Российский совет по международным делам (РСМД) и Королевский объединенный институт оборонных исследований (RUSI) провели встречу экспертов из обеих стран, на которой обсуждались возможности обеспечения «стратегической стабильности» в отношениях между Россией, Великобританией и НАТО. Диалог на высоком уровне, который сейчас проводят президенты Владимир Путин и Джо Байден, а также продолжающийся российско-украинский кризис придают этому обсуждению особую актуальность. Генеральный директор РСМД Андрей Кортунов и заместитель генерального директора RUSI Малкольм Чалмерс поделились своими соображениями по основным вопросам.
Малкольм Чалмерс: Исторический опыт показывает, что обязательные в правовом отношении соглашения о контроле над вооружениями заключались только тогда, когда напряженность между ведущими державами уже не отличалась остротой. Так было после кубинского кризиса 1962 года или после сближения Горбачева и Рейгана в 1980-х. Прежде чем стало возможным заключение официального соглашения, ключевым приоритетом являлось развитие «постепенных и обоюдных инициатив по разрядке напряженности» или сокращенно GRIT, как предложил называть эти инициативы американский социальный психолог Чарльз Осгуд. Вы с этим согласны? И что это может означать на практике в условиях нарастания напряженности на границе России и Украины?
Андрей Кортунов: Действительно, позицию России всегда отличала приверженность юридическому подходу — Москва настаивала на заключении юридически обязывающих соглашений по контролю над вооружениями и другим вопросам, связанным с безопасностью. Однако даже такие соглашения вовсе не обязательно предоставляют гарантии полной безопасности. Они не высечены на камне; страны могут выйти из таких соглашений, используя соответствующие процедуры. Например, когда Белый дом решил, что договоры по противоракетной обороне (ПРО) и о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД) больше не отвечают интересам безопасности США, он в одностороннем порядке отказался от них обоих. В 2007 году Россия приостановила свое участие в Договоре об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ), а через пару лет Москва заявила, что полностью прекращает в нем свое участие. Кроме того, трудно вообразить, что какое бы то ни было соглашение с Кремлем, за исключением разве что полного одностороннего разоружения России, может быть ратифицировано на Капитолийском холме или встретить единодушную поддержку в Североатлантическом совете. Вот почему, хотя нельзя отвергать в принципе идею заключения полноценных юридически обязательных соглашений, я согласен с тем, что к этой цели следует двигаться с помощью разнообразного набора небольших, постепенных, параллельных мер укрепления доверия. Такие меры проложат путь к достижению значимых договоренностей на более позднем этапе. Подобные меры взаимного сдерживания могли бы стабилизировать ситуацию и на Черном море, и на Донбассе, и на линии соприкосновения между Россией и НАТО. Кстати, этот подход успешно апробирован в регионе Балтийского моря, где — в сравнении с Черным морем — текущее военное положение намного лучше.
Малкольм Чалмерс: Я согласен с вами в отношении ограниченности юридически обязывающего контроля над вооружениями. Я бы добавил, что эффективность таких соглашений также зависит от выполнения всеми сторонами своих договорных обязательств и уверенности в этом всех участников. Крах Договора по РСМД был вызван размещением Россией новых систем в его нарушение, а не пересмотром США своих расчетов в сфере безопасности. При этом как российские, так и американские военные уже выражали недовольство по поводу ограничений Договора, не позволявшего им развертывать системы, а именно ракеты средней дальности, которые другие державы (не в последнюю очередь Китай) развертывали в больших количествах. Вместе с тем, трудно представить, каким образом можно в ближайшее время вовлечь Китай в договоры о глобальном контроле над вооружениями, и почему он захотел бы на это согласиться.
Поэтому во главу угла следует поставить взаимное сдерживание. Чтобы GRIT могли снизить напряженность, необходимы уступки с обеих сторон. Но какова, к примеру, готовность Кремля на то, чтобы отвести большую часть своих сил от границы, уменьшить число военных учений и резко сократить масштабы кибератак на США и европейские страны?
Андрей Кортунов: Ключевым моментом здесь являются «обе стороны». Насколько я понимаю официальную позицию России, есть две вещи, на которые кремлевские руководители вряд ли пойдут. Во-первых, они не станут признавать, что в прошлом совершили просчет или поступили опрометчиво. Российская сторона традиционно не признает каких-либо совершенных ею ошибок или просчетов. Во-вторых, она будет настаивать на взаимности, поскольку односторонние уступки рассматриваются как проявление слабости и приглашение к усилению давления. Принимая эти ограничения во внимание, мы должны найти решение, которое обе стороны могли бы представить как политическую победу. Например, отвод российских войск от границы с Украиной должен сопровождаться четким сигналом Запада о том, что он не поддержит «военное решение» Киева по проблеме Донбасса, если тот его примет. Россия также будет настаивать на том, чтобы обязательство прекратить кибератаки было взаимным, и российские переговорщики представят внушительный список кибератак против своей страны, которые, согласно их утверждениям, инициированы Западом. Конечно, взаимность — это очень щекотливый вопрос, если считать, что вы правы, а ваш оппонент — нет. Все усложняется еще больше, если принять во внимание глубокую асимметрию политических систем и процедур принятия решений в Москве и западных столицах. Но дипломатам и платят за то, чтобы решать не только легкие, но и сложные проблемы.
Малкольм Чалмерс: Это хорошие идеи, если Кремль готов отнестись к ним серьезно и при условии, что предпринятые шаги можно будет проверить.
