Роль и место движения «Талибан» на карте мирового исламизма, его вызовы и угрозы

Приход к власти в Афганистане движения «Талибан» (ДТ) в августе 2021 г. поставил перед мировым сообществом многочисленные вопросы о том, как воспринимать эту силу, выступающую с позиций ислама и призывающую к установлению в Афганистане всеобъемлющей шариатской системы. В частности, многочисленные озвученные экспертами и СМИ аналогии то относят талибов к структуре, близкой к террористическому Исламскому государству (ИГ), то, наоборот, к таким легитимным шариатским государствам, как Саудовская Аравия или Иран. Их называют как джихадистами, так и традиционалистами. Все эти отличные и часто взаимоисключающие оценки скорее указывают на сложности с идентификацией ДТ в том, к какому идеологическому направлению в рамках ислама следует его причислить. Вместе с тем от правильного определения роли и места Движения в исламской системе координат будет зависеть и точность прогнозирования его влияния на мир политического ислама, да и на мировые процессе в целом.

«Миф Талибана» не представляет угрозы в глобальном масштабе, но есть предпосылки, что он может сработать на региональном уровне или же в рамках того или иного государства. При этом гораздо большую угрозу для государств Центральной Азии представляет не возможность прямого вторжения Талибана или отдельных, отколовшихся от него более радикальных элементов, но тенденция, которую запустили талибы своими успехами. Если раньше присоединение к какой-либо радикальной организации сопровождалось переходом местных мусульман в ваххабизм и разрывом с местной исламской традицией, то теперь на примере Талибана, но без его участия или одобрения могут возникнуть организации, опирающиеся на местные традиционные исламские школы. И это создаст гораздо более обширную базу их гипотетических сторонников — они не будут ставить глобальные задачи, но преследовать цель смены власти в отдельно взятой стране.

При этом действия властей некоторых центральноазиатских государств, которые ограничивают права и свободы, ужесточают репрессии, а также инициируют шаги, направленные на подавление любых исламских организаций, действующих с позиций умеренного ислама, или вводят различные ограничительные меры, касающиеся запретов хиджабов или бород для определённых категорий населения, могут способствовать популяризации методов и идей Талибана среди части граждан этих государств и созданию его местных аналогов.

Приход к власти в Афганистане движения «Талибан» (ДТ, организация признана террористической, ее деятельность запрещена на территории РФ) в августе 2021 г. поставил перед мировым сообществом многочисленные вопросы о том, как воспринимать эту силу, выступающую с позиций ислама и призывающую к установлению в Афганистане всеобъемлющей шариатской системы. В частности, многочисленные озвученные экспертами и СМИ аналогии то относят талибов к структуре, близкой к террористическому Исламскому государству (ИГ, организация признана террористической, ее деятельность запрещена на территории РФ), то, наоборот, к таким легитимным шариатским государствам, как Саудовская Аравия или Иран. Их называют как джихадистами, так и традиционалистами. Все эти отличные и часто взаимоисключающие оценки скорее указывают на сложности с идентификацией ДТ в том, к какому идеологическому направлению в рамках ислама следует его причислить. Вместе с тем от правильного определения роли и места Движения в исламской системе координат будет зависеть и точность прогнозирования его влияния на мир политического ислама, да и на мировые процессе в целом.

Талибан и салафитский джихадизм

Наиболее точным определением, которое применяется для характеристики различных организаций международных террористов, пытающихся действовать от имени ислама, представляется «салафитский джихадизм». Оно было введено в оборот ученым Жилем Кепелем в 2002 г. для описания «гибридной исламистской идеологии», разработанной добровольцами из арабских и мусульманских стран во время первой афганской войны 1979–1992 гг. [1] Духовным, доктринальным и методологическим фундаментом этого радикального направления стал салафизм.

