Утраченные иллюзии

За минувшее десятилетие среди ученых, писателей и журналистов возникло представление об искусственном интеллекте (ИИ) как явлении, способном кардинально изменить всю человеческую цивилизацию. Высказываются самые смелые предположения — от перехода к единой человеческой организации до апокалиптических прогнозов возвращения к «неофеодализму» и чуть ли не замене человека новыми существами. Исследователи цитируют польского фантаста Станислава Лема, полагавшего, что человек создает себе «преемника» в виде полностью автономного и мыслящего робота. Возникло даже новое понятие — искусственная социальность, в которой человек взаимодействует не только с себе подобными, но также с искусственно созданными структурами.

Но вера во всемогущество ИИ и его способность качественно изменить цивилизацию — не новое явление. С подобными «шоками» и надеждами общества «европейского круга» мы неоднократно сталкивались на протяжении последних двух столетий. Такие гипертрофированные надежды возникали каждый раз при появлении новых технологий, а затем через несколько десятилетий так же легко рушились, что придавало комический эффект несбывшейся эйфории. Новые технологии меняли социум, систему коммуникаций, представления о времени и пространстве, однако вовсе не так радикально, как это казалось на пике их популярности. Не постигнет ли и современный гипертрофированный культ ИИ та же участь через несколько десятилетий?

В современной научной и публицистической литературе ИИ представляется чем-то всемогущим. Одни ждут, что он решит все проблемы, от глобального потепления до личного одиночества, другие описывают мир будущего «цифрового рабства» как чуть ли не как приход Антихриста. Когда ИИ не оправдает этих ожиданий и страхов (а он неизбежно их не оправдает), наступит разочарование. Не стоит забывать, что ИИ остается инструментом, созданным человеком, и его возможности ограничены. Возможно, через несколько десятилетий мы будем смотреть на современный «культ ИИ» с той же иронией, с какой сейчас смотрим на викторианские спиритические сеансы или фантазии о путешествиях во времени.

За минувшее десятилетие среди ученых, писателей и журналистов возникло представление об искусственном интеллекте (ИИ) как явлении, способном кардинально изменить всю человеческую цивилизацию. Высказываются самые смелые предположения — от перехода к единой человеческой организации до апокалиптических прогнозов возвращения к «неофеодализму» и чуть ли не замене человека новыми существами. Исследователи цитируют польского фантаста Станислава Лема, полагавшего, что человек создает себе «преемника» в виде полностью автономного и мыслящего робота. Возникло даже новое понятие — искусственная социальность, в которой человек взаимодействует не только с себе подобными, но также с искусственно созданными структурами.

Но вера во всемогущество ИИ и его способность качественно изменить цивилизацию — не новое явление. С подобными «шоками» и надеждами общества «европейского круга» мы неоднократно сталкивались на протяжении последних двух столетий. Такие гипертрофированные надежды возникали каждый раз при появлении новых технологий, а затем через несколько десятилетий так же легко рушились, что придавало комический эффект несбывшейся эйфории. Новые технологии меняли социум, систему коммуникаций, представления о времени и пространстве, однако вовсе не так радикально, как это казалось на пике их популярности. Не постигнет ли и современный гипертрофированный культ ИИ та же участь через несколько десятилетий?

Как обрести бессмертие?

Представление «Фантасмагория» Этьена Гаспара Робертсона в Париже, 1797 г.

Наш современник редко задумывается над тем, какой мистический шок испытывали люди середины XIX в. перед появлением фотографии. В то время фотодело развивалось так же стремительно, как в наши дни ИИ: в 1822 г. появилась гелиография (фотографическое изображение с помощью света), а 1839 г. почти одновременно появились дагеротипия (изображения на медной пластине, покрытой серебром) и калотипия (негативно-позитивная технология). Появившаяся в 1850 г. альбуминовая печать давала высококачественные бумажные отпечатки со стеклянных коллодионных негативов. В 1850-х гг. в фотоделе появился мокрый коллоидный процесс, соединивший в себе преимущества негативно-позитивного метода и высокой светочувствительности. В 1871 г. английский врач Ричард Меддокс открыл желатиносеребряный процесс, позволявший создавать «сухие» фотопластинки, а в 1887 г. американский священник Ганнибал Гудвин открыл принцип желатинового слоя. В начале XX в. фотография окончательно вошла в повседневную жизнь, чему способствовало появление компактных и удобных камер, рассчитанных на широкого потребителя.

