Современные планы США в сфере создания национальной противоракетной обороны: преломление для Восточной Азии

Двойственный подход Вашингтона к глобальной стратегической стабильности чётко обозначился ещё во времена заключения Договора СНВ-3 в 2010 г. В документе, несмотря на обеспокоенность российской стороны, не были закреплены ограничения на развитие американской системы противоракетной обороны. Ст. XIV и заявление президента России оговаривают, что качественное и количественное наращивание возможностей ПРО США относятся к исключительным обстоятельствам, ставящим под угрозу высшие интересы Российской Федерации, и являются основанием для выхода страны из соглашения.

Почти 17 лет назад министр иностранных дел России С. Лавров отмечал, что интенсивное развёртывание в АТР системы ПРО ТВД ставит под вопрос глобальную стратегическую стабильность, поскольку может быть использована против России и Китая. В 2018 г. глава российской дипломатии настойчиво призвал японскую сторону к диалогу о планах США по созданию глобальной ПРО для недопущения нарушения интересов Российской Федерации, согласно принципу неделимой безопасности. Вместе с тем никто из визави так и не счёл нужным отреагировать в соответствии с учётом небеспочвенного беспокойства России и в целях обеспечения устойчивости регионального комплекса безопасности Восточной Азии. В таких условиях вполне оправданным можно считать повышенное внимание Москвы и Пекина к увеличению собственного потенциала защиты от ракетного нападения, заметное, в частности, на сотрудничестве в сфере создания единой СПРН.

Двойственный подход Вашингтона к глобальной стратегической стабильности чётко обозначился ещё во времена заключения Договора СНВ-3 в 2010 г. В документе, несмотря на обеспокоенность российской стороны, не были закреплены ограничения на развитие американской системы противоракетной обороны. Ст. XIV и заявление президента России оговаривают, что качественное и количественное наращивание возможностей ПРО США относятся к исключительным обстоятельствам, ставящим под угрозу высшие интересы Российской Федерации и являются основанием для выхода страны из соглашения.

Ещё в 2011 г. в Госдуме предупреждали американских партнёров относительно недопустимости развития системы ПРО без участия России, иначе любая односторонняя деятельность будет воспринята как враждебная и приведёт к выходу Москвы из договора. В феврале 2023 г. Россия приостановила участие в ДСНВ, связав это решение с прямой причастностью стран НАТО к ситуации на Украине и ударам по российским военным и гражданским объектам. Срок действия документа истекает 5 февраля 2026 г., однако судьба процесса сокращения стратегических наступательных вооружений с учётом совершенно противоположных взглядов на глобальную стабильность в Москве и Вашингтоне крайне туманна. Интересно, что в апреле 2024 г. Государственный департамент США выказал готовность отменить контрмеры и полностью внедрить ДСНВ, если «Россия вернётся к соблюдению обязательств». С учётом обстоятельств заморозки Москвой действия соглашения и неизменности позиции администрации Дж. Байдена по Украине данный ход — всего лишь попытка сделать хорошую мину при ужасной игре.

Смертельная ловушка защиты и нападения

Александр Ермаков:
Не доверяй и не проверяй. Новая нормальность и будущее договора СНВ?

Договор об ограничении систем противоракетной обороны 1972 г. закреплял фактически признанные Москвой и Вашингтоном сложившиеся условия концепции взаимного гарантированного уничтожения (Mutual Assured Destruction, MAD). Обе стороны исходили из относительной открытости территорий друг друга для всей мощи ядерного потенциала противника в рамках рационального подхода к сдерживанию. Существует мнение, что именно развёртывание оборонительных систем для защиты населения являлось дестабилизирующим шагом в геополитических условиях холодной войны [1]. Тем не менее Советский Союз крайне сложно обвинить в целенаправленной эскалации и стремлении обезопасить центр принятия решений с помощью развёртывания эшелонированной системы противоракетной обороны вокруг Москвы и Центрального промышленного района только лишь для получения carte blanche на первый удар. Напротив, развитая структура РВСН с чрезвычайно удалёнными друг от друга узловыми точками определяла приоритетность защиты именно столичного региона, в полном соответствии с дополнительным протоколом от 1974 г.

