Волнения афроамериканцев и повышение НДФЛ в России

Происходящие на улицах американских городов демонстрации и погромы — не борьба за очередные материальные подачки со стороны властей. Это, в первую очередь, борьба против несправедливости. Причем вопрос о том, насколько представления участников демонстраций и погромов о несправедливости обоснованы или нет, оказывается вторичным — важнее то, что эти представления не только существуют, но и служат мощным стимулом социальной и политической мобилизации.

Как свидетельствует история, стремление к справедливости органично для человеческой природы, являясь сильнейшим катализатором любой социальной и политической активности. На Ближнем Востоке, например, главным истоком «арабской весны» оказался отнюдь не голод и не прочие материальные лишения. Ливия или Тунис накануне «весны» были по региональным стандартам вполне благополучными государствами. Ближневосточных автократов низвергла не столько материальная нищета их подданных, сколько овладевшая этими подданными идея справедливого переустройства арабского общества и государства в светском и в религиозном смыслах.

Требования справедливости в отношении этнических, религиозных, гендерных и иных меньшинств давно уже стали визитной карточкой либеральных сил, ведущих тяжелые арьергардные бои с наступающими правыми популистами. Не только в США, но и Европе, и даже в некоторых странах Азии. Но и правые популисты от Франции до Индии тоже апеллируют к справедливости, обвиняя либеральный политический истеблишмент в попрании законных прав «истинных» французов или индийцев.

Россия, конечно же, — не Америка. У нас трудно вообразить что-то подобное событиям, происходящим сегодня на территории Соединенных Штатов. Для российской культуры уличных протестов характерно наличие большей дисциплины и выдержки, чем для американской. Россия тут даже выигрывает по сравнению со многими европейскими соседями — достаточно сопоставить эксцессы «желтых жилетов» на улицах Парижа в конце 2018 г. и массовые протесты в Москве полгода позднее. Типичные российские ответы на несправедливость часто имеют совсем другие формы. Эти протесты в большей степени интровертны, чем экстравертны: эмиграция (внешняя или внутренняя), социальная апатия и цинизм, социальный дауншифтинг, пассивный саботаж любых исходящих сверху инициатив, многочисленные демонстрации «фиги в кармане» и т. д.

Но эти различия, в конце концов, не более, чем вопрос культурного кода и политического опыта отдельных народов и обществ. Гораздо важнее, на наш взгляд, то, что не только в Америке, но и России значительная часть населения воспринимает существующую в своей стране систему как глубоко и фундаментально несправедливую. В этой системе, по убеждению многих, с каждым годом богатые становятся богаче, а бедные — беднее. В основе профессиональной и социальной мобильности лежат не компетентность и личные достижения, а преданность начальству или родственные связи. Закон, перед которым формально все равны, применяется избирательно и в угоду тому же начальству. Власть на разных уровнях постоянно недоговаривает, врет и отказывается от ранее взятых на себя обязательств.

Проблема справедливости становится особенно острой именно сегодня, когда страна вступила в полосу серьезных испытаний. Ведь понятие справедливости относится не только к распределению благ, ресурсов и общественного признания, но и в той же мере и к распределению бремени, жертв и ответственности. То есть правомерно говорить не только о позитивной, но и о негативной справедливости.

Восстановление баланса между существующими в российском обществе представлениями о справедливости потребует гораздо более серьезных, трудных для власти и даже рискованных решений, чем повышение на 2% НДФЛ для богатых. Если такие решения не будут приняты, то российский запрос на справедливость останется неудовлетворенным — точно так же, как он остается неудовлетворенным в Соединенных Штатах сегодня. Со всеми вытекающими отсюда последствиями для будущего страны.

С чего это вдруг в Соединенных Штатах взбунтовались афроамериканцы?

Если говорить о среднем уровне доходов, то афроамериканцы, безусловно, относятся к самому верхнему эшелону своей расы. Очень многие жители африканского континента — да и других континентов тоже — не без основания завидуют уровню благосостояния и жизненным возможностям, которыми располагают везучие потомки вывезенных из Африки рабов. Не случайно, количество нигерийцев, эфиопов, граждан Ганы, Сомали, Кении, Судана и других африканских стран, стремящихся перебраться в Соединенные Штаты, растет год от года.