Одновременно начались эксперименты в области создания цветных фотографий. Основные усилия сосредоточились в области трехцветных технологий, основанных на теории цветоощущения, созданной в 1855 г. английским физиком Джеймсом Максвеллом (1831–1879). В 1861 г. англичанин Томас Саттон сделал по этой технологии первый устойчивый цветной фотоснимок, но существовавшие в то время фотоматериалы позволяли регистрировать лишь сине-фиолетовую и ультрафиолетовую составляющие спектра. Ситуация изменилась в 1873 г., когда немецкий химик Герман Фогель (1834–1898) открыл явление спектральной сенсибилизации, а в 1905 г. другой немецкий химик Бенно Гомолка (1860–1925) открыл красный сенсибилизатор пинацианола. В 1930-е гг. появились первые цветные фотопленки, пригодные для массового использования. Компании «Kodak» и «Agfa» независимо друг от друга разработали многослойные пленки, позволявшие получать цветные изображения с относительно неплохим качеством.

Фотодело повлекло за собой колоссальный мировоззренческий сдвиг, описанный Вальтером Беньямином в его «Краткой истории фотографии» (1931). Впервые в истории момент прошлого был запечатлен не художником (то есть посредником), а технически в режиме реального времени. Люди видели в этих технологиях не просто инструменты для фиксации реальности, а скорее ключи к бессмертию или, по крайней мере, к некому продолжению существования после смерти. Не только философы и священнослужители, но и физики спорили о том, существует ли смерть после изобретения фотографии. Во-первых, фотография виделась как некое пространство, где события прошлого происходят и в настоящем. Во-вторых, возникал вопрос о том, что реальный отпечаток личности умершего продолжает существовать и после его смерти. (Отсюда, видимо, проистекали и жутковатые для нас викторианские обычаи вешать на рождественскую елку фотографии умерших родственников или фотографироваться с покойным как с живым человеком). Фотография виделась как первый шаг к воскрешению из мертвых: отпечаток личности, который можно будет каким-то образом «оживить», что вызывало недовольство церкви.

Во второй половине XIX в. к спорам о сущности фотографии добавились шоки от распространения двух новых устройств. Первым был фантаскоп, созданный около 1800 г. бельгийским физиком Этьеном Гаспаром Робертсоном (1763–1837): подвижный проектор, в котором размещались приспособления, позволяющие создавать анимацию изображения. Фантаскоп представлял собой диск с последовательно расположенными картинками по краю. Диск вращался перед зеркалом, и зритель наблюдал отражение картинок сквозь прорези в диске, сливавшиеся в анимированное изображение. Это позволяло показывать жизнь умерших людей через использование набора их фотографий.

Другой новацией стало изобретение звукозаписи. В 1857 г. француз Эдуар-Леон Скотт де Мартенвиль (1817–1879) изобрел фоноавтограф, в 1877 г. американский инженер Томас Эдисон (1847–1931) — фонограф, который уже мог воспроизводить свою запись, а в 1887 г. американец Эмиль Берлинер (1851–1931) — граммофон. Это позволило записывать голоса людей и слушать их даже после смерти. Распространенной практикой конца XIX в. стало записывать дневники фонографически, то есть надиктовывать их на фонограф: с прицелом сохранить свою жизнь после смерти, которую можно будет регулярно прослушать. Вновь, как и после изобретения фотографии, возобновились дискуссии о том, можно ли говорить о смерти человека при наличии записи его голоса.

Однако с тех пор человечество так и не придумало как оживить фотографию и звукозапись: жизнь осталась жизнью, а смерть — смертью. Все эти несостоявшиеся надежды на воскрешение мертвых блестяще высмеял известный французский фантаст Жюль Верн в романе «Замок в Карпатах» (1892), где барон Рудольф фон Гортц создает полную голограмму умершей оперной певицы Стиллы. Устройства, позволяющего возвращать мертвых, с тех пор так никто и не изобрел, а философские споры о фотографии остались всего лишь памятником культуры XIX века.

Врата в мир духов

Опыты с трансформатором Николы Теслы

Следующей гипертрофированной и несбывшейся надеждой стала теория электромагнитных полей и волн. Во второй половине XIX в. английский физик Джеймс Максвелл разработал теорию электромагнитного поля, объединившую электричество, магнетизм и оптику в единое целое. Максвелл математически показал, что переменные электрические поля порождают магнитные, и наоборот, что приводит к возникновению электромагнитных волн (включая свет), распространяющихся в пространстве. Максвелл утверждал, что посредством электричества можно создать невидимые световые лучи.

Новый шаг сделал немецкий физик Генрих Рудольф Герц (1857–1894), открыв существование электромагнитных волн, чем подготовил основу для изобретения радио. Герц изучал распространение электромагнитных волн в проводнике и предложил способ измерения скорости их распространения. Параллельно он разработал теорию резонансного контура, изучал свойства катодных лучей, исследовал влияние ультрафиолетовых лучей на электрический разряд. Дополняя теорию Максвелла, в 1887 г. немецкий физик впервые дал описание внешнего фотоэффекта. «Волновую теорию» дополняли открытие радиоактивности элементов и разработка теории атома. Французский математик Анри Пуанкаре (1854–1912) в работе «Ценности науки» утверждал, что «электронная теория материи» подрывает принципы сохранения вещества и энергии: у физиков создалось впечатление, что атом дематериализуется, а «материя исчезает».

