Россия в Сирии: неочевидные решения неочевидных задач в условиях риска
Антироссийские протесты в Бейруте,
Ливан, 14 октября 2015 г.
(Голосов: 11, Рейтинг: 2.91) |
(11 голосов) |
К.и.н., заместитель директора по научной работе Института востоковедения РАН, член РСМД
Активизация российской политики в Сирии и прямое вовлечение в вооруженный конфликт в этой стране, очевидно, несут с собой для Москвы не только новые возможности, но и внешне- и внутриполитические риски, очевидные и не очень. Для одних Россия может оказаться страной, как обычно защищающей диктатора и бомбящей умеренную оппозицию и мирное население, для других она станет врагом суннитов. Ни истинный характер попадающих под удары групп оппозиции, ни реальные объекты авиаударов, ни тот факт, что на территории России проживает почти двадцать миллионов суннитского населения, в расчет приниматься не будут, да и уже не принимаются.
Активизация российской политики в Сирии и прямое вовлечение в вооруженный конфликт в этой стране, очевидно, несут с собой для Москвы не только новые возможности, но и внешне- и внутриполитические риски, очевидные и не очень.
Риски
Самые очевидные риски связаны с имиджевыми потерями России. Если формирование негативного образа России в западном медиа-пространстве стало в последние годы вполне привычным, то в арабском и исламском информационном поле образ страны всегда оставался более сложным. В то время как одни телеканалы последние четыре года не уставали критиковать Кремль за поддержку Б. Асада (Аль-Арабийя, Аль-Джазира и т.п. СМИ Залива), другие СМИ выражали явные восторги по поводу российского антиамерканизма (ливанские (шиитский телеканал Аль-Манар), египетские (газета Аль-Ахрам) и др.).
Теперь ситуация изменилась.
Если и можно ожидать, что при определенных условиях сирийская операция сыграет позитивную роль в отношениях России с Западом, в информационном поле, по всей видимости, еще долго будет сохраняться статус-кво. В результате для одних Россия окажется страной, как обычно защищающей диктатора и бомбящей умеренную оппозицию и мирное население, для других она станет врагом суннитов. Ни истинный характер попадающих под удары групп оппозиции, ни реальные объекты авиаударов, ни тот факт, что на территории России проживает почти двадцать миллионов суннитского населения, в расчет приниматься не будут, да и уже не принимаются.
Самые очевидные риски связаны с имиджевыми потерями России.
Россия привычно слаба в информационном поле, и очевидные нелепости, раздающиеся, в том числе и из официальных источников (вроде сообщений о тотальном разгроме ИГ в районах, контролируемых Свободной Сирийской Армией (ССА) [1]), только усугубляют положение. Так, например, резкое неприятие у арабского общества (в том числе у арабских христиан) вызывают попытки интерпретации российскими комментаторами сирийской кампании в религиозных терминах — как священной войны, религиозной миссии русского православия и т.п. Подобные заявления не только возрождают в памяти арабской аудитории образы крестовых походов, но и удивительным образом перекликаются с религиозно-политической риторикой Дж. Буша-младшего, между прочим, всегда резко негативно оценивавшейся их авторами.
Сальваторе Бабонес:
Позиция России по Ираку, Ливии, а теперь и
Сирии, отвечает здравому смыслу
Ситуацию осложняет и то, что внутриполитическая российская пропаганда мало коррелирует с той, что предназначена для внешней аудитории. Сопоставление двух информационных потоков создает впечатление непоследовательности и непрозрачности российской политической линии.
Впрочем, имиджевые потери — это далеко не главная проблема. Гораздо серьезнее реальные политические риски.
Основных внутриполитических рисков, как представляется, три, о них уже сказано немало, и в конечном счете все они сводятся к одному – к возможному росту недовольства населения политикой Кремля.
Прежде всего, это рост террористической угрозы, имеющий два основных источника. С одной стороны, опасность исходит из симпатизантов ИГ, уже находящихся в России и рассматривающих операцию в Сирии как борьбу с истинным исламом. С другой стороны, — от тех джихадистов, которые будут вытесняться с территории Сирии — сначала, видимо, в Ирак, а затем и в страны исхода. Возвращение на родину нескольких сотен или тысяч человек, имеющих боевой опыт и интегрированных в глобальные террористические сети — это ровно то, чего Кремль старается не допустить, вмешиваясь в сирийские дела.
