Русские не сдаются! От этого принципа внешняя политика страны отступала крайне редко — независимо от того, какой режим находился в данный момент у власти. И даже когда по итогам проигранных войн или в условиях полного распада государственности приходилось отступать, в общественном сознании всегда теплилась надежда на исторический реванш, на восстановление того, что считалось попранной справедливостью. «Ничего, будет и на нашей улице праздник!» — повторяли русские, скрипя зубами и вытирая разбитые носы.
Русские не сдаются! Если это так, то ожидать от Москвы уступок в результате усиления внешнего давления — безнадежная затея. Собственно, об этом говорит весь западный опыт последних лет, включая попытки добиться от Кремля смены курса путем разнообразных экономических и политических санкций. Санкции, конечно же, нанесли немалый урон экономике России, но они же привели к консолидации российской элиты вокруг Кремля и к подъему антизападных настроений в российском обществе.
Сказанное совсем не означает, что Европе или Соединенным Штатам следует проводить политику «умиротворения» в отношении Москвы, безропотно принимая любое художество Кремля как неподвластное человеческому влиянию явление природы. Сказанное означает лишь то, что силовое давление не может и не должно оставаться универсальной заменой дипломатии. Демонстративный отказ от диалога, показательное блокирование линий коммуникаций, обращение с Россией как со страной-изгоем лишь создают дополнительные проблемы для всех нас как на Востоке, так и на Западе.
Конечно, можно занять выжидательную позицию, рассчитывать на то, что, не желая менять курса в условиях жесточайшего геополитического шторма, корабль российской внешней политики рано или поздно наскочит на риф. Но если это произойдет, то последствия этого эпического кораблекрушения, несомненно, затронут весь мир. Едва ли Запад может быть заинтересован в таком развитии событий.
В России, как и во многих странах мира, високосный год имеет нехорошую репутацию. Он считается годом неприятных сюрпризов, непредвиденных проблем и тяжелых испытаний. Нынешний год полностью подтвердил это нелестное представление. В феврале Россия чуть было не втянулась в прямое военное противостояние с Турцией в Сирии. В марте произошел стремительный обвал мировых цен на нефть. Потом началась глобальная экономическая рецессия, а уже в апреле страну накрыла пандемия коронавируса. Лето было отмечено массовыми уличными протестами в Хабаровске, а завершился летний сезон трагическим инцидентом с Алексеем Навальным и масштабными общественными волнениями в соседней Беларуси. До новогодних праздников еще далеко, но уже сейчас можно с уверенностью заключить, что 2020 год оказался самым тяжелым годом для российского руководства с начала текущего столетия.
Что обычно делает капитан корабля, попавшего в эпицентр «идеального шторма»? Убирает лишние паруса, снижает скорость хода, маневрирует галсами, а если надо — избавляется от балласта или бросает якорь. Логика подсказывает, что чрезвычайная обстановка должна была привести к существенным подвижкам в российской внешней политике. Например, к минимизации «плохих активов», к сворачиванию обременительных международных обязательств. Или к отказу от воинственной риторики и к поиску хотя бы тактических компромиссов с геополитическими противниками. А может быть, даже к каким-то символическим односторонним действиям, призванным продемонстрировать добрую волю и изменить не вполне благоприятное представление о России в международном сообществе.
Ничего из вышеперечисленного мы сегодня не наблюдаем. Российская внешняя политика, насколько можно судить, не меняется и меняться не собирается. Ни на одном направлении — будь то Сирия или Ливия, Украина или Венесуэла. Ни о каких масштабных новых предложениях, а тем более — об односторонних мерах доброй воли речи не идет. Риторика в отношении Запада, как показала история с Алексеем Навальным, лишь еще больше ужесточается. В общем, корабль российской внешней политики несется сквозь шторм, не снижая скорости, не корректируя курса и не избавляясь от балласта и не бросая якоря.
В чем тут дело? Едва ли в российском экспертном сообществе ощущается острый дефицит в больших новых идеях и инициативах. В равной степени трудно предположить, что российское руководство не отдает себе отчета в серьезности сложившейся ситуации. И тем не менее, уже сейчас очевидно, что если 2020 г. и станет годом серьезного сдвига в отношениях между Россией и Западом, то это будет сдвиг в худшую, а не в лучшую сторону.