К этим открытиям примыкало изобретение телефона. В 1861 г. немецкий физик и изобретатель Иоганн Филипп Рейс (1834–1874) продемонстрировал другое устройство, которое также могло передавать музыкальные тона и человеческую речь по проводам. Изобретение, названное Рейсом «Telephon», он продемонстрировал Вильгельму фон Легату, инспектору Королевского корпуса прусского телеграфа. Однако патент на изобретение телефона получил в 1876 г. американский физик и инженер Александр Белл (1847–1922). Для человека конца XIX в. возможность вести прямой разговор с человеком в другом городе или даже в другой стране казалась исполнением невероятной мечты. Восторг перед телефоном был почти таким же, как перед мессенджерами и видеосвязью в наши дни.

«Революция в физике» дала толчок для всплеска мистицизма. На исходе XIX в. новые открытия трактовались как научное доказательство того, что человеческая душа и мир духов существуют в виде объективной реальности. После открытый Максвелла и Герца медиум и гипнотизер стали считаться уловителями определенных частот. В самом деле, если тела излучают невидимые волны, то почему невозможно существование астрального тела? Если существует электромагнитное поле предметов, то не является ли человеческая душа его разновидностью? И вполне возможно, что так называемое «четвертое измерение» является обителью духов. Публицисты начала XX в. всерьез рассуждали о возможности в будущем улавливания телефоном или радиоприемником импульсов, звуков из параллельных миров, а в идеале и установления связи с душами умерших людей.

В 1890-х гг. в моду вошли подзабытые труды шведского естествоиспытателя и мистика Эммануила Сведенборга (1688–1772). В своем базовом труде «О небесах, о мире духов и об аде» (1758) он утверждал, что независимость материальных явлений от их духовных причин и целей — это обманчивая видимость субъективного происхождения. Сведенборг различал три области бытия: небеса (мир людей-ангелов), ад (людей-эгоистов) и промежуточный мир духов (умерших людей на распутье между добром и злом). Все это, казалось, вполне укладывалось в новые открытия физики: просто Сведенборг, якобы, нащупал путь в мир более тонких волн и полей, который пока еще не был до конца изучен. Если в материалистическом XVIII в. шведский философ был непопулярен, то в мистическом «Серебряном веке» он быстро стал одним из кумиров философской мысли.

«Волновой» мистицизм дополнился открытием в 1891 г. эффекта электрографии (в современной физике — «эффект Кирлиан» [i]) — коронный барьерный разряд в газе. Он дает информацию о распределении электрического поля в воздушном промежутке между объектом и регистрирующей средой в момент разряда. Известный физик и изобретатель Никола Тесла (1856–1943) сконструировал в 1896 г. собственный прибор (трансформатор Теслы), с помощью которого на лекциях демонстрировал свечение своего тела в токах высокой частоты. В начале XX в. эти опыты получили известность в научных кругах. Именно в это время в научно-популярную и научно-публицистическую литературу стали проникать понятия из древнеиндийской философии — аура, атман и т.д.

Ученые начала XX в. пытались описать душу человека как научное явление: то ли как электромагнитное поле, то ли как некое физическое тело, состоящее из сверхлегких и сверхпрозрачных частиц. Закономерным стало появление теории американского врача Дункана Макдугалла. В 1907 г. он провел серию экспериментов, в ходе которых измерял вес умирающих пациентов в момент их смерти. Макдугалл утверждал, что сразу после смерти вес человека уменьшается примерно на 21 грамм. Он интерпретировал это как потерю души, вес которой, якобы, и составляет те самые 21 грамм. Эксперимент Макдугалла вызвал широкое обсуждение. Даже Томас Эдисон попытался построить аппарат, посредством которого можно было бы общаться с умершими. Читая в Интернете о духовных и астральных сущностях после смерти человека, мы часто забываем, что все это лишь пересказ литературы начала XX в., претендовавшей на научность.

Мистические и теософские общества, спиритические сеансы, гипнотизеры и медиумы стали неотъемлемой частью европейской «Прекрасной эпохи» (la Belle Epoque) и русского «Серебряного века». Надо ли напоминать, что за прошедшие сто двадцать лет физика так и не нашла подтверждения ни «мира духов», ни существования души? Физика так и осталась физикой, а метафизика — метафизикой: или веришь, или нет.

«Вдруг как в сказке скрипнула дверь…»

Кадр из к/ф Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию», 1973 г.