Прежде всего, это рост террористической угрозы.
Впрочем, сама логика развития ИГ уже давно говорила о неизбежности постепенного вытеснения «романтиков джихада» за пределы территориального образования и о грядущем экспорте джихада. То, что южные регионы России значатся в первых строках листа назначения этого экспорта — очевидно, и позиция президента — «если драка неизбежна, надо бить первым» — как раз этой очевидности соответствует.
Второй внутриполитический риск связан с непредсказуемостью реакции российского общества на неизбежные в ходе военной операции потери.
Второй внутриполитический риск связан с непредсказуемостью реакции российского общества на неизбежные в ходе военной операции потери. Когда весной 2015 г. ИГ поймало иорданского летчика и предало его казни через сожжение в металлической клетке, тысячи людей в Аммане вышли на улицы с протестами не только против ИГ, но зачастую и против участия иорданцев в борьбе с ним. Какой будет реакция российского общества на подобные события, неизвестно, тем более, что предыдущие военные кампании на южном направлении в российском общественном сознании оставили явный негативный отпечаток.
Вместе с тем, будем откровенны, одновременное ослабление традиционных связей в российском обществе и неразвитость в нем либеральных ценностей и гражданского самосознания сделали его малоспособным к мобилизации, атомизированным и в целом толерантным к человеческим жертвам.
Наконец, третий внутриполитический риск связан с экономическими последствиями сирийской кампании. Вне зависимости от того, насколько большой станет ее нагрузка на бюджет (а по всей видимости, пока речь идет о чисто военных расходах, она будет небольшой), обществу, переживающему тяжелые в экономическом отношении времена, сложно будет понять, почему ему в очередной раз придется «затягивать пояса», причем теперь уже не ради близкого народа, а ради непонятных геополитических интересов в далекой и неизвестной стране.
Вероятность этого риска повышается по мере затягивания операции. Если она ограничится несколькими месяцами, да еще даст громкий политический эффект, то вполне вероятно, что никакой серьезной негативной реакции на нее со стороны населения не последует.
Третий внутриполитический риск связан с экономическими последствиями сирийской кампании.
Все эти на поверхности лежащие риски говорят только об одном — операция в Сирии должна пройти быстро и завершиться она должна только политическим урегулированием конфликта, причем таким, который был бы воспринят и Арабским миром, и Западом. Только тогда репутационные потери России смогут быть более или менее компенсированы, а ее претензии на лидерство — оправданы.
Последнее выводит на проблему задач, решаемых Россией в Сирии.
Задачи. Очевидные и не очень
Все эти на поверхности лежащие риски говорят только об одном — операция в Сирии должна пройти быстро и завершиться она должна только политическим урегулированием конфликта.
Представляется, что России надо обеспечить установление в Сирии более или менее союзнического режима, способного гарантировать сохранение ее военного присутствия. Это, в свою очередь, даст возможность говорить и о реальном возвращении России в регион, и о ее способности эффективно решать большие внешнеполитические задачи за пределами приграничных территорий, и, между прочим, позволит ей заявить о себе как о «щите Европы». Последнее же, в свою очередь, даст возможность в перспективе радикальным образом изменить формат отношений с ЕС уже на российских условиях.
Необходимость решения триединой задачи (быстрая операция, признанное мировым и региональным сообществом решение конфликта, формирование надежного режима) выводит на первый план проблему политического урегулирования, сценарий которого и должен определять конкретное содержание военной операции.
России надо обеспечить установление в Сирии более или менее союзнического режима, способного гарантировать сохранение ее военного присутствия.
Официально заявленные ее цели — борьба с терроризмом и поддержка государственности — допускают самые широкие толкования. И под терроризмом можно понимать хоть только ИГ, хоть всю вооруженную оппозицию; и под поддержкой государственности – укрепление личной власти президента или просто сохранение Сирии на карте мира.
Описанные политические задачи позволяют, тем не менее, эти цели конкретизировать.
Прежде всего ясно, что ни максимально широкая, ни слишком узкая интерпретация терроризма Россию не устраивает. В первом случае дело сведется к простому укреплению правящего сирийского режима, что не будет принято мировым и — уже — ближневосточным сообществом, во втором же у правительства Сирии не окажется мотивации для участия в урегулировании, и ситуация вернется к состоянию двухгодичной давности. Соответственно, главной проблемой становится проведение красной линии, разделяющей оппозицию на умеренную и радикальную, и в дальнейшем — консолидация умеренной оппозиции, позволяющая превратить ее в реального участника процесса урегулирования.
