямолинеен. Основными проблемами немецкого хозяйственного штандорта являются излишнее регулирование, бюрократия, инфраструктурный износ, высокая налоговая нагрузка и стоимость энергии. Именно они снизиликонкурентоспособность экономики ФРГ и привели к затяжной рецессии. Более того, промышленный спад, известные проблемы в автопроме, химии, машиностроении — это не циклический сбой, а индикатор системного кризиса рамочных условий. Поэтому необходимы масштабные реформы, в основе которых принцип «инвестируй и реформируй» (Investieren und Reformieren). Среди его ключевых инструментов: налоговые стимулы для инвестиций в модернизацию (до 30% списаний в течение трех лет); поэтапное снижение корпоративного налога с 2028 года (на 5 процентных пунктов); инвестиционная программа на 12 лет с федеральным пакетом в 150 млрд евро; ставка на привлечение частного капитала с финансовых рынков.

Принципиально важно возвращение дигитальной, транспортной и прочей материальной инфраструктуры к статусу «локомотива развития» (дороги, школы, научные центры, цифровая государственность и пр.). В этих целях образовано Федеральное министерство цифровизации и модернизации, одна из важнейших задач которого — обеспечение прорыва в сфере электронных услуг.

Привлекательность хозяйственно-политического пространства ФРГ призваны повысить меры в рамках «Повестки высоких технологий» (Hightech-Agenda), Закона о свободе инноваций, создания платформы для регистрации стартапов за 24 часа, стимулирования биотехнологий, искусственного интеллекта, термоядерной энергетики. Речь идет не о господдержке в классическом смысле, а об «освобождении предпринимательской инициативы из пут регулятивного давления» и возвращении к логике «экономического чуда» — ставка на частный капитал и инновацию как главный ресурс развития.

Один из самых жестких разделов заявления посвящен миграционной политике. ФРГ остается страной иммиграции, но надо переходить к упорядочиванию и рестрикции, включая отказ от программ добровольного приема, приостановку воссоединения семей для лиц с субсидиарной защитой, начало депортаций в Сирию и Афганистан, усиление пограничного контроля. Здесь вновь прослеживается сквозная логика —управляемость, предсказуемость, пропорциональность. Риторика гуманности отступает перед дискурсом «ответственной миграции в интересах Германии», в том числе знание языка, самозанятость, отсутствие зависимости от госбюджета. Мерц также затронул ряд вопросов социальной, пенсионной, жилищной, сельскохозяйственной политики.

Оборонный вектор: институционализация «права на силу»

Оборонная повестка в речи Ф. Мерца заняла не просто центральное, а концептуально-определяющее место. Впервые со времен Гельмута Коля укрепление бундесвера и реиндустриализация ВПК представлены как ключ к восстановлению роли Германии в Европе и мире. В своей формуле «мы должны уметь защищаться, чтобы не приходилось защищаться» канцлер предлагает возврат к доктрине сдерживания (Abschreckung), на которой следует выстраивать новый фундамент всей внешней и внутренней политики. Он декларирует готовность повысить военные расходы [1]. Это не просто реакция на войну в Украине, это долгосрочная коррекция роли Германии — переход от роли «сдержанного партнера» к полноценному европейскому «военному столпу» (militärisches Rückgrat Europas). В этом контексте бундесвер должен стать «самой сильной армией Европы», что означает не только модернизацию вооружений, но и рост численности военнослужащих (personeller Aufwuchs) [2]. Новшеством становится введение «привлекательной добровольной военной службы» (attraktiver Freiwilligendienst). Оно адресовано молодому поколению как элемент его гражданской ответственности. Речь идет не о возврате обязательного призыва, а о формировании новых форматных рамок гражданско-военной солидарности.

Канцлер пообещал институционализировать военную промышленную политику: обеспечить стабильные контракты, ускорить процедуры закупок, снять регулятивные барьеры. Это уже не кризисное реагирование, а ставка на полноценную реиндустриализацию ВПК (Rüstungswirtschaft), интегрированного в общеевропейскую военно-производственную цепочку. Германия готова позиционировать себя как технологический хаб для всего блока НАТО и ЕС.