Одно из возможных объяснений такого положения — накопившаяся инерция курса на конфронтацию. Годы, прошедшие после начала украинского кризиса, не прошли даром ни для российского государства, ни для российского общества. Развернуть огромную и не слишком подвижную государственную машину, перенастроить тяжеловесную систему государственной пропаганды, изменить установки, определяющие повседневные действия армии чиновников «глубинного государства» — это все равно что изменить траекторию движения супертанкера с водоизмещением в сотни тысяч тонн. Тем более что российскую внешнюю политику сейчас в большей степени формируют силовики, чем дипломаты или технократы в правительстве. Еще сложнее поменять сложившиеся и закрепившиеся за последние годы общественные представления о современном мире и месте России в этом мире. То, что россияне устали от противостояния с Западом, еще совсем не означает, что они с воодушевлением поддержат смену курса в духе Михаила Горбачева или Бориса Ельцина.
Другое возможное объяснение состоит в том, что обстановка беспрецедентных потрясений и катаклизмов всегда рождает надежду на чудо. А вдруг от этих потрясений и катаклизмов твой оппонент пострадает больше, чем ты сам? Обострившийся в 2020 г. кризис мировой системы воспринимается многими в Москве как окончательный приговор Западу. И даже как бесславный исторический финал рыночной экономики и политического либерализма в целом. Примечательно недавнее высказывание помощника президента Максима Орешкина, который заявил, что уже в текущем году Россия войдет в пятерку ведущих экономик мира. Но не потому, что в стране наблюдается быстрый экономический рост, а из-за того, что падение экономики Германии станет более глубоким по сравнению с российской экономикой. Если ты уверен, что время работает на тебя, что на выходе из кризиса ты окажешься в лучшей форме, чем твои оппоненты, то стимулы договариваться здесь и сейчас, разумеется, снижаются.
Однако наиболее существенным для понимания причин неизменности российской политики мне кажется третье объяснение. Российские правители с давних пор были убеждены в том, что любые односторонние шаги, любые подвижки во внешней политике Москвы будут неизбежно восприниматься на Западе как признак слабости. И, соответственно, как приглашение к дальнейшему усилению западного давления на Россию. Именно эта логика не позволяет Кремлю признавать даже самые очевидные ошибки и просчеты внешней политики прошлого, что, в свою очередь, крайне затрудняет любые попытки изменить внешнюю политику настоящего и наметить альтернативные варианты политики будущего.
Русские не сдаются! От этого принципа внешняя политика страны отступала крайне редко — независимо от того, какой режим находился в данный момент у власти. И даже когда по итогам проигранных войн или в условиях полного распада государственности приходилось отступать, в общественном сознании всегда теплилась надежда на исторический реванш, на восстановление того, что считалось попранной справедливостью. «Ничего, будет и на нашей улице праздник!» — повторяли русские, скрипя зубами и вытирая разбитые носы.
Русские не сдаются! Если это так, то ожидать от Москвы уступок в результате усиления внешнего давления — безнадежная затея. Собственно, об этом говорит весь западный опыт последних лет, включая попытки добиться от Кремля смены курса путем разнообразных экономических и политических санкций. Санкции, конечно же, нанесли немалый урон экономике России, но они же привели к консолидации российской элиты вокруг Кремля и к подъему антизападных настроений в российском обществе.
Русские не сдаются! Что бы там ни говорили энтузиасты усиления давления на Москву, трансформация советской системы началась не из-за непосильной гонки вооружений, навязанной Советскому Союзу Соединенными Штатами. Трансформация началась тогда, когда у СССР не осталось геополитического врага, цементирующего советское общество и придающего легитимность советскому руководству.
Сказанное совсем не означает, что Европе или Соединенным Штатам следует проводить политику «умиротворения» в отношении Москвы, безропотно принимая любое художество Кремля как неподвластное человеческому влиянию явление природы. Сказанное означает лишь то, что силовое давление не может и не должно оставаться универсальной заменой дипломатии. Демонстративный отказ от диалога, показательное блокирование линий коммуникаций, обращение с Россией как со страной-изгоем лишь создают дополнительные проблемы для всех нас как на Востоке, так и на Западе.
Конечно, можно занять выжидательную позицию, рассчитывать на то, что, не желая менять курса в условиях жесточайшего геополитического шторма, корабль российской внешней политики рано или поздно наскочит на риф. Но если это произойдет, то последствия этого эпического кораблекрушения, несомненно, затронут весь мир. Едва ли Запад может быть заинтересован в таком развитии событий.
Впервые опубликовано в El Pais.