Понятно, почему к саммиту президентов России и США приковано внимание мировой общественности. В истории международных отношений встречи на высшем уровне зачастую становятся центральным событием, меняющим парадигму двусторонних и многосторонних контактов. Однако подобное происходит, когда созревают сопутствующие факторы, необходимые для реверса, ревизии или обновления. Эксперты сходятся во мнении, что глубина противоречий не позволяет добиться серьезных изменений. Звучат мнения, что саммит станет попыткой сформировать некие правила конфронтации, установить свод принципов соперничества. На мой взгляд, этого ждать не стоит по комплексу причин, лежащих в самой структуре современных международных отношений, носящих транзитный характер. Скорее всего, саммит, ко всему прочему, направлен на установление личного контакта и общения тет-а-тет, знакомства в новом качестве.
В любом случае встреча всегда лучше, чем ее отсутствие. Сам факт саммита — сигнал, что с Россией можно и нужно иметь дело. А для новой администрации в США встреча это необходимость, продиктованная самой структурой дипломатии и необходимостью установления личного контакта. Действительно, сегодня двусторонние отношения нельзя назвать нормальными, рабочими и эффективными. Учитывая военный и геополитический потенциал двух стран, данный факт сам по себе таит множество угроз, дилемм безопасности и потенциала конфликтности. Нормализация контактов — необходимость, как для двустороннего взаимодействия, так и для глобальной системы. В то же время потенциал поиска каких-либо общих знаменателей крайне низок. Более того, он практически невозможен и с точки зрения миропонимания обоих акторов несвоевременен.
Сложности нормализации, на мой взгляд, лежат в системном факторе. Акторы по-разному видят мир, процессы, практики и саму систему международных отношений. Глядя на одни и те же вещи, Россия и США видят их гетерогенно, что осложняет саму постановку вопросов и их субстантивное обсуждения, не говоря уже о формировании правил игры. Нет консенсуса или компромисса в понимании системы международных отношений, роли государств, IGOs, NGOs. В России верят, что США в упадке. В Америке убеждены, что Россия в упадке. В России реалистский подход является не только доминирующим, но и, пожалуй, единственно приемлемым для Кремля, а геополитическая трактовка событий кажется единственно актуальной.
Как обойти конфликтность, дилемму безопасности и прийти к нормализации? Сегодня на этот вопрос, пожалуй, нет ответа. Для стабильности нужны институты. Данное понятие значительно шире, чем наличие некой организации, форума или конференции. Институциональная теория предполагает, что акторы, будучи связанными некими общими правилами, нормами и практиками, будут лучше находить общий язык, а потенциал конфликтности будет контролируемым. Для институционализации отношений необходимым критерием является легитимность признания визави, его прав, роли и равноправия. Данное обстоятельство, к сожалению, напрочь отсутствует российско-американских отношениях.
Понятно, почему к саммиту президентов России и США приковано внимание мировой общественности. В истории международных отношений встречи на высшем уровне зачастую становятся центральным событием, меняющим парадигму двусторонних и многосторонних контактов. Однако подобное происходит, когда созревают сопутствующие факторы, необходимые для реверса, ревизии или обновления. Эксперты сходятся во мнении, что глубина противоречий не позволяет добиться серьезных изменений. Звучат мнения, что саммит станет попыткой сформировать некие правила конфронтации, установить свод принципов соперничества. На мой взгляд, этого ждать не стоит по комплексу причин, лежащих в самой структуре современных международных отношений, носящих транзитный характер. Скорее всего, саммит, ко всему прочему, направлен на установление личного контакта и общения тет-а-тет, знакомства в новом качестве.
Саммит в Женеве 16 июня 2021 г. долго готовился и стал результатом телефонного разговора президентов и последующей работы дипломатических ведомств США и России. Российско-американские отношения всегда были про безопасность, стратегическую стабильность и мировой порядок. Двусторонние отношения сведены к минимуму, а экономическая кооперация достигла минимальных отметок. Глубина противоречий относительно региональных конфликтов не позволяет ждать каких-либо серьезных изменений. Теоретически, успешный диалог может быть достигнут в тех областях, которые предполагают схожесть интересов и не противоречат трактовке национальной безопасности. Такими могут стать иранская, сирийская и афганская проблемы. Непреодолимых противоречий в этих вопросах в принципе никогда не было. В свою очередь, украинский кризис рассматривается сторонами с совершенно разных базовых подходов, а ситуация в восточноевропейской стране видится противоположной. Разговор здесь видимо будет коротким, а компромисс найти не удастся. Вопросы стратегической стабильности и контроля над вооружениями также имеют различные трактовки, но, по крайней мере, пока они не имеют фундаментального характера. Пожалуй, это все проблемы, где могут быть достигнуто какое-либо понимание. Одним словом, повестка широкая, но достаточно бесперспективная.
В любом случае встреча всегда лучше, чем ее отсутствие. Сам факт саммита — сигнал, что с Россией можно и нужно иметь дело. А для новой администрации в США встреча это необходимость, продиктованная самой структурой дипломатии и необходимостью установления личного контакта. Действительно, сегодня двусторонние отношения нельзя назвать нормальными, рабочими и эффективными. Учитывая военный и геополитический потенциал двух стран, данный факт сам по себе таит множество угроз, дилемм безопасности и потенциала конфликтности. Нормализация контактов — необходимость, как для двустороннего взаимодействия, так и для глобальной системы. В то же время потенциал поиска каких-либо общих знаменателей крайне низок. Более того, он практически невозможен и с точки зрения миропонимания обоих акторов несвоевременен.