Андрей Кортунов:
Постоянно с гранатой

Это фундаменталистское и консервативное направление ислама возникло в Неджде (Аравия) в XVIII в. и было сформулировано Мухаммадом ибн Абд аль-Ваххабом, обретя не только собственные доктринальные, но и богословские установки, отличающиеся от иных школ ислама, в том числе суннитского. Собственно, все международные джихадисты также являются последователями учения недждийского салафизма. Это относится и к Аль-Каиде (организация признана террористической, ее деятельность запрещена на территории РФ), и к ИГ, и к другим организациям. Следует также иметь ввиду, что салафизм может быть и достаточно умеренным течением — как в Саудовской Аравии или Катаре, — если не привязан к идеологии глобального джихада, что и превращает его в салафитский джихадизм.

Если обратиться к Талибану, то он не придерживается недждийской школы салафизма, что выводит его за рамки джихадистского мейнстрима. Наоборот, талибы — последовательные сторонниками традиционного для Афганистана ханафитского мазхаба и матуридитского калама (матуридизм). Многие талибы учились в религиозных институтах — прежде всего в деобандийском медресе «Хаккания» в Пакистане, — возникших как филиалы исламского университета в индийском Деобанде, занимающего особое место в ханафитской школе ислама и давшего название течению в ханафизме.

Следует иметь ввиду, что у ханафитов-матуридитов и салафитов существуют непреодолимые доктринальные и богословские противоречия. Например, у части салафитов есть мнение, что матуридитов следует считать еретиками из-за их позиции по поводу божественных свойств и атрибутов, в трактовках которых они допускали аллегорию (та'уиль). В свою очередь сами ханафиты-матуридиты по той же причине считают салафитов муджассима, то есть нечестивцами-антропоморфистами за их буквализм. Кроме того, расхождения касались допустимости суфийских практик, празднования мавлида, использования четок и амулетов и т.д.; все это, с точки зрения салафитов, является недопустимыми нововведениями. Это часто сопровождается взаимным обвинением в неверии, что серьезно сужает возможности взаимодействия салафитских джихадистов и талибов.

Подобные расхождения проявились еще до появления ДТ, во время Первой афганской войны, в спорах основоположников салафитского джихадизма Абдуллы Аззама и Абу Мухаммада аль Макдиси, которые прибыли в Афганистан для помощи моджахедам. Первый, хотя и был приверженцем салафизма, считал, что афганцы все равно остаются мусульманами, даже будучи ханафитами-матуридитами и суфиями. Второй же настаивал, что их сперва необходимо заставить отказаться от собственных взглядов и «новшеств» и превратить в салафитов. То есть их сначала следовало обучить «единобожию», а затем уже — военным наукам. В последствие позиции А. Аззама придерживались Усама Бен Ладен и Айман аз-Завахири, ставшие руководителями Аль-Каиды. Но именно она привела к расколу в рядах последней, поскольку другие ее представители и духовные лидеры, такие как Абу Мусаб аз-Заркауи и его наставник Абу Мухаммад аль-Макдиси, выступали против каких-либо связей с не-салафитами.

Этот конфликт пытались уладить некоторые представители джихадистов — например, Абу Мусаб ас-Сури. В своих публикациях он старался опровергнуть тезис о том, что талибы являются матуридитами в богословии и «убежденными ханафитами» в мазхабе. Он пытался доказать, что взгляды талибов не противоречат учению салафизма и с ними можно иметь дело. Делалось это, конечно, с подтасовкой фактов и доводов, выборочно использовались подходящие эпизоды и цитаты и, наоборот, опускались неудобные, сказанные теми же пакистанскими исламскими учеными, имевшими дело с талибами. Цель подобных публикаций — сохранение «единства рядов» мирового салафитского джихадизма.

Точку в этом споре поставило само движение «Талибан». В ходе переговоров в Дохе, его представители требовали, чтобы ханафитский мазхаб стал единственной школой юриспруденции в Афганистане.