Едва поутихли страсти вокруг души и астральных полей, как страны Европы (включая СССР) и США охватило новое увлечение — машина времени. Интерес к ней проснулся еще в фантастике XIX в. — достаточно вспомнить роман английского фантаста Герберта Уэллса (1866–1946) «Машина времени» (1895). Причиной этого стало опять-таки появление фотографии: момента прошлого, продолжающего жить в настоящем. Ситуация изменилась после того, как выдающийся физик Альберт Эйнштейн (1879–1955) на основе разработок математика Германа Минковского (1964–1909) и голландского физика Хендрика Лоренца (1853–1928) сформулировал в 1905 г. Специальную теорию относительности (СТО). С этого времени в общественном сознании возможность путешествий во времени стала восприниматься как научно доказанная: оставалось только найти инженерное решение для создания необходимого аппарата.

На первый взгляд все выглядело логично и научно. «Преобразования Лоренца», положенные в основе СТО, описывали, как изменяются координаты и время события при переходе из одной инерциальной системы отсчета в другую, движущуюся относительно первой с постоянной скоростью. Они учитывали релятивистские эффекты, такие как замедление времени и сокращение длины, которые становятся заметными при скоростях, соизмеримых со скоростью света. Эйнштейн пошел дальше, доказав, что время и пространство не являются абсолютными, они могут изменяться в зависимости от скорости наблюдателя и гравитационных полей. Одновременно СТО стала изучать феномен релятивистского времени: при движении с околосветовыми скоростями время для путешествующего человека замедляется по сравнению с тем, кто остается на Земле. В дальнейшем Общая теория относительности (ОТО) ввела понятие кривизны пространства-времени, что стало основой для изучения таких объектов, как черные дыры и «кротовые норы». Некоторые астрофизические теории ХХ в. предполагали, что они могут стать порталами в другие временные рамки, что зажгло воображение ученых и писателей.

Машина времени стала в первой половине ХХ в. таким же культом фантастики и массовой культуры, как космос во второй его половине. Энтузиазм подогревался и развитием кинематографа. Появление движущихся изображений, запечатлевших прошлое, усиливало веру в возможность его достижения и изменения. Киноленты становились своего рода «окнами» в минувшие эпохи, вдохновляя изобретателей и мечтателей. В 1920-е и 1930-е гг. в различных странах, от СССР и Германии до США, начали появляться первые проекты гипотетических машин времени. Конструкторы и ученые, вдохновленные теориями Эйнштейна и романами Уэллса, разрабатывали концепции и даже чертежи аппаратов, способных искривлять пространство-время или создавать временные петли.

Фантасты не отставали от реальных событий, создавая серию романов и повестей о машине времени, примером которых стали «Прыжок в ничто» Александра Беляева и «По замкнутому круг» Роберта Хайнлайна. Сегодня ученые спорят о выработке этического кодекса относительно перспектив развития ИИ. Но в 1930-х гг. писатели и даже физики всерьез обсуждали этический кодекс будущих путешествий во времени, утверждая, что человек при посещении других эпох должен будет только наблюдать, а не вмешиваться в континуум истории. Всю эту атмосферу блестяще высмеял М.А. Булгаков в пьесе «Иван Васильевич» (1935), по которой затем был снят знаменитый советский комедийный фильм «Иван Васильевич меняет профессию».

В 1940-х гг. дискуссии о машине времени дополнились слухами о так называемым Филадельфийском эксперименте или «Проекте Радуга». В октябре 1943 г. ВМС США якобы провели эксперимент на эсминце «Элдридж», чтобы сделать его невидимым для радаров. Согласно инсинуациям, эксперимент достиг большего, чем планировалось. «Элдридж» не только стал невидимым, но и телепортировался на сотни километров, из Филадельфии в Норфолк (штат Вирджиния) и обратно. Несмотря на широкую популярность этой истории в медийном пространстве, официальных подтверждений от ВМС США или других достоверных источников не поступило. Тем не менее слухи о Филадельфийском эксперименте подогрели интерес к машине времени. (По логике: «что-то там власти конструируют» или «есть какой-то закрытый пласт информации»).

В 1948 г. идея машины времени получила новое подкрепление. Австрийский математик Курт Гёдель (1906–1978) предложил математическую модель Вселенной, допускающую существование замкнутых времениподобных кривых. Это означало, что теоретически можно двигаться во времени по кругу, возвращаясь в исходную точку. Модель Гёдделя, хотя не была принята всеми физиками, добавила веса теоретическим дискуссиям о путешествиях во времени. Это был еще один аргумент в пользу того, что путешествия во времени, по крайней мере, математически непротиворечивы.

В 1950-е и 1960-е гг., с развитием атомной энергетики и космонавтики, возникли новые теоретические подходы к созданию машины времени. Ученые начали изучать возможность использования гравитационного поля черных дыр или искривления пространства-времени при помощи мощных источников энергии для перемещения во времени. Однако, несмотря на энтузиазм и научные спекуляции, практическая реализация машины времени оставалась недостижимой мечтой.