Ключевым институциональным новшеством стал анонс давно ожидаемого создания Национального совета безопасности, в который войдут не только федеральные органы, но и представители федеральных земель. Это сигнал об окончательной гибридизации угроз: теперь безопасность — не только дело внешней политики, но и внутренняя компетенция, связанная с киберсферой, миграцией, саботажем, пропагандой и т.д. Совет должен стать оперативным центром управления в кризисных ситуациях. Фактически — это аналог «нацштаба» с элементами прогнозирования и планирования.

Отношение к России: от диалога к стратегическому забвению [3]

Владислав Белов:
Медиация вместо интервенции: подходы Берлина к конфликтам на Ближнем Востоке

Как уже было упомянуто, РФ в речи Ф. Мерца не обозначена ключевым направлением внешней политики. Это имеет принципиальное значение: Москва больше не воспринимается Берлином как переговорный субъект. В заявлении нет обращения к Кремлю, нет сценариев диалога, нет формул, позволяющих оставить дипломатическую возможность открытой. Россия теперь не партнер, а поле угроз, не объект урегулирования, а источник перманентной нестабильности. Образ российского государства формируется через устойчивое повторение мотивов: «покушение на европейский порядок», «три года ежедневных убийств женщин, детей, солдат» на Украине, «травля, кибератаки и саботаж» на территории ФРГ и других стран ЕС. Канцлер подчеркивает, что жертвы и сами россияне, придавая антирежимную окраску своей позиции. Далее он полностью смещает фокус на угрозы внутренней безопасности ФРГ: «травли и убийства в европейских столицах, в том числе в Берлине», «физическое уничтожение кабельных сетей и цифровой и прочей инфраструктуры», «пропаганда и дезинформация», «саботажные действия и отравления», «шпионаж и диверсии», «присутствие российских агентов в немецком обществе». Таким образом, он последовательно формирует образ РФ не как европейского государства, а как «многослойного агента подрыва» — внутриевропейского и трансграничного.

Нигде в речи не предлагается возвращение к Ostpolitik — даже в трансформированном виде. Все, что связано с РФ, растворено в логике обороны, сдерживания и предотвращения распада. Фраза Мерца «мы не воюем, но и не являемся нейтральной стороной» (Wir sind nicht Kriegspartei, aber auch keine neutralen Dritten) оформляет новую позицию официального Берлина: не как арбитра или медиатора, а как участника «фронта демократии». Украина не узел дипломатических проблем, она «форпост правопорядка».

Немецкий концепт «диктата мира» (Diktatfrieden) отвергается принципиально. Мир «по-немецки» возможен только на условиях Украины и Запада. Возможность заморозки конфликта допускается лишь как тактический перерыв (Waffenruhe). Но и в этом случае Россия рассматривается не как контрагент, а как объект совместного сдерживания. Поэтому закономерно выдвинуть предположение, что речь Мерца свидетельствует о стратегической установке Берлина на «забывание» России в качестве структурного направления внешней политики. Это означает отказ от модели сдерживания и вовлечения (constrainment and engagement) и переход к модели изоляции и вытеснения. Теперь Россия — это функция угрозы, она нужна не как партнер, а как легитиматор новых политик и институтов (Нацсовет безопасности, увеличение военных расходов и пр.).

Выводы

Речь Фридриха Мерца в бундестаге 14 мая 2025 года — это гораздо больше, чем программное заявление главы правительства. Это акт символического переформатирования германской политики как внутренней, так и внешней. Он предлагает не просто новые меры. Это новая политическая рамка, в которой центральным становится возвращение к силе, ответственности и организованной форме государственности. Образ Германии как «локомотива», способного вновь вести за собой Европу, встраивается в логику обороны, экономического роста и эффективного госконтроля.