В свою очередь то, что члены руководства Талибана являются матуридитами, также подчеркивал лидер Аль-Каиды Айман аз-Завахири, говоря про муллу Омара в своем письме к Абу Мусабу аз-Заркауи. А уже после взятия Кабула выяснилось, что талибы запретили деятельность салафитов в Афганистане. В частности им возбранялось проводить проповеди, строить мечети и вообще открыто заявлять о своих убеждениях. В сети даже появились видео-ролики, где афганские салафиты вынуждены были отречься от своих убеждений на камеру перед талибами.

Что же касается самого признания существующего мирового порядка и системы международных отношений талибами, то они, в отличие от Аль-Каиды, Исламского государства и иных салафитских джихадистов, никогда не выступали за демонтаж действующего мироустройства и желали вписаться в него.

Между модернизмом и традиционализмом

Таким образом, опираясь на традиционные для региона правовые и богословские школы ислама и ища в них доводы для своих действий, талибы не могут быть вписаны в рамки не только салафитского джихадизма, но, по мнению некоторых исследователей, и собственно исламизма.

Так, антрополог Оливье Рой называет такие движения, как «Талибан», «неофундаменталистскими», чтобы отличить их от того, что можно рассматривать как другой набор исламских движений, часто называемых «исламистскими». Ограниченные, по его словам, «простым применением шариата» в вопросах ритуала, одежды и поведения, «неофундаменталистские» движения отличаются от исламистских партий прежде всего потому, что у первых нет ни систематической идеологии, ни глобальной политической повестки, в той или иной степени обращенной вовне. Более точный ярлык для них, возможно, — «исламские традиционалисты».

С другой стороны, у талибов присутствуют положения, выделяющие их среди существовавших в Афганистане традиционных исламских организаций и направлений. Речь идет, прежде всего, об отношении ДТ к распространенному в Афганистане суфизму. Талибан пытался минимизировать роль суфийских орденов в религиозных делах контролируемых им областей и как минимум не приветствовал сохранение связей своих членов с суфийскими тарикатами. Талибы также подвергли критике и запретили многие суфийские практики, которые трактовались как излишества. Но в то же время руководство ДТ не было настроено против суфизма как такового, прибегая к наследию суфийских шейхов в своих трудах и призыве.

Точно так же Талибан, изначально бывший в основе пуштунским движением, полностью отказался от использования пуштунвалай — пуштунского обычного права. Это способствовало маргинализации роли пуштунских племенных вождей и старейшин в делах движения и одновременно открыло двери для присоединения к ДТ представителей иных народов Афганистана.

Несмотря на наличие «модерновых» маркеров в методологии и доктринах Талибана, движение можно считать в основе традиционалистским, ориентированным на привлечение в свои ряды консервативных жителей Афганистана, живущих согласно установившимся в стране исламским традициям. Но, с другой стороны, нельзя игнорировать, что многие установки ДТ афганцам были изначально также чужды, просто это все было лучше замаскировано и было более созвучно местной динамике [2], чем, например, то, что пыталось внедрить правительство в Кабуле. Поэтому будет также верным охарактеризовать ДТ как «гибридное» движение. То есть для Талибан открыты пути как в сторону исламизма (при этом не обязательно радикального), так и закрепления традиционализма в его идеологии.

Андрей Кортунов:
Уроки двух интервенций. Почему Россия преуспела в Сирии, а США провалились в Афганистане

Взятия Кабула и аналогии

Собственно, с учетом того, что Талибан не является салафитским джихадистким движением, он не может (да и не собирается) становиться знаменем для этих сил в их борьбе. Тем не менее известны аналогии, когда подобные взятию талибами Кабула события запускали процессы преобразования (или брожения) в исламском мире в целом.

Конечно, на первый взгляд эпизоды, связанные с присутствием и уходом американцев из Афганистана, похожи на времена советской военной кампании в Афганистане (1979–1989 гг.). Именно Первая афганская война (1979–1992 гг.) стала основой для формирования мирового джихадистского движения. Однако вряд ли можно говорить, что уход США из Афганистана будет иметь подобные последствия.

