Политика памяти Китайской Народной Республики в контексте «китайской мечты»

75-летие окончания Второй Мировой войны ознаменовалось очередным обострением войн исторической памяти между Россией и странами Запада. Несмотря на то, что политика памяти России и стран Запада всегда привлекает большое внимание, подобные проблемы в азиатской политике также не являются редкостью, хотя и имеют ряд особенностей. При этом актуализация изучения политики памяти в КНР вызвана, с одной стороны, укреплением позиций Пекина в мировой политике и экономике, а значит включении его восприятия прошлого в международный контекст и, с другой стороны, эволюцией идеологии КНР в процессе реализации политики китайской мечты.

75-летие окончания Второй Мировой войны ознаменовалось очередным обострением войн исторической памяти между Россией и странами Запада. Несмотря на то, что политика памяти России и стран Запада всегда привлекает большое внимание, подобные проблемы в азиатской политике также не являются редкостью, хотя и имеют ряд особенностей. При этом актуализация изучения политики памяти в КНР вызвана, с одной стороны, укреплением позиций Пекина в мировой политике и экономике, а значит включении его восприятия прошлого в международный контекст и, с другой стороны, эволюцией идеологии КНР в процессе реализации политики китайской мечты.

О политике памяти в КНР

Политика памяти (называемая также исторической политикой) представляет собой набор приемов и методов, с помощью которых находящиеся у власти политические силы, используя административные и финансовые ресурсы государства, стремятся утвердить определенные интерпретации исторических событий как доминирующие.

С другой стороны, политику памяти можно понимать как особую систему форм и способов политизации прошлого. Ее цель заключается в управлении коллективной исторической памятью населения той или иной страны.

Несмотря на первоначальную нацеленность на внутреннюю политику, политика памяти часто выступает компонентом мягкой силы, формируя ценностную структуру национального самосознания.

Эдуард Баталов:
Историческая память как фактор мира

Дискурс политики памяти в разных странах и обществах представлен, как правило, четырьмя основными моделями: инверсионной моделью по системе «враг — друг»; консенсусной моделью при согласовании версий исторических событий; плюралистической моделью при уважении к альтернативным подходам к интерпретации прошлого; и зеркальной моделью по схеме «они о нас, а мы о них».

Важно учитывать, что политика памяти в Китае имеет ряд характерных особенностей. М. Маттен в своей книге «Места памяти в современном Китае: история, политика и идентичность» (Places of Memory in Modern China: History, Politics, and Identity) отмечает, что изначально в китайском дискурсе создание мест памяти было связано с кризисом идентичности, возникшим после падения империи Цин и поиском современной идентичности национального государства. Причем впоследствии сущность китайской идентичности и историческая политика строились на основе воссоединения с культурными корнями и интерпретации современной истории в контексте развития китайской цивилизации.

Политику памяти в Китае определяет ЦК КПК, однако информационно-коммуникационные технологии наряду с коллективной памятью могут бросить вызов официальным версиям прошлого и развить плюрализм в этом вопросе.

В 2010 г. в издательстве ЦК КПК была опубликована книга Лю Даньчжэня «Чтобы управлять страной и заниматься политикой, необходимо читать историю», в которой автор изложил официальную точку зрения на историческую политику страны. В работе речь идет о различиях между китайской и европейской историографией. Специалист доказывает, что историческая наука в Китае проходила становление под мощным культурным и цивилизационным давлением, обладающим национальной спецификой, став в конечном счете особым государственно-политическим институтом. Как следствие, опираясь на опыт прошлого, автор доказывает исключительное право органов власти КНР на интерпретацию истории и оценку исторического прошлого страны.

Константин Пахалюк:
«Исторический аргумент» и моральное обоснование российской внешней политики

С середины XIX в., по окончании Опиумных войн, китайская политика памяти была включена в международный контекст, начав диалог с западной трактовкой всемирной и национальной истории. Эти перемены стали причиной появления двух подходов к восприятию исторического процесса, которые условно можно назвать «китайской спецификой трактовки» и «универсальным подходом к изучению истории». В итоге такой раскол приводит к необходимости поддержания баланса между интерпретацией истории государством, независимыми историческими исследованиями и «народной памятью».

