Россия: путь к «мировому большинству»

Текущий кризис отношений России и Запада, судя по всему, носит необратимый характер, а наращивание количества и качества связей с незападным миром становится попросту безальтернативным. «Санкционное цунами» и тупик в отношениях с Западом стали стимулом давно назревших изменений. Вместе с тем на пути к «мировому большинству» Россию ждёт целый ряд сложностей и препятствий. Их нужно оценивать реалистично и объективно, избегая иллюзий того, что «мировое большинство» решит все наши проблемы. Впереди тяжёлая и кропотливая работа, которая займёт десятилетия.

Развитие отношений России с незападным миром, скорее всего, будет идти с учётом нескольких взаимосвязанных задач.

Первая задача — формирование относительно независимых от США и их союзников центров силы, обладающих высокой политической субъектностью. Сама Россия вряд ли сможет в одиночку цементировать и консолидировать их. Но она показывает пример самой возможности бросить вызов политическому Западу в тех вопросах, которые считает для себя принципиальными. Далеко не все готовы идти тем же путём, но сам факт его наличия — событие глобального масштаба. Победа России в любом виде будет означать закрепление прецедента, а значит, велика вероятность того, что борьба с ней станет бескомпромиссной. Ставки крайне высоки.

Вторая задача — создание надёжных возможностей для модернизации через взаимодействие с незападным миром. Если Россия сумеет выстроить работоспособную экономическую модель, не связанную принципиально с западными финансовыми институтами и цепочками поставок, прецедент опять же будет весьма серьёзным. Ранее подобные прецеденты были связаны со странами, которых свысока называли «государствами-изгоями». Появление такой модели у крупной и обеспеченной ресурсами державы существенно изменит сложившееся положение вещей. К тому же подобным путём крайне осторожно идёт такой крупный игрок, как Китай.

Третья задача — обеспечение безопасности на западном направлении. Военная ситуация на Украине будет определять дальнейшую динамику угроз. Евроатлантическое направление останется источником прямой военно-политической угрозы для России. На Западе восприятие будет зеркальным.

Означает ли подобная ситуация разрыв всех связей с Западом и безболезненную перестройку на взаимодействие с незападным миром? Нет. Связи России с западными соседями копились столетиями. Разрубить их в одночасье не может даже мощный кризис, который мы наблюдаем сегодня. Рассчитывать на близость культур, ценностей и менталитета как на предпосылку политического сближения нельзя. С другой стороны, сам факт наличия таких связей будет сохранять Россию и разнообразные западные страны в орбите схожих координат и человеческих связей, какими бы далёкими не были политические отношения.

В наших отношениях с «мировым большинством» отсутствует сходная культурная общность. Но это не мешает установлению прагматичных отношений. Значит ли это, что культурная дистанция будет вечно оставаться большой? Нет. Для полноценного поворота нам потребуются десятки школ, подобных ИСАА, не говоря о языковых средних школах. Без таких компетенций работать в толще китайского, индийского и многих других обществ будет крайне сложно, если вообще возможно.

России будет трудно сделать выбор между Западом и не-Западом просто потому, что такой выбор на практике невозможен.

Скорее России придётся вернуться к исторически присущей ей эмпатии в диалоге во взаимодействии с самыми разными культурами и укладами. Возможно, нам придётся больше слушать, чем говорить, больше учиться, нежели учить, накапливать, а не тратить. Нас ждёт время терпения, выдержки, а подчас и смирения с трудностями, без которых сложно будет пережить новый исторический момент.

Задолго до того, как отношения России и Запада погрузились во всеобъемлющий политический кризис, в российском сообществе международников звучали идеи о развитии связей с незападным миром. На политическом уровне подобный курс начал формироваться ещё в 1990-е годы, отталкиваясь от взглядов Евгения Примакова. Впоследствии он получил и практическое развитие в рамках многовекторной внешней политики. Постепенное нарастание противоречий с Западом ускорило формирование идей «поворота на Восток», хотя их имплементация была медленной. Она ограничивалась объективными инфраструктурными и экономическими условиями, равно как и отсутствием прямого и болезненного стимула к подобному «повороту». Текущий кризис отношений России и Запада, судя по всему, носит необратимый характер, а наращивание количества и качества связей с незападным миром становится попросту безальтернативным. «Санкционное цунами» и тупик в отношениях с Западом стали стимулом давно назревших изменений. Вместе с тем на пути к «мировому большинству» Россию ждёт целый ряд сложностей и препятствий. Их нужно оценивать реалистично и объективно, избегая иллюзий того, что «мировое большинство» решит все наши проблемы. Впереди тяжёлая и кропотливая работа, которая займёт десятилетия.

Развитие отношений России с незападным миром, скорее всего, будет идти с учётом нескольких взаимосвязанных задач.

Иван Тимофеев:
«Российский бунт»: локальные и глобальные последствия

Первая задача — формирование относительно независимых от США и их союзников центров силы, обладающих высокой политической субъектностью. Данные центры силы не обязательно должны быть консолидированы в единый политический проект. Между ними могут сохраняться отдельные противоречия. Но самостоятельность в принятии принципиальных решений в области своей безопасности и развития — их сущностная объединяющая черта. Сама Россия вряд ли сможет в одиночку цементировать и консолидировать их. Но она показывает пример самой возможности бросить вызов политическому Западу в тех вопросах, которые считает для себя принципиальными. Далеко не все готовы идти тем же путём, но сам факт его наличия — событие глобального масштаба. Избегая навязывать миру идеологические постулаты, Россия умудрилась тем не менее создать нормативно значимый прецедент. Именно поэтому подавление «российского бунта» для Запада является вопросом принципиальным.