Я знаю, что идея военного наступления Украины на Донбасс широко обсуждается в Москве. Но в Киеве и на Западе эта идея рассматривается в основном как часть российской дезинформационной кампании, призванной оправдать дальнейшее наступление на Украину. Так что, если Россия действительно готова убрать с границы свои растущие возможности вторжения, то появляется возможность обсудить ответные меры со стороны Украины. Вместе с тем, в рамках этого России будет также необходимо оказать давление на своих союзников-сепаратистов в Донецке и Луганске с тем, чтобы они прекратили свои беспрестанные обстрелы на линии разъединения. Если Россия хочет исключить военное решение проблемы Донбасса, соблюдение режима прекращения огня было бы отличной отправной точкой. Затем России следует принять меры к тому, чтобы вооруженные группировки, которые она поддерживает, были демобилизованы и разоружены, как это предусмотрено статьей 10 соглашения Минск II.
В отношении кибератак у нас нет расхождений. Если политическое руководство России готово пойти на откровенное обсуждение этой проблемы экспертами, то это действительно будет шагом вперед. Оба наших общества уязвимы перед лицом кибератак, и эскалация в этой сфере может нанести ущерб обеим сторонам. Принимая во внимание темпы технического прогресса и сложность проверки, юридически обязательные договоры вряд ли смогут существенно изменить положение дел к лучшему. Британские технические эксперты считают, что у них есть все основания считать авторами многих кибератак российскую сторону. Проблема, с их точки зрения, заключается в том, что Россия не реагирует на подобные опасения, когда они возникают. Я понимаю, что Великобритании и ее союзникам также необходимо реагировать и на опасения России, и что на все это нужно время. Но первый шаг — откровенный обмен мнениями в узком кругу профессионалов — мог бы довольно быстро привести к прогрессу в этой области при наличии на то политической воли.
Но мне кажется, что нам следует задаться более фундаментальным вопросом. Заявления Путина по Украине свидетельствуют о том, что он просто не считает ее законным независимым государством. Вызывает беспокойство, что он также может давать сигнал тем, кто, подобно ему, хочет вернуть большую часть Украины в лоно России, что времени у них для этого осталось не так много. Действительно ли Россия готова примириться с независимой Украиной в ее нынешних границах, если получит гарантии безопасности другими способами? Будет ли мер доверия достаточно, чтобы избежать войны?
Андрей Кортунов: Это — долгая и болезненная корректировка для российского руководства и даже для российского общества в целом. Хотя Советский Союз прекратил свое существование 30 лет назад, процесс имперской деконструкции еще не завершен. И Россия, и Украина все еще формируют свою новую национальную идентичность. Многим россиянам все еще трудно воспринимать Украину как другое иностранное государство, подобное Румынии или Польше. Для украинцев, особенно на западе страны, самый простой способ укрепить свою недавно обретенную идентичность — это сформулировать различия между Украиной и Россией. Это, конечно, не означает, что новая война между Россией и Украиной неизбежна, однако мы не должны недооценивать многие политические, социальные, культурные и даже психологические факторы, осложняющие российско-украинские отношения. Сегодня важно то, что подавляющее большинство населения России не поддержит крупномасштабную военную операцию против Украины. У россиян может быть негативный имидж Украины и, в частности, украинского руководства, но это не значит, что они будут в восторге от кровавой войны на пороге своего дома. Российское общество гораздо больше волнуют острые внутренние социально-экономические проблемы, нежели возможные военные победы. Единственным, что может радикально изменить настроения в России, является гипотетическая попытка Киева решить проблему Донбасса с помощью военной силы. Эскалация на востоке Украины, особенно если она повлечет за собой значительные жертвы среди гражданского населения, наверняка усилит позиции российских ястребов. Нельзя забывать, что на Донбассе проживает около миллиона граждан России.
Малкольм Чалмерс: В вашей недавней статье для РСМД утверждается, что мечта Путина вернуть себе Украину ничем не отличается от гипотетической мечты Джо Байдена об аннексии Канады. Я надеюсь, что вы правы. Но нам следует помнить, что после обретения Америкой независимости разразилась война, и в 1814 году Великобритания даже захватила и разграбила Вашингтон, а примирение двух англоязычных держав состоялось позже. Сегодня граница между США и Канадой является самой протяженной немилитаризованной границей в мире. Сколько еще конфликтов нам предстоит пережить, прежде чем граница между Россией и Украиной станет такой же мирной?
Андрей Кортунов: В 21 веке история развивается намного быстрее, чем 200 лет назад. Я уверен, что настанет день, когда российско-украинская граница будет такой же мирной, как американо-канадская граница сегодня. Однако путь к такому положению дел будет долгим и тернистым. Сегодня задача состоит в том, чтобы начать движение по этой дороге вперед, а не назад. Во-первых, мы должны любой ценой избегать новой эскалации. Во-вторых, мы должны активнее работать, по крайней мере, над военными компонентами Минских соглашений — прекращением огня, отводом тяжелых вооружений и укреплением миссии наблюдателей ОБСЕ. В-третьих, мы должны рассматривать украинский вопрос в широком контексте отношений Россия-НАТО, включая восстановление каналов связи между Москвой и Брюсселем. Это скромная повестка дня, но для ее выполнения всем сторонам потребуется большая политическая воля, целеустремленность и стойкость.
Малкольм Чалмерс: Я согласен с вами по всем трем пунктам. Единственное, что я хотел бы добавить, так это то, что, если удастся найти консенсус по программе немедленных мер по укреплению доверия, то могут открыться новые возможности для широкого обсуждения отношений России с ее соседями и с НАТО. Спасибо, Андрей, за очень интересный обмен мнениями.