Ещё в 1962 г. министр обороны США Р. Макнамара выдвинул идею опоры на контрсиловой удар, направленный на уничтожение вооружённых сил противника, главным образом — средств ядерного нападения и инфраструктуры управления. Советский Союз отверг эту концепцию, настаивая на собственном праве нанести неограниченный сокрушительный ответный удар по агрессору. Фактически речь шла о противоценностном варианте реагирования. Как писал Р. Фрикланд ещё в начале 1960-х гг., американцы исходили из результатов экспериментов на основе военных игр с применением ЭВМ, согласно которым США выигрывали бы войну или добивались бы максимально благоприятного урегулирования конфликта в случае отказа от уничтожения городов [2].

Со времён президента Р. Никсона американские военные начали формировать новую стратегию реагирования, направленную на достижение превосходства при обмене контрсиловыми ударами. При Р. Рейгане эти идеи трансформировались в концепцию ограниченной ядерной войны. «Стратегическая оборонная инициатива» декларативно была направлена на снижение способности СССР нанести ответный удар, в том числе с помощью развития средств противоракетной обороны.

В 2000-х гг. при администрации Дж. Буша-мл. возобладала идея устранения препятствий для создания эффективной глобальной по охвату системы безопасности США. Как подметил российский исследователь А. Сергунин, в Вашингтоне решили использовать сложившийся после окончания холодной войны «однополярный момент» для закрепления мирового господства [3].

По мнению отечественных специалистов В. Геловани и А. Пионтковского, пара «контрсиловой ­— контрценностный удары» представляет собой крайний вариант глобальной ядерной войны, фактически взаимное самоубийство. Однако такой подход не гарантирует стабильности на более низких ступенях эскалации. По этой причине авторы выдвинули идею MAP-стабильности (Mutual Assured Protection), выстроенную на основе гарантии защиты от ограниченных ударов для противостоящих сторон. Согласно доводам, сохранение у России и США потенциала, установленного действующими соглашениями в сфере стратегических вооружений, всё ещё гарантирует стабильность даже при развёртывании кем-либо системы противоракетной обороны, способной перехватить до ¹/₁₀ боевых частей ракет.

Вместе с тем проблема кроется в деталях — в случае полного крушения режима ДСНВ формальных ограничений для увеличения численности носителей и боеголовок для Вашингтона не станет. Наиболее быстрый вариант — возврат с хранения зарядов для размещения на межконтинентальных баллистических ракетах, стратегических бомбардировщиках и баллистических ракетах на подводных лодках. По мнению авторитетного российского военного специалиста В. Лата, выраженному ещё более 10 лет назад, в угрожаемый период возможности США по быстрому наращиванию сил для первого ядерного удара в течение 24 часов могут быть увеличены на 73 носителя и 455 зарядов, а за 30 суток — на 121 носитель и 1139 зарядов. Особую значимость имеют и планы США по развёртыванию тактического ядерного оружия, включая ракеты средней дальности, что дополнительно увеличивает ударный потенциал. В этом контексте развитие ПРО как явного контрсилового средства представляет собой прямую угрозу для всего мира.

Глобальные планы с минимальным обоснованием

Дмитрий Стефанович, Александр Ермаков:
Стратегические приоритеты руководства вооруженных сил США

В декабре 2002 г. была принята президентская директива «Национальная политика США в области противоракетной обороны», предусматривавшая создание эшелонированной инфраструктуры ПРО наземного, морского и воздушного базирования в глобальном масштабе. Ключевое внимание было уделено передовому размещению средств перехвата баллистических ракет потенциальных противников на наиболее опасных направлениях — в Восточной Европе и Восточной Азии. При этом инициативы Вашингтона в сфере противоракетной обороны стоит рассматривать исключительно как этап реализации концепции быстрого глобального удара (Prompt Global Strike), опирающейся на одновременное развитие обычных высокоточных систем вооружений, ядерных сил сдерживания и противоракетной обороны. Снижение возможного ущерба с помощью систем ПРО в основном имеет смысл в задаче уничтожения с помощью упреждающего удара средств ядерного нападения вероятных противников [4].

Первоначально декларируемая Вашингтоном в качестве обоснования собственных грандиозных планов угроза ракетно-ядерного нападения со стороны негосударственных акторов и неких стран-изгоев не выдерживала критики. Вместе с тем следует учитывать, что с начала 2000-х гг. существенно вырос уровень развития ракетной техники и беспилотных средств в таких странах как КНДР и Иран. США, бесспорно, учитывают это в собственном военном строительстве. Что касается использования баллистических ракет негосударственными акторами, то даже с учётом ближневосточного опыта Вашингтон явно преувеличивает уровень опасности. Для защиты американской военной инфраструктуры, например, в зоне Персидского залива оправдан подход, основанный на прикрытии объектов и части потенциального ТВД.