В отличие от 1989 г. (или 1992 г., если брать крах просоветского режима в качестве конечной точки) сейчас успех полностью принадлежит одним талибам, нет никаких иностранных добровольцев, которые действовали бы в рядах ДТ и могли бы «разделить победу». Конечно «афганские арабы» (арабские добровольцы в рядах афганских моджахедов в 1979–1992 гг.) не сыграли какой-либо значительной роли в боевых операциях Первой афганской войны, но смогли, разъехавшись по своим странам, получить доступ к лекциям и мечетям, стать там героями для молодежи, запустив соответствующий дискурс. При этом толчком к формированию международного салафитского джихадисткого движения послужил не вывод советских войск из страны, а, наоборот, факт вхождения армии «мульхидов» (атеистов, безбожников) на исламские земли. Поэтому и нынешние аналогии с периодом вывода советских войск и крахом режима Наджибуллы будут, наверное, не совсем корректны.

Если же сравнивать взятие талибами Кабула с иранской революцией 1979 г., то здесь опять же отсутствует важный элемент. ДТ не призывает к выводу своей идеологии на глобальной уровень в отличие от Исламской республики Иран, которая пыталась начать экспорт революции [3]. Конечно, можно говорить, что, иранская революция пробудила, например, сирийских исламистов и сподвигла их на вооруженную борьбу, но прямых доказательств этому нет. Сирийские Братья-мусульмане (организация признана террористической, ее деятельность запрещена на территории РФ) начали боевые действия против правительства еще до иранской революции, в 1976 г., хотя период их активизации и совпал с революционными событиями в Иране. Скорее, и иранская революция, и восстание сирийских Братьев-мусульман были звеньями одной цепи роста исламистских настроений на Ближнем Востоке.

Точно так же как сегодня в кругах различных групп и партий, выступавших с позиций умеренного ислама, ведутся дискуссии о том, не было ли ошибкой их стремление к демократии и использование ее институтов для прихода к власти. Собственно, речь идет о событиях как в Египте в 2013 г., так и в Тунисе уже в 2021 г., где исламисты были отстранены от власти. Их единомышленники, которые вместо депутатских мандатов держали в руках автоматы и винтовки, так или иначе смогли сохранить свое присутствие на игровой доске будь то в Ливии или Сирии. Поэтому не исключено, что вполне возможный новый виток «арабской весны» приведет к радикализации некоторых до того умеренных исламских движений — в плане их готовности вступить на путь вооруженной борьбы. И это станет результатом их самостоятельной конвергентной эволюции — без какого-либо влияния Талибана и его успехов на этот процесс.

Наконец, если сравнить эффект захвата власти талибами и террористические атаки 11 сентября, то не следует забывать, что эти атаки и привели американцев в Афганистан. Этот теракт, «пробудивший» многих джихадистов, имеет в качестве важного фактора именно элемент неожиданности, удара непосредственно по американской территории, его резонансность. Уход же американцев из Афганистана, начавшийся еще в 2014 г., не для кого не стал секретом, как практически никто, включая самих американцев, не давал правительству в Кабуле задела более чем шесть месяцев – максимум год на сохранение власти после вывода международных сил. Да и как такового прямого удара по самим американцам не вышло — только по проамериканскому правительству.

В конце концов, и сам Талибан не призывает кого бы то ни было продолжать «джихад» против Соединенных Штатов, а, наоборот, выступает за диалог и сотрудничество, ища признание со стороны Вашингтона — и этот аспект нельзя игнорировать. Именно из-за подобного подхода талибов уже фактически посчитали отступниками от идеи джихада — после начала переговоров с Соединенными Штатами в Дохе. И это ясная позиция многих лидеров джихадистов — и не только ИГ, но и таких как А.М. аль-Макдиси.