Работа Ван Чжэна «Национальное унижение никогда не будет забыто: историческая память в китайской политике и международные отношения» (Never Forget National Humiliation: Historical Memory in Chinese Politics and Foreign Relations) обращается к теме особого восприятия прошлого в современном Китае. Автор обращает внимание на избирательность китайской исторической памяти как в отношении гордости за свою страну, так и в отношении «темных страниц» истории. При этом, несмотря на преемственность политического режима в КНР, автор обращает внимание на эволюцию официального восприятия истории, которая, как можно заметить, находится в прямой зависимости от задач внутреннего развития и внешнеполитических амбиций Пекина.

Наконец, нельзя обойти стороной работу Чжоу Хайяна под названием «Политика памяти». В ней речь идет о процессах партийного контроля за исторической памятью. Автор констатирует, что контроль над исторической памятью сохраняется на протяжении всего периода правления коммунистической партии Китая и выступает одним из важнейших инструментов легитимизации политики КПК.

Сегодня мы можем говорить о существовании особой «политики памяти с китайской спецификой». Отличительными чертами такого подхода выступают (1) постоянное разрешение противоречий, вызванных кризисом идентичности, среди ханьцев (жители континентального Китая, Гонконга, Тайваня), (2) попытки создания единой китайской нации через обоснование исторической близости ханьцев и национальных меньшинств; (3) централизованность процесса принятия решений при трактовке исторических событий со стороны КПК, а также избирательный подход к событиям, который заключается в намеренном исключении исторических событий из общественно-политического контекста из-за отсутствия официальной позиции или несоответствия оценок события официальной идеологии страны. При этом важным аспектом выступает «замаскированность» противоречий. Так, в периоды «войн исторической памяти» КНР всеми силами доказывает, что происходит не конфликт политических интересов, а конфликт сил «добра» и «зла».

Константин Пахалюк:
«Новая эра» Си Цзиньпина: развитие КНР и перемены в международных отношениях

«Китайская мечта»: в будущее сквозь прошлое

Новым поворотом в китайской политике памяти стал приход к власти пятого поколения руководителей во главе с Си Цзиньпином. Концепция «китайской мечты» стала основой развития идеологической базы Си Цзиньпина, который проводит основательную работу в отношении истории страны.

Идея, обозначенная Си Цзиньпином, заключалась в реализации «китайской мечты» о возрождении китайской нации. Символично, что эта концепция была провозглашена в Национальном музее на выставке «Дорогой возрождения». Следует заметить, что формулировка и объяснение концепции работают в рамках политики государственной памяти КНР, претерпевшей изменения. Окончание «столетия унижений», начавшегося после Первой Опиумной войны, приходится на 1949 г., а именно — на период прихода к власти КПК. «Китайская мечта», предполагающая достижение двух столетних целей к 2021 и 2049 гг., заставляет нас сегодня видеть «длинную тень» событий середины XIX – начала XX вв. Таким образом, современная история Китая получает новые границы: 1842–2049 гг., где 1842 г. означает вхождение Китая в период ослабления, а 2049 г. — возвращение на международный политический олимп обновленного и сильного Китая. Вместе с этим «китайская мечта» не разделяет политические режимы Китая XIX и XX вв., что говорит о желании найти новый «золотой век» своей истории, поскольку период с 1949 г. не может предложить «политический идеал» в виду преодоления «столетия унижений».

Си Цзиньпин на выставке в музее подчеркнул, что Китай ведет нескончаемую борьбу за достойное место в системе международных отношений со времен Опиумных войн. Подобный взгляд не только актуализирует инверсионную модель исторической памяти по типу «враг — друг», но и подчеркивает актуальность исторического опыта для настоящего и будущего КНР, сталкивающегося с противодействием конкурентов на мировой арене.

Интерпретация представления о «китайской мечте» новостным порталом КПК подчеркивает, что это понятие отражает современные проблемы китайской политики, философии, культуры и общества, а также является выражением китайской коллективной памяти (особенно истории национального унижения и освобождения).