Определение степени радикальности оппозиции ни по религиозным основаниям, ни по степени приверженности насилию, ни по характеру политической программы, как представляется, в большинстве случаев неэффективно. В конечном счете, религиозный дискурс востребован слишком многими сторонами сирийского конфликта, уровень насилия в условиях гражданской войны с двумя сотнями тысяч жертв зашкаливает, а политические программы различных партий зачастую имеют мало отношения к реальности.
Более надежным в методологическом плане было бы выделить в оппозиции национально ориентированные структуры — стремящиеся к обретению власти в Сирии, состоящие из сирийцев и пользующиеся доверием у какой-то части населения страны. Такие группы, пусть даже небольшие, вне зависимости от их идеологии и прочих факторов, могут стать вполне конструктивными участниками мирного процесса.
Что касается поддержки государственности, то необходимость формирования более или менее устойчивой политической системы требует, чтобы военной операции сопутствовали и иные мероприятия, направленные на укрепление институтов и реинтеграцию страны.
На протяжении двенадцати лет российский (и не только) истеблишмент и экспертное сообщество критиковали американцев за интервенцию в Ирак. Спору нет — лучше бы этого вторжения не было — ошибок там было сделано огромное количество, страна впала в затяжной кризис и утонула в насилии, было погублено почти двести тысяч человеческих жизней. И тем не менее американцы пытались создать там новую политическую систему, не допустив окончательного развала государственности, они оказались готовы нести огромные финансовые, имиджевые, да и человеческие потери на протяжении десятилетия.
Ни максимально широкая, ни слишком узкая интерпретация терроризма Россию не устраивает. В первом случае дело сведется к простому укреплению правящего сирийского режима. Во втором же у правительства Сирии не окажется мотивации для участия в урегулировании.
На протяжении почти пяти лет Запад подвергается критике за операцию в Ливии. Она, в отличие от кампании в Ираке, была ограниченной, и свелась к поддержке с воздуха оппозиционных М. Каддафи сил. Ни Европа, ни США, помня иракский опыт, не были готовы брать на себя такую же ответственность еще раз. Государство развалилось.
Оба варианта Россию не устраивают.
Необходимость быстрого завершения операции и восстановления государственности позволяют всерьез рассматривать только вариант «маленькой» или «очень маленькой» Сирии, предполагающий укрепление правительства при российской поддержке на ограниченной территории (по всей видимости, в Латакии и Дамаске). В то же время замечание В. Путина на Валдайском форуме о том, что отказ от прежних границ приведет к формированию на сирийской территории нескольких постоянно воюющих друг с другом государств, также вполне справедливо. Единственным выходом видится децентрализация Сирии в той или иной форме и разделение ответственности за ее территорию с другими державами — прежде всего региональными, способными со своей стороны помочь укрепить институты во внутренних районах страны.
Необходимость быстрого завершения операции и восстановления государственности позволяют всерьез рассматривать только вариант «маленькой» или «очень маленькой» Сирии.
Наконец, восстановление государственности требует серьезной помощи Сирии в преодолении экономических последствий войны. Что, в свою очередь, предполагает, во-первых, финансовую поддержку (по оценкам ESCWA, 150–200 млрд долл. США в течение десяти лет), а во-вторых, создание системы институтов распределения средств и контроля над их расходованием.
Очевидно, что ни то, ни другое Россия, да и любая другая страна сегодня в одиночку осуществить не способна.
В результате все эти задачи — необходимость превращения умеренной оппозиции в партнера правительства, необходимость реинтеграции сирийской территории, необходимость преодоления экономических последствий войны — выводят на первый план проблему переформатирования внешнего участия в сирийском урегулировании на российских условиях, поиска таких партнеров, которые были бы готовы играть отведенную им Россией роль.
Партнеры
При всей важности роли Запада в сирийском урегулировании и при всей значимости отношений с Западом для России, представляется, что ключевыми партнерами по сирийскому урегулированию должны стать государства региона.
Во-первых, потому что потенциальный адресат российской активности на Ближнем Востоке — как раз Запад. Это ему адресовано послание о возвращении России в регион, именно с ним Россия стремится изменить формат отношений на своих условиях, это перед ним она утверждает свою готовность играть роль мировой державы.