Разве афроамериканцы стали намного беднее в годы «администрации Трампа»? Или кто-то покушался на их гражданские права и требовал возвращения Америки во времена расовой сегрегации и возрождения судов Линча? Полицейская несправедливость — это, конечно, очень плохо. Но она существовала и раньше, и не только в отношении черного меньшинства, но и в отношении испаноязычных, азиатов и даже самых что ни на есть белых.

К тому же любому понятно, что обстановка начавшегося экономического кризиса и продолжающейся пандемии — не самый подходящий момент для того, чтобы требовать для себя дополнительных финансовых бонусов и социальных преференций. Да, вполне вероятно, что в случае победы Джо Байдена в битве за Белый дом и триумфа демократов на Капитолийском холме 3 ноября, в Соединенных Штатах произойдет очередное перераспределение ресурсов от богатых и среднего класса к бедным и меньшинствам. Но расплатой за такое перераспределение, скорее всего, станет замедление экономического роста и глубокое падение финансового рынка. Так или иначе, на какое-то время американцам придется затянуть пояса, и меньшинствам тоже не избежать этой малоприятной процедуры.

Наталья Травкина:
Американский расизм — меняющийся и неизменный

Что есть справедливость?

Судя по всему, дело тут не в конкретных требованиях увеличения пособий и расширения государственной поддержки меньшинств. И не в призывах реформировать американскую полицию и пенитенциарную систему. Во всяком случае, не только в них. Проблема, на которую многие хотели бы смотреть исключительно через призму межрасовых отношений, на самом деле является социальной проблемой. Неудобная для американской правящей элиты реальность состоит в том, что сегодня значительная часть населения США рассматривает свое общество как глубоко и фундаментально несправедливое.

Что такое справедливость? Идет ли речь об отдельных индивидуумах, о социальных и этнических группах или о целых государствах, справедливость так или иначе предполагает представление о соответствии. О соответствии полученного вознаграждения выполненной работе. О соответствии политического представительства социальной группы ее вкладу в экономическое благополучие страны. О соответствии условий мирного договора мере ответственности той или иной страны за развязывание войны ее и роли в общей победе над врагом. В большинстве случаев понятие справедливости относительно, поскольку оно основано на субъективных, а не на объективных критериях.

Происходящие на улицах американских городов демонстрации и погромы — не борьба за очередные материальные подачки со стороны властей. Это, в первую очередь, борьба против несправедливости. Причем вопрос о том, насколько представления участников демонстраций и погромов о несправедливости обоснованы или нет, оказывается вторичным — важнее то, что эти представления не только существуют, но и служат мощным стимулом социальной и политической мобилизации.

Собственно, и сам Дональд Трамп пришел к власти в ноябре 2016 г., используя те же лозунги о попранной справедливости. Просто если сегодня вашингтонские либералы декларируют наличие несправедливости в отношении меньшинств из гетто американских мегаполисов, то четыре года назад кандидат в президенты Трамп обещал покончить с несправедливостью в отношении «синих воротничков» из провинциальной и консервативной «одноэтажной Америки», все более отстающей в своем развитии от либеральных космополитических агломераций на побережьях Атлантического и Тихого океанов.

Как свидетельствует история, стремление к справедливости органично для человеческой природы, являясь сильнейшим катализатором любой социальной и политической активности. На Ближнем Востоке, например, главным истоком «арабской весны» оказался отнюдь не голод и не прочие материальные лишения. Ливия или Тунис накануне «весны» были по региональным стандартам вполне благополучными государствами. Ближневосточных автократов низвергла не столько материальная нищета их подданных, сколько овладевшая этими подданными идея справедливого переустройства арабского общества и государства в светском и в религиозном смыслах.

Когда в конце 80-х годов прошлого века Борис Ельцин бросил вызов советской системе, в центре его кампании не было требований установить в Советском Союзе рыночную экономику и либеральную демократию западного типа. Он сделал себе имя в первую очередь не как демократ и западник, а как борец с «номенклатурным привилегиями», опередив в этом смысле на четверть века Алексея Навального. Советским людям, конечно же, хотелось качественной колбасы и западных шмоток, но больше всего им хотелось восстановления справедливости — в том виде, в котором они эту справедливость понимали. Собственно, и распад Советского Союза был спровоцирован не столько возрождающимся национализмом как таковым, сколько углубляющимся конфликтом в понимании справедливости: каждая республика, включая и Российскую Федерацию, исходила из того, что она привносит в Союз значительно больше, чем получает от него.