Интерпретация «китайской мечты» захватывает несколько поколений китайцев, отмечая межпоколенческую преемственность и подчеркивая, таким образом, ее отличие от «американской мечты». При этом «китайская мечта» предполагает выход за пределы КНР, предлагая подходы для развития всех стран мира. Заметим, что КПК особенно подчеркивает различие между китайской и американской концепциями, отмечая их антагонистический характер.

При этом концепция предполагает универсальный подход к будущему развитию Китая, который поддерживают не только все граждане КНР, но и жителей Тайваня, а также китайцы, живущие за границей. Таким образом, планируется создать условия для преодоления национального раскола и создания универсальной китайской идентичности на современном этапе.

Исследуя концепцию «китайской мечты», на Тайване подчеркивают, что она корнями уходит в идеи Сунь Ятсена. Подобный подход вполне обоснован, поскольку Сунь Ятсен — один из наиболее почитаемых политических деятелей как в КНР, так и на Тайване, а его политический опыт включает в себя попытку построения китайской нации.

Помимо этого, многочисленные ответвления «китайской мечты», такие как «мечта о сильной армии», «мечта о развитии», «мечта о мире и гармонии» или «мечта о верховенстве закона», позволяют развивать идеологический подход, что, в свою очередь, дает возможность находить новые подходы в политике памяти.

Таким образом, концепция «китайской мечты», стремящаяся добиться возрождения китайской нации к середине XXI в., выступает в том числе новым элементом в политике памяти Китайской Народной Республики. Данная концепция направлена на устранение исторических противоречий между этническими группами, проживающими в КНР, а также между Китаем и Тайванем; в полной мере укрепляет контроль КПК над интерпретацией исторического прошлого через создание особого видения развития КНР с середины XIX в. по середину XXI в., а также «избирательности», подчеркивая эпизоды истории, когда Китай был вынужден войти в конфликт с другими государствами.

Доклад РСМД, ИДВ РАН и Фуданьского университета «Российско-китайский диалог: модель 2019»

Китайская политика памяти и Россия — возможности сопряжения

2020 год стал важной вехой в обсуждении политики памяти как в России, так и в странах Запада. При этом и резолюция Европейского Парламента от 19 сентября 2019 г. о важности сохранения исторической памяти для будущего Европы, и последующие комментарии мировых лидеров о важности сохранения исторической правды о Второй Мировой войне говорили, прежде всего, о войне в Европе, не упоминая роль и место Китая в войне глобальной.

Учитывая это, представляется важным не только постараться отойти от европоцентричного восприятия Второй мировой войны, но и добиться диалога с КНР в отношении исторического прошлого.

Россия, обладая значительным кредитом доверия со стороны Китая, могла бы вступить в исторический диалог с КНР с целью выработать консенсусную модель прочтения мировой истории и оценки результатов тех или иных исторических событий, чтобы избежать возможных разночтений в истории.

При этом России, начиная выстраивание консенсуса в отношении истории с КНР, необходимо учитывать, что Москва и Пекин придерживаются разных подходов в восприятии исторической науки. Так, в России история воспринимается как наука об изучении человека в прошлом, тогда как в Китае история рассматривается как политический институт. Таким образом сторонам следует найти точки соприкосновения, которые позволили бы вести качественный диалог по повестке дня.

Во-вторых, подход к поиску официально признанного консенсуса в отношении прошлого должен учитывать разницу в менталитете двух народов. Китай обладает принципиально иным историческим, общественно-политическим, культурным и религиозным опытом, что затрудняет сближение позиций по интерпретации истории. Как следствие, достижение консенсуса может споткнуться об отсутствие единого взгляда на интерпретацию событий.

Политика памяти Китая, получая идеологическую опору в виде концепции «китайской мечты», обозначает середину XIX – начало XX века, как отправную точку к возрождению китайской нации. Как следствие, Москве и Пекину важно добиться скоординированной оценки в отношении Айгунского договора и Заключительного протокола между Китаем и 11 государствами, участвовавшими в подавлении Восстания ихэтуаней с целью избежания общественно-политического разночтения этих событий в будущем. Помимо этого, Москве и Пекину важно найти общий подход к оценке советско-китайской конфронтации во второй половине XX в., поскольку отсутствие общего понимания наиболее спорных моментов истории может негативно отразиться на перспективах развития российско-китайского стратегического сотрудничества.