Во-вторых, потому что при всех сложностях взаимодействия России с некоторыми из стран региона, оно все же лишено того отягчающего груза, что связывает ее с Западом. Сотрудничество по Сирии со странами Запада всегда будет оставаться отчасти региональной проекцией всего комплекса проблем двусторонних отношений.
Наконец, в-третьих, потому что именно страны региона в наибольшей степени заинтересованы в нормализации обстановки в Сирии и ликвидации там зоны хаоса.
Что касается поисков партнеров в регионе, то до недавнего времени российская стратегия на Ближнем Востоке описывалась западными аналитиками как «искусство дружить со всеми». Однако сегодня эта традиция нарушена. Поддерживая сирийское правительство и создав информационный центр в Багдаде, Россия, по сути, сформировала шиитскую коалицию в регионе, населенном в основном суннитами.
Все эти задачи выводят на первый план проблему переформатирования внешнего участия в сирийском урегулировании на российских условиях, поиска таких партнеров, которые были бы готовы играть отведенную им Россией роль.
Сближение России и Ирана нельзя рассматривать как залог долгосрочных союзнических отношений. По завершении военной операции и при запуске урегулирования две державы объективно окажутся конкурентами, соревнующимися за влияние в Сирии, причем, по всей видимости, уставшая от состояния страны-изгоя ИРИ станет все более ориентироваться на сближение с Западом.
Кроме того, тесная связь Тегерана с Дамаском и ограниченные ресурсы не позволят Ирану оказать серьезное влияние на решение трех вышеозначенных проблем.
В этих условиях особенно важными для России оказываются суннитские государства региона — Турция и Саудовская Аравия, то есть ровно те, отношения с которыми в результате сирийской операции были сильно омрачены.
Нормализация этих отношений требует прежде всего учета интересов этих стран. Турции нужно минимизировать угрозу курдского сепаратизма, Саудовской Аравии — не допустить создания «шиитского пояса». Оба вопроса теоретически могут быть решены (курдский в меньшей степени) в процессе политической трансформации Сирии и реинтеграции ее территории.
При всей важности роли Запада в сирийском урегулировании и при всей значимости отношений с Западом для России, представляется, что ключевыми партнерами по сирийскому урегулированию должны стать государства региона.
Кроме того, Кремль мог бы гарантировать Саудовской Аравии дипломатическую помощь в урегулировании ситуации в Йемене, военная операция в котором не приносит положительных результатов.
Параллельно с этим Москва может использовать серьезные противоречия, существующие между государствами суннитского лагеря.
Так, Египет, хотя и зависит от Саудовской Аравии, очевидно, тяготится этими отношениями и рад обрести в лице Кремля альтернативного партнера. Создание своеобразного противовеса шиитскому альянсу осью Москва-Каир-Алжир для стабилизации обстановки в Северной Африке, позволило бы увеличить региональный вес Египта и одновременно продемонстрировало бы отказ России от участия во внутриконфессиональном противостоянии в регионе.
Кроме того, малые страны Залива далеко не всегда готовы поддерживать антииранскую линию саудитов, а Турция видит в России важнейшего экономического партнера.
Поддерживая сирийское правительство и создав информационный центр в Багдаде, Россия, по сути, сформировала шиитскую коалицию в регионе, населенном в основном суннитами
Наконец, Москва могла бы активизировать свою деятельность по палестинскому вопросу, придав новый импульс внутрипалестинскому политическому процессу, предприняв реальные шаги по укреплению государственных институтов в Палестинской Администрации, и тем самым продемонстрировав свою позитивную роль в регионе.
Теоретически, все эти меры в совокупности с партнерским взаимодействием России с Ираном и ее эффективным сотрудничеством с Израилем в перспективе могли бы создать условия не только для урегулирования сирийского кризиса, но и для выстраивания новой более или менее стабильной системы региональных отношений на Ближнем Востоке. Однако, учитывая огромное количество условий, которые должны совпасть для такого исхода, столь оптимистическая перспектива представляется не очень вероятной.
1. См. напр. http://syria.mil.ru/news/more.htm?id=12060220@egNews и http://www.lemonde.fr/les-decodeurs/article/2015/10/06/en-syrie-la-russie-frappe-plus-l-opposition-que-l-etat-islamique_4783454_4355770.html
(Голосов: 11, Рейтинг: 2.91) |
(11 голосов) |