Ярослав Левин:
Синдром раскола, новый вызов или движение к обновлению?

Искусство управления ожиданиями

Сегодня, в эпоху Интернета, социальных сетей и мессенджеров чувствительность любого общества к проявлениям несправедливости резко обостряется. Возможно, сорок или даже двадцать лет назад новость о смерти Джорджа Флойда не пошла бы дальше раздела уголовной хроники в одной из газет Миннеаполиса, да еще получила бы пару минут на местном телевидении. Сегодня эта новость буквально за несколько дней воспламенила всю страну, а потом перекинулась и на Европу.

Еще одна особенность современных средств массовой информации и коммуникации состоит в том, что они апеллируют непосредственно к эмоциям, а не к разуму, воздействуя больше на подсознание, чем на сознание. Восприятие «облегченного» нарратива о творящейся несправедливости не требует напряженного интеллектуального усилия. Российскому рабочему в начале прошлого века приходилось тратить часы и дни, разбирая мелкий шрифт отпечатанной на плохой бумаге подпольной газеты «Искра» и продираясь сквозь нагромождения малопонятной марксистской терминологии. В наши дни любой смартфон буквально за секунды способен выдать своему владельцу качественный видеосюжет со сценой полицейского насилия или любой другой видеоряд, рассчитанной на сильное эмоциональное восприятие. Вспомним хотя бы стремительный и взлет в прошлом Греты Тунберг, буквально за несколько недель превратившуюся из экзальтированного подростка в политическую фигуру всемирного масштаба. Страшно даже подумать о том, чего мог бы достичь вождь мирового пролетариата Владимир Ульянов (Ленин), располагая такими возможностями прямого воздействия на эмоции отдельного пролетария!

Требования справедливости в отношении этнических, религиозных, гендерных и иных меньшинств давно уже стали визитной карточкой либеральных сил, ведущих тяжелые арьергардные бои с наступающими правыми популистами. Не только в США, но и Европе, и даже в некоторых странах Азии. Но и правые популисты от Франции до Индии тоже апеллируют к справедливости, обвиняя либеральный политический истеблишмент в попрании законных прав «истинных» французов или индийцев.

Подчеркнем еще раз: представления о справедливости у каждого свои. Что представляется справедливым для нищего пуэрториканского подростка из Южного Бронкса, может выглядеть вопиющей несправедливостью для состоятельного пожилого белого фермера из Арканзаса. Что в современном мироустройстве кажется справедливым для стран глобального Севера, оказывается явно несправедливым в глазах стран глобального Юга. Справедливые «правила игры» в мировой политике очень по-разному трактуются в Вашингтоне и в Пекине. Надо признать, что современное общество не выработало единых и общепризнанных стандартов справедливости ни для внутренней жизни отдельных государств, ни для международной системы в целом. Это означает, что мир был, есть и будет оставаться в той или иной степени несправедливым — для кого-то менее несправедливым, а для кого-то больше.

Значит ли это, что с несправедливостью ничего нельзя поделать? Разумеется, нет. Искусство успешного управления любой структурой — от маленькой компании до огромного государства и даже до Организации Объединенных Наций — должно включать в себя умение балансировать между имеющимися в этой структуре расходящимися пониманиями справедливости. Попытки обеспечить справедливость для одной группы (например, для топ-менеджеров корпорации) за счет других (рядовых сотрудников) ни к чему хорошему привести не могут.

Елена Алексеенкова:
Последствия «короны»: «nuda vita» и «чрезвычайная власть» современного государства

Проблема справедливости в России

Россия, конечно же, — не Америка. У нас трудно вообразить что-то подобное событиям, происходящим сегодня на территории Соединенных Штатов. Для российской культуры уличных протестов характерно наличие большей дисциплины и выдержки, чем для американской. Россия тут даже выигрывает по сравнению со многими европейскими соседями — достаточно сопоставить эксцессы «желтых жилетов» на улицах Парижа в конце 2018 г. и массовые протесты в Москве полгода позднее. Типичные российские ответы на несправедливость часто имеют совсем другие формы. Эти протесты в большей степени интровертны, чем экстравертны: эмиграция (внешняя или внутренняя), социальная апатия и цинизм, социальный дауншифтинг, пассивный саботаж любых исходящих сверху инициатив, многочисленные демонстрации «фиги в кармане» и т. д.