Сложности нормализации, на мой взгляд, лежат в системном факторе. Акторы по-разному видят мир, процессы, практики и саму систему международных отношений. Глядя на одни и те же вещи, Россия и США видят их гетерогенно, что осложняет саму постановку вопросов и их субстантивное обсуждения, не говоря уже о формировании правил игры. Нет консенсуса или компромисса в понимании системы международных отношений, роли государств, IGOs, NGOs. В России верят, что США в упадке. В Америке убеждены, что Россия в упадке. В России реалистский подход является не только доминирующим, но и, пожалуй, единственно приемлемым для Кремля, а геополитическая трактовка событий кажется единственно актуальной.
Как обойти конфликтность, дилемму безопасности и прийти к нормализации? Сегодня на этот вопрос, пожалуй, нет ответа. Для стабильности нужны институты. Данное понятие значительно шире, чем наличие некой организации, форума или конференции. Институциональная теория предполагает, что акторы, будучи связанными некими общими правилами, нормами и практиками, будут лучше находить общий язык, а потенциал конфликтности будет контролируемым. Для институционализации отношений необходимым критерием является легитимность признания визави, его прав, роли и равноправия. Данное обстоятельство, к сожалению, напрочь отсутствует российско-американских отношениях.
Россия видит мир многополярным, а себя в нем великой державой, равной США и Китаю. Следуя из этой логики, Москва требует к себе соответствующего отношения, равноправия. Взгляд России на мировые процессы отражает процессы роста влияния незападных акторов за пределами либерального мультилатерализма. Либеральная теория международных отношений Москвой отрицается примерно с такой же трактовкой, с какой это делали основатели базовой теории — Эдвард Карр и Ганс Морегентау. Либеральный подход, а, следовательно, видение США, рассматривается, как идеалистическое. Кроме того, отдельные дивергенции трактуются не как исключения из правил, а как фактическое опровержение самой теории. А дискурс скрывает реальные геополитические цели, не имеющие ничего общего с ее трактовкой.
Доминирующие в США школы международных отношений отрицают реалистскую теорию и, что более важно, видят в ней проблему современной мировой политики. Кроме того, устаревшей названа геополитика и ее методы. Консенсусная позиция полагает, что реализм опровергнут, не отвечает вызовам времени и значительно более широкому и сложному миру. Следовательно, трактовки, практики, мотивы и доводы российской стороны в принципе не воспринимаются. Свои действия, в свою очередь, трактуются с позиций критических, либеральных подходов и методологий Английской школы. Господствующие в Америке школы по-иному видят вопросы национального суверенитета, роль негосударственных акторов и военной силы. Отдельные постулаты нивелируют само понятие суверенитета и основные догмы реализма. Региональные кризисы рассматривается не с позиций безопасности и геополитики, а как естественное и предсказанное господствующими на Западе школами стремление некоторых государств стать частью семьи демократий.
Согласно Английской школе, США видят в НАТО сообщество стран, а риторику альянса необходимостью секьюритизации, чего требует Копенгагенская теория. То есть риторика с этих точек зрения направлена на эпистемологическое сообщество, фиксацию противника в целях укрепления единства и процедур безопасности. В России, исходящей из классического реализма или неореализма, убеждены, что НАТО — военно-политический альянс, отстаивающий геополитические интересы блока стран, а не сообщество мировых полицейских. Многочисленные кризисы в Сирии, Ираке, Ливии, Украине рассматриваются, как попытки атлантического альянса, стремящегося к гегемонии, расширить зону влияния. Последствия этих процессов крайне негативны и трактуются как дестабилизирующие и безответственные решения, игнорирующие социальные и региональные свойства тех или иных стран. Прямое или косвенное участие НАТО в кризисах видится как угроза и создает многочисленные дилеммы безопасности. Усиление НАТО и США рассматривается Москвой, как угроза национальным интересам и безопасности.
Практики, мотивы и характеристики многополярного, однополярного или биполярного мира фундаментальным образом отличаются. Следовательно, взгляд на мир через призму этих теоретических трактовок приводит к различным, зачастую перпендикулярным чтениям одних и тех же процессов. Действительно, правила международных отношений, построенные в 1945 году и, к тому же, обновленные после холодной войны нуждаются в пересмотре. Однако ведущие акторы пока на это не идут, что, по-видимому, является признаком отсутствия на данном этапе критического потенциала. В условиях несформировавшегося, транзитного мирового порядка, в ряде случаев схожего с броуновским движением, выстроить правила конфронтации крайне сложно.
Сегодня отношения России и США — ненормальные, иррациональные, не имеют системы, целей и приемлемых практик. В США пришла к власти опытная администрация, состоящая из профессионалов, и сам факт проведения саммита демонстрирует, что диалог с Москвой не токсичен. Минимализм и попытка сосредоточиться на малых делах и достичь практических результатов, может быть, пожалуй, самый позитивным сценарием саммита. В то же время транзитная система международных отношений, двигающаяся, по-видимому, от однополярного к многополярному миру не позволяет сторонам понять, услышать и принять друг друга.
Крупнейшая и самая могущественная сверхдержава США переживает состояние пост-гегемонии, по определению Роберта Кохейна, и находится в усиливающемся противостоянии с новым полюсом силы — Китаем. Россия, не являющаяся полноценной сверхдержавой, ограничена в своих действиях и ресурсах, не желает уступать и видит свои национальные интересы в номинальном дистанцировании от Запада. Для Москвы важно установить справедливые отношения с глобальным Западом, в которых во главе угла будет стоять равноправие связей. В то же время идеологической конструкции транзитного мирового порядка полноценной альтернативы нет. Правила конфронтации, по сути, есть некая разрядка и признание легитимности требований сторон. В эпоху транзитной системы добиться этого будет крайне сложно.