Ждите нас, звезды?

Алексей Леонов, Андрей Соколов. Марсианское утро, 1963 г.

Космическая эра принесла с собой новое поветрие — представления о скорых и неизбежных полетах человека к космическим телам, прежде всего — другим планетам. Мечта о полетах в космос была частью фантастики Нового времени: достаточно вспомнить роман Иоганна Кеплера «Сон» (1634), романы Сирано де Бержерака «Иной свет, или Государства и империи Луны» (1657) и «Государства и империи Солнца» (1662). В XIX в. эту серию пополнили произведения Жюля Верна «Из пушки на Луну» (1865) и «Вокруг Луны» (1870). Тема полетов на Луну оказалась настолько популярной, что в 1882 г. А.П. Чехов написал пародийный рассказ «Летающие острова».

Ситуация изменилась после того, как появилось теоретическое обоснование возможности полетов в космос, а затем прогресс в ракетостроении. Еще в 1898 г. вышел научно-фантастический роман Герберта Уэллса «Война миров», где было описано вторжение на Землю пришельцев-марсиан. В 1901 г. тот же Уэллс опубликовал роман «Первые люди на Луне», где описал первый космический полет на аппарате, покрытом особым материалом — кейворитом, который нейтрализует воздействие гравитации. В 1923 г. вышел роман А.Н. Толстого «Аэлита» о вымышленном полете землян на Марс. В Германии режиссер Фриц Ланг в 1929 г. снял фильм «Женщина на Луне». В США одно за другим стали выходить произведения Эдмонда Мура Гамильтона «Проклятая галактика» (1935), «Ужас на астероиде» (1936), «Звездные короли» (1947). Перед самым началом «космической эры» вышли классические произведения «космической фантастики»: в 1950 г. «Марсианские хроники» американского фантаста Рэя Брэдбери, в 1956 г. — «Туманность Андромеды» советского фантаста Ивана Ефремова.

Конец 1950-х и 1960-е гг. как будто стали воплощением этих мечтаний. Запуск первого спутника, первый пилотируемый космический полет, первый выход человека в открытый космос, пилотируемый полет на Луну, первые непилотируемые аппараты, запущенные к Марсу и Венере — все это создавало иллюзию скорых пилотируемых полетов к другим планетам. Международный «Договор о космосе» 1967 г. запрещал государствам присвоение небесных тел, словно это был вопрос недалекого будущего. Символом эпохи стал вышедший в 1967 г. иллюстрированный альбом «Ждите нас, звезды», созданный космонавтом Алексеем Леоновым и художником Андреем Соколовым. На страницах книги представлены картины с фантастическими сюжетами, где мы видим яркие немерцающие звезды, ослепительное солнце, необыкновенные космические пейзажи, а также космические ракеты и станции. Все это очень коррелировало с временем лунных экспедиций НАСА, американских луномобилей и советских луноходов.

Культура 1960-х гг. работала на утверждение космической тематики. Космическая тематика проникла во все сферы искусства, от кинематографа и литературы до музыки и дизайна. Футуристические образы, вдохновленные космическими кораблями и внеземными пейзажами, стали популярны в архитектуре и дизайне интерьеров. Фильм Стэнли Кубрика «Космическая одиссея 2001 года», вышедший в 1968 г., стал культовым и оказал огромное влияние на визуальную культуру. Музыкальные группы, такие как «The Byrds» и «Pink Floyd», экспериментировали со звуком, создавая «космическую» музыку, которая отражала ощущение необъятности и загадочности космоса.

Однако спустя 60 лет пилотируемые полеты к другим планетам остаются такой же недосягаемой мечтой, как и во времена «Аэлиты». Уже в 1970-х гг. оптимизм космической эры постепенно начал угасать. После завершения программы «Аполлон» в начале 1970-х гг. темп освоения космоса замедлился. Акцент сместился с пилотируемых полетов к планетам на создание космических станций, развитие спутниковых технологий и автоматических научных исследований. В 1970-е и 1980-е гг. космическая фантастика стала более мрачной и реалистичной. Одновременно появились фильмы об имитации космических полетов: американский «Под знаком козерога» и советский «Большое космическое путешествие». Новые произведения о космических полетах польского писателя Станислава Лема и советского писателя Кира Булычева носили пессимистический, юмористический или даже откровенно сатирический характер.