Наталья Замараева:
Исламский эмират Афганистан — курс на легитимацию власти

«Миф Талибана» и порожденные им угрозы и вызовы: реальные и мнимые

Продвижению самого «мифа Талибана», способного «пробудить» радикалов, больше всего мешает сама позиция талибов, которые отказываются выступать с джихадистскими призывами к мусульманской Умме. Они могут, скорее, наоборот — подавать пример того, что диалог с мировыми центрами силами, такими как США или Россия, а не «глобальный джихад», способен обеспечить успех. Соответственно, отсутствие подобных призывов не дает возможности вести какую бы то ни было деятельность от имени Талибана иным радикалам; или, по крайней мере, значительно снижает пропагандистский эффект.

Конечно, многие экстремистские движения выступили в поддержку Талибана. Например, это относится к организации «Хайят Тахрир аль-Шам» (ХТШ, организация признана террористической, ее деятельность запрещена на территории РФ) в сирийском Идлибе. Но в данном случае нужно обратить внимание на то, что сам ХТШ давно уже берет пример с ДТ именно в плане шагов по собственной легитимизации и дерадикализации, пытаясь заверить мировое сообщество, что группировка не намерена проводить какую-либо экспансию за пределами Сирии и собирается установить отношения со всеми государствами мира, если те этого захотят. То есть здесь пример Талибана уже послужил триггером для ХТШ, чтобы изменить правила игры, попытаться пойти на мировую, начать играть по общим для международного сообщества правилам.

Поэтому ХТШ, как и ДТ, будет стараться не раздражать мировое сообщество своей агрессией, а наоборот — искать поддержку США и Турции своим действиями, направленными не против официального Дамаска, но на подавление иных радикальных и террористических группировок в Идлибе. По тому же сценарию двигались с момента начала первых контактов с США и сами талибы, хотя и более успешно, поскольку они никогда не были филиалом ИГ или Аль-Каиды в отличие от ХТШ.

Показательно, что и иные радикальные группировки, укоренившиеся в Идлибе, в том числе и напрямую связанные с Аль-Каидой, хотя и праздновали успех талибов, но при этом их представители отмечали, что видят в Афганистане не место для продолжения своей боевой активности, но убежище, куда они могут переехать и жить как гражданские лица, отдавая себе отчет в том, что Талибан откажется поддерживать их агрессивные замыслы. В этом контексте, нельзя исключать, что влияние Талибана может привести не к радикализации тех или иных движений, а наоборот — к их отказу от задач «глобального джихада», то есть «миф Талибана» может нести в себе и угрозы для самой идеологии салафитского джихадизма.

Так, например, в Сомали, где отстранение от власти Союза шариатских судов (СШС) после вторжения Эфиопии в 2006 г. привело к появлению организации «Аш-Шаббаб», выступающей с позиций салафитского джихадизма, то теперь, наоборот, у сомалийских радикальных исламистов может произойти откат от этого глобалистского проекта к «исламскому традиционализму» времен СШС. Следует иметь ввиду, что далеко не все подобные группировки имеют такую силу и влияние, как талибы, и смогут захватить власть, но, следуя пути ДТ, вероятно, начнут вести диалог с официальными правительствами, запустят процесс примирения.

С другой стороны, есть угроза, что и саму попытку Талибана встроиться в мировую систему может ожидать фиаско. ДТ не получит признание, останется в террористических списках и под санкциями, жизнь местного населения будет ухудшаться. Это может спровоцировать талибов на более активные внешние шаги, которые могут представлять угрозу не только для соседних стран, но и в целом для мирового сообщества. Например, это могут быть попытки снова приютить международных террористов и с их помощью обвалить власть в соседних государствах для создания «жизненного пространства». Конечно, здесь угроза видна прежде всего для центральноазиатских республик. Но в этом случае инициатива находится в руках мирового сообщества, которое имеет возможность контролировать процесс и не допустить развития этого негативного сценария.