Мерц не обещает трансформацию — он обещает восстановление конкурентоспособности, субъектности, обороноспособности, доверия. В этом контексте речь вполне может рассматриваться как декларация институционального, концептуального, политико-культурного наступления. Однако возникает естественный вопрос: насколько эти амбиции соответствуют возможностям? С точки зрения соответствия коалиционному договору, можно утверждать, что многие заявленные инициативы представлены с акцентом на компромисс и адаптацию — особенно в социальной политике и инфраструктурных реформах. Это говорит в пользу прагматизма новой коалиции, но также свидетельствует о внутренних противоречиях, которые, возможно, станут фактором замедления реформ. Относительно реалистичности предложенного следует признать высокий уровень детализации и управленческой логики. Однако суммарный объем заявленных реформ — от налогов и ВПК до миграции и цифровизации — вполне может оказаться трудно реализуемым в условиях ограниченных ресурсов, внутриполитического сопротивления и замедления роста. Германия в ближайшие годы может столкнуться с дефицитом не только финансов (несмотря на смягчение долгового тормоза), но и исполнительных возможностей — от дефицита кадров до институциональной дисфункциональности.

В отношении перспектив восприятия новых внешнеполитических и внутренних программных установок черно-красного правительства можно ожидать, что в Париже и Варшаве речь будет воспринята как сигнал восстановления германского лидерства, но лишь в той мере, в какой Берлин готов делиться этим лидерством. В Вашингтоне речь Мерца может укрепить доверие к Германии как силовому столпу, но при этом усилит ожидания последующих реальных действий. В Пекине последует сдержанная реакция: тон речи жестче, чем при Шольце, но без намеков на стратегический разрыв.

Для России послание однозначно: никакого диалога, никакой новой Ostpolitik. Сигнал достаточно ясен: времена «мостов» и формул дипломатического сдерживания прошли. Германия рассматривает РФ как источник угрозы и не планирует возвращаться к партнерству — ни на уровне государств, ни на уровне концептов. Единственным непроясненным остается вопрос: сможет ли Россия вернуться в германскую внешнюю политику хотя бы как объект «разведки будущего», или же стратегическое забвение станет новым консенсусом.

Впервые опубликовано в журнале «Аналитические записки Института Европы РАН», (Выпуск II) № 17, 2025 (№ 385)

DOI: http://doi.org/10.15211/analytics21620255360

1. Это положение конкретизировал новый министр иностранных дел Й. Вайдефуль на встрече 15 мая 2025 г. с коллегами из стран НАТО в Турции. Он заявил о поддержке предложения Д. Трампа повысить госрасходы на оборону до уровня 5% от ВВП, подчеркнув, что это также включает сферы НИОКР, логистики, цифровой безопасности и ряд гражданских отраслей промышленности. В бюджете Федерального министерства обороны на 2025 г. уже предусмотрены суммы в размере 3,5% от ВВП. Каждый процент означает 45 млрд евро. См.: Was Wadephul mit seiner 5-Prozent-Forderung bezweckt. Wirtschaftswoche. 15.05.2025. URL: https://www.wiwo.de/politik/johann-wadephul-was-hinter-der-5-prozent-forderung-unseres-neuen-aussenministers-steckt/100128556.html; Nato-Beitrag: Wadephul für Trump-Vorschlag. ZDF. 15.05.2025. URL: https://www.zdf.de/nachrichten/politik/deutschland/wadephul-verteidigung-wehretat-100.html (дата обращения: 15.05.2025)

2. Речь идет об институциональных, численных и кадровых изменениях, о не о концептуально-доктринальных реформах бундесвера, которые проводило правительства О. Шольца в 2022 году.

3. См. также: Белов В.Б. Российский вектор внешней политики правительства Фридриха Мерца // Аналитические записки Института Европы РАН. (Выпуск II) № 15, 2025 (№ 383). С. 37-44. DOI: http://doi.org/10.15211/analytics21520253744