К концу XX в. стало очевидно, что реальность космических полетов оказалась гораздо сложнее и прозаичнее, чем представлялось в эпоху первых триумфов. Технологические трудности, огромная стоимость и отсутствие явных экономических выгод привели к пересмотру приоритетов в космической отрасли. Идея о скорой колонизации других планет уступила место более прагматичному подходу, ориентированному на исследование космоса с помощью автоматических аппаратов и развитие космических технологий для решения земных проблем. Идея пилотируемых полетов к Марсу и Луне периодически обсуждается, но вызывает уже плохо скрываемый скепсис. Если после 1972 г. человечество не смогло даже повторить пилотируемый полет на Луну, то о какой добыче полезных ископаемых на других планетах может идти речь?

В XXI в., несмотря на новые технологические возможности, пилотируемые полеты за пределы околоземной орбиты так и не стали обыденностью. Многочисленные проекты освоения Луны и Марса, предлагаемые как государственными космическими агентствами, так и частными компаниями, пока остаются на стадии разработки и далеки от практической реализации. Кир Булычев в романе «Сто лет тому вперед» (по которому был снят знаменитый советский фильм «Гостья из будущего») с упоением рисовал мир 2084 г., где массовые пилотируемые полеты на Луну и планеты Солнечной системы совершаются как авиарейсы, а земляне сообща воюют с космическими пиратами. В реальности в 2025 г. человечество пока не может даже воспроизвести «лунные экспедиции» конца 1960-х гг.

Путешествие в прошлое

Зденек Буриан, Цератозавр

Еще одним «вечным спутником» науки и массовой культуры ХХ в. стал поиск живых динозавров. Мечта увидеть воочию этих доисторических рептилий приобретала массовый характер. Этот поиск до боли напоминает современные дискуссии об ИИ. Исследователям и путешественникам казалось, что до находки живых динозавров осталось совсем немного, но каждый раз это «немного» откладывалось на неопределенный срок.

В первой половине ХХ в. преобладала надежда найти живых динозавров в каком-то отдаленном уголке Земли. Классическую модель предложил английский писатель Артур Конан Дойл в романе «Затерянный мир» (1912): плато в бассейне Амазонки (на территории современной Венесуэлы) давно отделилось от мира и сохранило первобытные формы жизни. После Первой мировой войны мечты Конан Дойла словно начали сбываться. В 1916 г. были найдены реликтовые вараны на острове Комодо (Индонезия), а в 1938 г. — ископаемая кистеперая рыба латимерия в Индийском океане. Следом пошли сообщения о встречах в разных уголках Земли с животными, напоминавшими динозавров.

Еще в 1907 г. британский исследователь Перси Фоссет утверждал, что во время экспедиции по Амазонке столкнулся с огромным, предположительно, живым, цератозавром. С 1909 г. в Европу из бассейна реки Конго поступали сведения о таинственном существе мокеле-мбембе, напоминавшим по описанию зауропода. В 1932–1933 гг. американский исследователь Айвен Сандерсон изучал внутренние районы современного Камеруна и сообщил, что местные жители не раз видели птеродактиля, называемого призраком смерти. В том же 1932 г. в выходящей в Кейптауне газете появился рассказ охотника на крупную дичь Ф. Хоблера, о том, что в болотах Джилоло (совр. Ангола) обитает неведомый зверь чипекве. В 1937 г. к зоологам университета в Йоханнесбурге (совр. ЮАР) обратился некто Лилиус с просьбой определить существо, которое оставило цепочку трехпалых следов на побережье в провинции Наталь.

Динозавров искали не только в экзотических местах, но даже в развитых странах, где вроде бы не осталось неизведанных мест. С 1933 г. в СМИ началась кампания вокруг Несси — таинственного существа из шотландского озера Лох-Несс, напоминавшего плезиозавра. В 1920-х гг. активизировался интерес к Карадагскому гаду — мифическому существу, якобы обитающему в водах Черного моря у подводных склонов крымской горы Карадаг. (В 1952 г. его даже наблюдал писатель Всеволод Иванов, посетивший Карадаг и описавший позже произошедшее в автобиографическом рассказе «Змий»). В США в 1961 г. очевидцы якобы видели живых птеродактилей в штатах Нью-Йорк и Калифорния. Параллельно, в СМИ нередко мелькали сообщения о встрече с «морским змеем» — обитателем океана, который, якобы, может оказаться уцелевшей реликтовой колонией плезиозавров. Даже известный советский океанолог и популяризатор Александр Кондратов писал о возможности сохранения плезиозавров: «Большое нет и маленькое да».

Динозавры завоевывали свое место в массовой культуре. В середине ХХ в. чешский художник Зденек Буриан (1905–1981) создал серию картин о первобытной жизни, которые создали в нашем сознании «классические» образы динозавров и окружавшей их природы. На фоне непрерывного поиска живых динозавров картины Буриана становились своего рода визуальным подкреплением надежды, что эти величественные существа все еще могут существовать где-то на Земле. Мир зачитывался произведениями писателей-фантастов, таких как Эдгар Райс Берроуз (1875–1950), где динозавры населяли затерянные миры, скрытые от цивилизации. Кинематограф также не оставался в стороне. Классические фильмы вроде «Миллион лет до нашей эры» (1966), где привлекательные пещерные люди сосуществовали с динозаврами, формировали представления широкой публики. Эти образы, пусть и далекие от научной реальности, питали воображение и поддерживали веру в возможность встречи с живыми динозаврами.