В «Обзорном докладе по противоракетной обороне» 2010 г. обозначен курс на максимальную глобализацию деятельности через вовлечение новых государств с целью создания региональных и локальных компонентов на потенциальных ТВД и в районах, представляющих стратегический интерес, а также снижения собственных затрат. В документе описывается адаптивный подход к совершенствованию потенциала ПРО на основе стационарного наземного, морского и мобильного наземного компонентов. Ещё в 2012 г. ряд американских политиков в выступлениях отмечали стремление Пентагона создать в АТР широкую региональную инфраструктуру противоракетной обороны для отражения уникальных потребностей страны в ядерном сдерживании [5]. При этом стоит учитывать, что ни одна страна, находящаяся в Восточной Азии полностью или частично, не выказывала намерений неспровоцированно атаковать американские базы и тем более территорию Соединённых Штатов. Несколько особняком стоят заявления Пхеньяна о «нанесении сокрушительного удара по столице врага». Однако северокорейское руководство всё же исходит из взятого США и Республикой Корея курса на военную конфронтацию с КНДР.

Агентство США по противоракетной обороне запрашивало на 2024 г. 28,9 млрд долл., из которых 9,2 млрд долл. предназначены непосредственно на закупку систем вооружений. В документе Исследовательской службы Конгресса США в числе основных угроз для национальной безопасности называются программы разработки баллистических ракет КНДР и Ирана, способность китайских ракет средней дальности поражать американские базы и военные корабли в Восточной Азии и высокую концентрацию средств поражения в районе Тайваньского пролива, а также якобы развёртывание Россией ракетного оружия промежуточной дальности от 3,5 до 5,5 тыс. км. По мнению некоторых американских экспертов, финансирование стоит существенно увеличить, как и расширить перечень мероприятий по повышению выживаемости СЯС.

Нужна ли ПРО в Восточной Азии?

Андрей Губин:
«Средние» ракеты против «срединной державы»: возможности США по развёртыванию нестратегического ракетного оружия в АТР

Архитектура американской глобальной ПРО постепенно выстраивается вокруг узловых компонентов, некоторые из которых охватывают Восточную Азию. Система предупреждения о ракетном нападении (СПРН) основана на системах РЛС и спутниковой группировке. В пределах тихоокеанского пространства, в частности, стационарные станции размещены в Калифорнии и на Алеутских островах, а мобильные радары на плавучих платформах — на Маршалловых островах и на базах в Японии.

С 2004 г. США в рамках программы «Ground-based Midcourse Defense» развернули 44 противоракеты GBI (ground-based interceptor) на авиабазах Форт-Грили (Аляска) и Ванденберг (Калифорния). При этом в цикле из 18 испытаний в период с 1999 до 2018 гг. (то есть первое состоялось ещё до выхода Вашингтона из ДПРО) восемь — провалились. Изделие выполнено на основе МБР «Минитмэн» с ускорителями, способно развивать скорость свыше 8 км/с и перехватывать цели на дальности до 4 000 км и высоте 2 000 км [6]. Примечательно, что в 2024 г. «Локхид-Мартин» получила 17-миллиардный контракт на развитие следующего поколения стратегических перехватчиков (Next Generation Interceptor) к 2028 г.

С 1995 по 2018 гг. было проведено более 20 испытаний противоракетного комплекса THAAD (Terminal high altitude area defense). Ракета-перехватчик способна уничтожать кинетическим ударом боеголовки на дальности до 200 км и высоте до 150 км на конечной траектории. ВС США обладают семью батареями, две из которых уже размещены на острове Гуам и в Республике Корея. Ввиду мобильности комплекс может быть быстро переброшен с континентальной части по воздуху на направление, находящееся под угрозой. Точечная ПРО осуществляется комплексами «Patriot PAC-3», которые помимо воздушных целей способны поражать баллистические на высоте 20 км и дальности около 50 км, то есть непосредственно над защищаемой целью.