Существует и перспектива того, что Талибан будет стремиться превратить Афганистан в новый центр ислама и продвигать свое влияние, используя мягкую силу. Представляется, что в мусульманских кругах ряда государств Центральной Азии, Закавказья, российского Северного Кавказа и Поволжья, да и арабского мира, существует запрос на появление исламского центра силы, который опирался бы не на идеологию салафизма, но на традиционные для большинства мусульман перечисленных регионов мазхабы в акыде и фикхе; но при этом выступал бы за построение шариатского государства, не исключал бы применения силы (джихад) против внешних врагов ислама, но не используя террористические методы, и не стремился бы к внешней экспансии. Речь о таком «традиционалистском» аналоге салафитской Саудовской Аравии или шиитского Ирана, Талибан и его проект Исламского эмирата Афганистан во многом отвечает подобным чаяниям.

Андрей Казанцев:
Кризис в Афганистане: проблемы безопасности России и стран Центральной Азии

На этом фоне в мусульманских кругах часто доходит до противопоставления талибов в качестве той силы, которой сопутствует успех в борьбе с иностранной оккупацией страны, с одной стороны, и «саудовского ваххабизма», который способен служить продвижению интересов США и запада или, наоборот, становиться платформой для создания глобальных террористических сетей (таких как ИГ или Аль-Каида), с другой. Таким образом, в глобальном плане идеология талибов, которая опирается на традиционные школы ислама (4 мазхаба) с сохранением национальных особенностей, но при установлении всеобъемлющей шариатской системы на основании традиционных мазхабов, может потеснить глобальный салафизм.

Хотя у талибов нет и не будет подобных финансовых возможностей для продвижения своих идей, какими располагают монархии Залива, да и они пока и не ставят такой задачи, однако их успехи выводят их в глазах многих мусульман на более высокую ступень, одновременно заставляя задуматься о том, что исповедуемая ими версия «традиционного» ислама, а не импортируемый салафизм обеспечивает этот успех. Поэтому возникает соблазн противодействовать распространению влияния саудовских богословов и сосредоточиться на традиционных для тех или иных регионов правовых школах, но при более последовательном внедрении шариатских принципов, как это делают талибы.

***

Таким образом, «миф Талибана» не представляет угрозы в глобальном масштабе, но есть предпосылки, что он может сработать на региональном уровне или же в рамках того или иного государства. При этом гораздо большую угрозу для государств Центральной Азии представляет не возможность прямого вторжения Талибана или отдельных, отколовшихся от него более радикальных элементов, но тенденция, которую запустили талибы своими успехами. Если раньше присоединение к какой-либо радикальной организации сопровождалось переходом местных мусульман в ваххабизм и разрывом с местной исламской традицией, то теперь на примере Талибана, но без его участия или одобрения могут возникнуть организации, опирающиеся на местные традиционные исламские школы. И это создаст гораздо более обширную базу их гипотетических сторонников — они не будут ставить глобальные задачи, но преследовать цель смены власти в отдельно взятой стране.

При этом действия властей некоторых центральноазиатских государств, которые ограничивают права и свободы, ужесточают репрессии, а также инициируют шаги, направленные на подавление любых исламских организаций, действующих с позиций умеренного ислама, или вводят различные ограничительные меры, касающиеся запретов хиджабов или бород для определённых категорий населения, могут способствовать популяризации методов и идей Талибана среди части граждан этих государств и созданию его местных аналогов.

1. "Jihadist-Salafism" is introduced by Gilles Kepel, Jihad: The Trail of Political Islam (Harvard: Harvard University Press, 2002)

2. Динамичное взаимодействие между религией и вооруженным конфликтом в Афганистане

Кен Гест, Журнал МККК, Избранные статьи из номеров 880–881, декабрь 2010 г. — март 2011 г

3. Чернова А. Ф. Влияние исламской революции на монархические режимы в Персидском заливе // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. — 2013. — № 161. — С. 26