Во второй половине XX в. фокус поиска динозавров сместился с географических открытий на научные изыскания. По мере развития генетики, идея о существовании живых динозавров стала все чаще рассматриваться в контексте научных экспериментов. Возникли предположения о возможности клонирования древних рептилий из сохранившейся ДНК. В 1990 г. вышел роман американского писателя Майкла Крайтона «Парк Юрского периода», где прогнозировалось возможность клонирования динозавров в недалеком будущем. По сюжету романа, фрагменты ДНК динозавров извлекли из янтаря, а недостающие участки ДНК восполнили материалом лягушки, что позволило построить Парк Юрского периода на вымышленном острове Нублар в Тихом океане.

В 1993 г. по этому роману американский режиссер Стивен Спилберг снял одноименный фильм, который вновь, как и в 1930-е гг., сделал тему живых динозавров одной из самых популярных в массовой культуре. Фильм Спилберга был воспринят критиками как пророчество о создании такого Парка Юрского периода в XXI в. Однако за минувшие тридцать пять лет никакого клонирования динозавров так и не произошло. Не удалось даже возродить ни один из недавно вымерших видов.

Не так давно мне попалась в Интернете любопытная повесть «Первобытный мир», написанная кем-то из фанатов «Парка Юрского периода». В ней был предложен новый путь возрождения динозавров. В центре сюжета — русская ученая Екатерина Фалина, гений, создавший для генетики аналог периодической системы Менделеева. Она наделила каждый кодон РНК числовым значением, облекая ДНК в строгие математические формы, что позволило ей вывести полный биогенетический цикл. Компьютеры в течение нескольких минут представляли ДНК как сложные функции, что давало возможность восстанавливать утраченные фрагменты генетического кода динозавров, решая хитроумные математические уравнения. Увы, похоже, и этой смелой мечте пока суждено остаться лишь на страницах захватывающей фантастики.

Мечта о встрече с живыми динозаврами продолжает жить в массовой культуре, вдохновляя ученых, писателей и кинематографистов на новые поиски и открытия. И все же она постепенно приобретает «ретро-характер»: живые динозавры все больше ассоциируются с романтикой 1980-х гг. Возможно, что через несколько десятилетий проблемы тотального чипирования человека и его замены искусственным интеллектом будут казаться такой же фантастической повестью, как и «Парк Юрского периода».

Призрак клонирования

theexpeditionproject.com
Квагги Рау

Память людская — эфемерна. Увлекшись апокалиптическими прогнозами о всевластии ИИ, мы как-то забыли, что всего двадцать лет назад клонирование было одновременно и всеобщим кумиром, и коллективным кошмаром. Еще в самом начале ХХ века ботаники доказали, что из клетки можно вырастить целое растение — генетического двойника исходного. В середине столетия ученые научились пересаживать ядра клеток между амфибиями, открыв дверь в мир клонирования животных.

К концу ХХ в. под влиянием успехов в генной инженерии ученые загорелись идеей воскрешения вымерших животных. «Парк Юрского периода» по-прежнему оставался сказкой, но клонирование недавно истребленных животных казалось уже вполне достижимым. В 1987 г. ЮАР запустила проект по клонированию квагги — саванновой зебры, истребленной в XIX в. Дерзкая идея заключалась в извлечении ДНК из сохранившихся шкур квагги и ее использовании для возвращения зверя к жизни. Цель была амбициозной — воссоздать уникальную окраску квагги у зебр Бурчелла. В результате селекции появилось несколько поколений зебр, напоминающих квагги: с почти исчезнувшими полосами в задней части тела и землистым оттенком шерсти. Их назвали «кваггами Рау» в честь инициатора проекта, Рейнхольда Рау. Но «квагга Рау» — лишь тень оригинала, зебра, обретшая кваггоподобный облик, благодаря искусственному отбору.

Настоящий прорыв грянул в 1996 г., когда в Великобритании вырастили овечку Долли: первое млекопитающее, клонированное из взрослой соматической клетки. И вновь вспыхнула надежда на воскрешение вымерших видов: от нелетающего дронта и морской коровы до сумчатого волка и даже шерстистого мамонта. Первые шаги в этом направлении были сделаны в начале 2000-х гг., когда ученые попытались клонировать пиренейского козерога, исчезнувшего в 2000 г. Однако эксперимент 2003 г. окончился трагически: клонированный козерог прожил всего несколько мучительных минут.