Но эти различия, в конце концов, не более, чем вопрос культурного кода и политического опыта отдельных народов и обществ. Гораздо важнее, на наш взгляд, то, что не только в Америке, но и России значительная часть населения воспринимает существующую в своей стране систему как глубоко и фундаментально несправедливую. В этой системе, по убеждению многих, с каждым годом богатые становятся богаче, а бедные — беднее. В основе профессиональной и социальной мобильности лежат не компетентность и личные достижения, а преданность начальству или родственные связи. Закон, перед которым формально все равны, применяется избирательно и в угоду тому же начальству. Власть на разных уровнях постоянно недоговаривает, врет и отказывается от ранее взятых на себя обязательств.

Проблема справедливости становится особенно острой именно сегодня, когда страна вступила в полосу серьезных испытаний. Ведь понятие справедливости относится не только к распределению благ, ресурсов и общественного признания, но и в той же мере и к распределению бремени, жертв и ответственности. То есть правомерно говорить не только о позитивной, но и о негативной справедливости.

Прежние властители России, как бы к ним ни относиться, вполне отдавали себе отчет в том, что общественный запрос на негативную справедливость нужно удовлетворить. И чем тяжелее испытания, через которые проходит страна, тем более убедительной должна быть демонстрация негативной справедливости со стороны власти. Приведем лишь один пример, относящийся ко временам второй мировой войны. Сын Сталина Яков Джугашвили ушел на фронт в звании старшего лейтенанта, и, судя по заявлениям германского командования, уже через месяц оказался в немецком плену. Когда через полтора года Гитлер якобы предложил обменять Якова Джугашвили на плененного во время Сталинградской битвы командующего 6-й армией Фридриха Паулюса, Сталин ответил: «Я солдат на фельдмаршалов не меняю».

До конца доподлинно неизвестно, произнес Сталин подобные слова или нет. Но Сталин хорошо понимал: негативная справедливость требует, чтобы он, Верховный главнокомандующий, принес на алтарь победы личную жертву, сопоставимую с жертвами простых советских людей. В отношении собственного сына он поступил не как любящий отец, а как командир в отношении солдата. И по сей день эта фраза Сталина — реально произнесенная или мифическая — остается одной из любимых цитат любого российского апологета сталинизма в его критике бесконечных несправедливостей нынешней российской власти.

Разумеется, сравнивать ситуацию 2000-х гг. с временем Второй мировой войны неправильно и даже безнравственно. Не тот масштаб трагедии, не тот драматизм обстановки. И все же… Способны ли на подобный поступок нынешние российские руководители? Готовы ли они если не преодолеть, то хотя бы смягчить самые очевидные проявления несправедливости в экономической, социальной и политической жизни современной России?

Последнее предложение российского президента о повышении НДФЛ с 13% до 15% для людей, зарабатывающих больше 5 млн руб. в год, выглядит как шаг в направлении восстановления социальной справедливости для бедных слоев российского общества. Предполагается, что эти деньги будут «окрашены» в бюджете и пойдут исключительно на лечение детей с редкими заболеваниями. В экономическом смысле эта мера даст бюджету дополнительные 60 млрд руб. (менее 1 млрд долл.) ежегодно, что едва ли решит проблемы российского здравоохранения. Президент дал понять, что эта мера — как и озвученное раньше решение об обложении 13% налогом крупных банковских вкладов) — принимается во имя социальной справедливости.

Нет никаких сомнений в том, что повышение налоговой нагрузки на богатых будет позитивно встречено подавляющим большинством российского населения. Но такое точечное изменение налогового законодательства совершенно недостаточно для того, чтобы изменить общее отношение очень многих россиян к обществу, в котором они сегодня живут. Немного повысить налоги — самый необременительный и самый безопасный для власти шаг. А вот как быть с системной коррупцией? С произволом и безответственностью чиновников? С блокировкой социальных лифтов? С лицемерием и двойными стандартами официозных телеканалов?

Восстановление баланса между существующими в российском обществе представлениями о справедливости потребует гораздо более серьезных, трудных для власти и даже рискованных решений, чем повышение на 2% НДФЛ для богатых. Если такие решения не будут приняты, то российский запрос на справедливость останется неудовлетворенным — точно так же, как он остается неудовлетворенным в Соединенных Штатах сегодня. Со всеми вытекающими отсюда последствиями для будущего страны.