Победа России в любом виде будет означать закрепление прецедента, а значит, велика вероятность того, что борьба с ней станет бескомпромиссной. Ставки крайне высоки.

Вторая задача — создание надёжных возможностей для модернизации через взаимодействие с незападным миром. Успех здесь далеко не очевиден. «Мировое большинство» тесно встроено в западоцентричную глобализацию, хотя в сложившейся системе и появились свои проблемы. Одна из основных — растущее использование центрального положения в глобальных сетях в качестве политического инструмента. Политизация идёт широким фронтом — от мировых финансов и цепочек поставок до средств массовой информации и университетов. Пока система внешне устойчива, но число недовольных растёт. Если Россия сумеет выстроить работоспособную экономическую модель, не связанную принципиально с западными финансовыми институтами и цепочками поставок, прецедент опять же будет весьма серьёзным. Ранее подобные прецеденты были связаны со странами, которых свысока называли «государствами-изгоями». При всех издержках для себя и своих граждан, такие страны, как КНДР или Иран, сумели сохранить субъектность и выстроить функциональные экономические модели. Эти модели искажены санкциями и ограничениями. Но они существуют и развиваются. Появление такой модели у крупной и обеспеченной ресурсами державы существенно изменит сложившееся положение вещей. К тому же подобным путём крайне осторожно идёт такой крупный игрок, как Китай. Сохраняя выгодные для себя глобальные связи и не форсируя конфронтацию с США, КНР постепенно выстраивает устойчивую к внешнему контуру экономическую систему. Российский курс выгоден Китаю, поскольку в лице Москвы Пекин получает партнёра в выстраивании собственной экономической системы, защищённой от воздействий конкурентов и соперников. Вместе с тем Китай вряд ли заинтересован в революционных рывках, которые заставили бы его потерять контроль над ситуацией.

Иван Тимофеев:
2022: конец конца истории

Третья задача — обеспечение безопасности на западном направлении. Конфликт с Западом резко снизил безопасность России. На западных границах мы имеем дело с мощным, технологически развитым и консолидированным блоком. Его военная сила будет расти и концентрироваться в направлении России. Военная ситуация на Украине будет определять дальнейшую динамику угроз. Реальной становится перспектива открытого военного столкновения России и НАТО. Предотвращение подобного сценария уже превратилось в ключевой военно-политический приоритет, ведущую роль в котором играет военный, а не дипломатический фактор. Предпосылок дипломатического решения конфликта на Украине пока не просматривается. Если предположить достижение мирного соглашения или соглашения о прекращении огня, то встанет проблема устойчивости такого соглашения. Опыт Минска-2 показал, что оно может стать прикрытием для подготовки к очередной фазе конфликта, о чём прямо заявляли некоторые европейские лидеры.

Евроатлантическое направление останется источником прямой военно-политической угрозы для России. На Западе восприятие будет зеркальным.

Означает ли подобная ситуация разрыв всех связей с Западом и безболезненную перестройку на взаимодействие с незападным миром? Нет. Связи России с западными соседями копились столетиями. Разрубить их в одночасье не может даже мощный кризис, который мы наблюдаем сегодня. Внутри самого Запада существует как мировоззренческое, так и чисто материальное расслоение. За фасадом общих политических лозунгов кроется крайне разнородное политическое и ментальное пространство. В нём причудливо сочетается постмодернизм и ультралиберализм с консерватизмом и традиционализмом. Причём последний далеко не определяет близость позиций к России. Так, например, Польша — одна из наиболее консервативных стран Европы. Но консерватизм сам по себе не создаёт политических предпосылок для сближения с Россией. Рассчитывать на близость культур, ценностей и менталитета как на предпосылку политического сближения нельзя. С другой стороны, сам факт наличия таких связей будет сохранять Россию и разнообразные западные страны в орбите схожих координат и человеческих связей, какими бы далёкими не были политические отношения. Оставаться людьми даже в условиях конфронтации, сохранять культурные, гуманитарные, и, наконец, семейные связи на фоне вражды, ненависти и политической конфронтации — куда более сложная, но вряд ли менее важная задача.

Иван Тимофеев:
Есть ли у России «чёрные рыцари»?

В наших отношениях с «мировым большинством» отсутствует сходная культурная общность. Но это не мешает установлению прагматичных отношений. Значит ли это, что культурная дистанция будет вечно оставаться большой? Нет. Потребуется наращивание наших культурных компетенций в работе с самыми разными незападными странами. Цивилизационное разнообразие здесь потрясает воображение. У России есть уникальные школы китаеведения, арабистики, индологии и многих других направлений. Но имеющихся заделов крайне мало для задач полноценного поворота. Для нас нормально владеть европейскими языками, мы впитали в себя европейскую литературу, мы более или менее понимаем человека европейской культуры при всём разнообразии Запада. Вместе с тем, мы ничтожно мало знаем о литературе, культуре и менталитетах дружественных нам стран. Для полноценного поворота нам потребуются десятки школ, подобных ИСАА, не говоря о языковых средних школах. Без таких компетенций работать в толще китайского, индийского и многих других обществ будет крайне сложно, если вообще возможно.

России будет трудно сделать выбор между Западом и не-Западом просто потому, что такой выбор на практике невозможен.

Скорее России придётся вернуться к исторически присущей ей эмпатии в диалоге во взаимодействии с самыми разными культурами и укладами. Возможно, нам придётся больше слушать, чем говорить, больше учиться, нежели учить, накапливать, а не тратить. Нас ждёт время терпения, выдержки, а подчас и смирения с трудностями, без которых сложно будет пережить новый исторический момент.

Впервые опубликовано на сайте Международного дискуссионного клуба «Валдай».