Однако жажда воскрешения видов не угасала. Разрабатывались новые технологии извлечения и анализа ДНК из древних образцов. Австралия выделила средства на клонирование сумчатого волка (тилацина). Первая попытка была предпринята еще в 1999 г., но закончилась ничем. В 2008 г. ученые из Университета Мельбурна внедрили часть ДНК тилацина в мышиный эмбрион. И на этом успехи закончились: живого тилацина спустя годы никто так и не увидел.

В 2016–2017 гг. в США обсуждался план возрождения бескрылой гагарки с помощью генной инженерии. Специалисты из движения «Revive & Restore» предлагали извлечь ДНК из ископаемых останков или тканей птиц и провести эксперимент на архипелаге Фарн. Но в 2025 г. клонирование гагарки так и не стало реальностью.

Особый интерес вызывали мамонты, чьи туши покоились в вечной мерзлоте. В разных уголках планеты, от России до Японии, стартовали проекты по поиску подходящих клеток мамонта и попыткам его клонирования. В 2008 г. российские генетики расшифровали последовательность его митохондриальной ДНК. К 2011 г. международной команде ученых под руководством Стефана Шустера и Уэбба Миллера удалось восстановить 70% ДНК мамонта. В 2015 г. профессор Гарварда Джордж Черч пересадил часть генов вымершего гиганта африканскому слону. Но, увы, спустя десятилетие «Мамонтовый проект» пока так и не принес ощутимых результатов.

Клонирование вымерших животных оказалось сложным предприятием. Во-первых, ДНК из древних останков часто бывает фрагментированной и поврежденной, словно разбитое зеркало. (Попытки восстановить ее посредством математических уравнений пока остаются уделом научной фантастики о динозаврах). Во-вторых, для успеха нужна хорошо сохранившаяся клетка с живым ядром, а это большая редкость. В-третьих, даже при удачном клонировании эмбриона его имплантация в суррогатную мать и вынашивание могут обернуться непреодолимыми проблемами.

Череда обескураживающих неудач заметно охладила пыл и уменьшила страхи вокруг клонирования людей, которые так щедро подпитывались массовой культурой в начале XXI в. Клонирование сельскохозяйственных животных, таких как крупный рогатый скот и свиньи, получило большее распространение, хотя и не стало массовым из-за высокой стоимости и этических дилемм. В медицине клонирование также нашло ограниченное применение, в основном в экспериментальных целях. Ученые работали над методами терапевтического клонирования, направленными на получение генетически идентичных клеток или тканей для лечения различных заболеваний. Рассматривалась возможность создания клонированных органов для трансплантации, что могло бы решить проблему нехватки донорских органов и снизить риск отторжения. Однако эти разработки находятся на ранних стадиях и сталкивались с серьезными техническими и этическими препятствиями.

Николай Болошнев:
Мечтает ли ChatGPT о Нобелевской премии?

В отношении клонирования человека по-прежнему действуют строгие правовые и этические ограничения во многих странах мира. Однако неизбежно возникает вопрос: «Какое клонирование человека, если человечество до сих пор не может клонировать даже несчастную квагги?» Технологические трудности и низкая эффективность клонирования млекопитающих делают эту перспективу маловероятной в обозримом будущем.

Несмотря на первоначальные надежды и научные прорывы, клонирование не стало ни панацеей от всех бед, ни причиной глобальной катастрофы. Технология оказалась сложной, дорогостоящей и сопряженной с множеством этических вопросов и научных проблем. Общество, словно устав от несбывшихся грез, переключило свое внимание на другие научные достижения, такие как генная инженерия и искусственный интеллект, которые стали новыми объектами восхищения и страха.

***

В современной научной и публицистической литературе ИИ представляется чем-то всемогущим. Одни ждут, что он решит все проблемы, от глобального потепления до личного одиночества, другие описывают мир будущего «цифрового рабства» как чуть ли не как приход Антихриста. Когда ИИ не оправдает этих ожиданий и страхов (а он неизбежно их не оправдает), наступит разочарование. Не стоит забывать, что ИИ остается инструментом, созданным человеком, и его возможности ограничены. Возможно, через несколько десятилетий мы будем смотреть на современный «культ ИИ» с той же иронией, с какой сейчас смотрим на викторианские спиритические сеансы или фантазии о путешествиях во времени.

1. Эффект «электрографии» был открыт в 1891 г. русским ученым Яковом Наркевичем-Йодко (1848 – 1905), хотя его открытие не получило в то время широкого применения. Такой же эффект описывал и Никола Тесла (1898 — 1978), хотя и не дал ему специального названия. В 1949 г. советский изобретатель С. Кирлиан получил авторское свидетельство на метод «высокочастотной фотографии» с помощью усовершенствованного им «трансформатора Теслы».