Наибольшая же плотность противоракетной обороны может быть обеспечена с помощью систем морского базирования на боевых кораблях с БИУС «Иджис». Характеристики последних модификаций перехватчиков SM-3 Block IIa позволяют говорить о возможности уничтожения различных классов и типов ракет и низкоорбитальных спутников на дальности более 2 000 км и высоте более 250 км. Примечательны результаты испытаний, прошедших с 1999 по 2018 гг. — 40 успешных пусков из 49. К концу 2025 г. численность эсминцев и крейсеров, оснащённых противоракетами, в ВМС США предполагается увеличить до 56 единиц. По оценкам Военно-морского института (USNI), общее число заатмосферных перехватчиков SM-3 разных версий составляет 265 единиц, а SM-6 для уничтожения целей в атмосфере на удалении до 370 км — более тысячи. Только в состав 7-го флота ВМС США, базирующегося в основном в Японии, входят девять кораблей, способных выполнять задачи ПРО.

Высокой степенью взаимодействия с США отличается система, создаваемая в Японии на протяжении последних 20 лет. В составе Морских сил самообороны уже есть шесть ЭМ УРО с противоракетами SM-3, а также более 24-х батарей Patriot-3. Примечательно, что Токио уже неоднократно разворачивал пусковые установки PAC-3 на дальних островах префектуры Окинава якобы в качестве меры реагирования на ракетные испытания КНДР. Японское руководство не исключало и приобретение комплексов THAAD, однако окончательное решение пока не принято, тем более что американцы вполне могут в случае необходимости разместить собственную батарею на Окинаве. В 2020 г. Япония отказалась от строительства комплекса «сухопутный Иджис» (Aegis Ashore), подобного заступившим на дежурство в Польше и Румынии, на своей территории.

Глеб Торопчин:
Муссон на смену бризу: ползучая нуклеаризация Азиатско-Тихоокеанского региона

Республика Корея обладает тремя эсминцами с БИУС «Иджис», оснащёнными перехватчиками (в основном SM-6). Сеул также выстраивает эшелонированную сеть KAMD (Korean Air and Missile Defense) во многом на основе «пэтриотов», с применением израильского опыта эксплуатации «Железного купола». Существует мнение [7], что американская батарея THAAD не сможет среагировать на пуск БР из КНДР, поскольку находится слишком близко, а южнокорейские корабли для надёжного перехвата придётся отводить аж в район Окинавы. Это заставляет задуматься о том, что потенциал РК более полезен с точки зрения защиты американских военных объектов в ИТР и территории США. Вклад в американскую ПРО вносит и Австралия с тремя эсминцами типа «Хобарт», способными применять SM-6, инфракрасной системой спутниковой разведки SBIRS и загоризонтным радаром JORN.

***

Почти 17 лет назад министр иностранных дел России С. Лавров отмечал, что интенсивное развёртывание в АТР системы ПРО ТВД ставит под вопрос глобальную стратегическую стабильность, поскольку может быть использована против России и Китая. В 2018 г. глава российской дипломатии настойчиво призвал японскую сторону к диалогу о планах США по созданию глобальной ПРО для недопущения нарушения интересов Российской Федерации, согласно принципу неделимой безопасности. Вместе с тем никто из визави так и не счёл нужным отреагировать в соответствии с учётом небеспочвенного беспокойства России и в целях обеспечения устойчивости регионального комплекса безопасности Восточной Азии. В таких условиях вполне оправданным можно считать повышенное внимание Москвы и Пекина к увеличению собственного потенциала защиты от ракетного нападения, заметное, в частности, на сотрудничестве в сфере создания единой СПРН.

1. Геловани В.А., Пионтковский А.А. Эволюция концепций стратегической стабильности. – М.: ЛКИ, 2008. – 112 с., с. 6.

2. Frykland R. 100 million lives: maximum survival in a nuclear war. – New York.: MacMillan, 175 p.

3. Конышев В., Сергунин А., Шацкая В. Система противоракетной обороны США: прошлое, настоящее, будущее. – СПб.: Аврора, 2015. – 168 с., с. 28.

4. Иванов О.П. Военная сила в глобальной стратегии США. М.: Восток-Запад, 2008. С. 115.

5. Козин В.П. Эволюция противоракетной обороны США и позиция России. М.: РИСИ. – 2013. – 384 с., с. 179.

6. Конышев В. Указ. соч.. с. 54.

7. Там же, с. 116.