Хотя внешние игроки имеют лишь ограниченные возможности воздействия на политическую динамику внутри Афганистана, недооценивать эти возможности все же не следует. Даже дипломатическое признание новой власти со стороны ООН, великих мировых держав и ключевых региональных игроков — это уже определенный инструмент влияния на Кабул. В этом смысле заслуживает внимания недавняя инициатива британского премьер-министра Бориса Джонсона о желательности коллективного признания нового афганского руководства международным сообществом и о том, чтобы такое признание предварялось обязательством Кабула следовать базовым нормам международного права.
Еще важнее то, что экономически Афганистан как зависел от международной системы жизнеобеспечения при президенте Ашрафе Гани, так и продолжает от нее зависеть уже при новом режиме. Импорт Афганистана сегодня почти в десять раз превышает его экспорт, и этот катастрофический дефицит внешней торговли компенсируется за счет международных программ помощи, льготных кредитов партнеров, грантов всевозможных благотворительных организаций и т.п. Такое положение едва ли изменится в ближайшее время. Скорее наоборот, потребность страны в международном содействии и иностранных инвестициях будет лишь увеличиваться. Данный инструмент влияния на руководство в Кабуле со стороны международного сообщества может оказаться очень эффективным, но при том непременном условии, что главные доноры и экономические партнеры Афганистана будут не жестко противостоять друг другу в «борьбе за Афганистан», а, наоборот, координировать свои подходы к сотрудничеству с этой страной.
При этом важно отметить: к кому бы ни обращался британский премьер-министр, роль «совокупного Запада» в афганских делах после вывода сил международной коалиции будет неизбежно сокращаться. Афганистан все больше становится объектом, а также и субъектом новой евразийской политики. Именно его непосредственные соседи станут основными бенефициарами стабилизации ситуации в этой стране и ее социально-экономического прогресса. Они же окажутся главными проигравшими, если в Афганистане начнется новый виток гражданской войны с потоками беженцев, экспортом международного терроризма, очередным подъемом торговли наркотиками и другими последствиями превращения Афганистана в «неудавшееся государство».
Поэтому плотное взаимодействие по вопросам Афганистана ключевых региональных игроков — России, Китая, стран Центральной Азии, Пакистана, Ирана и Индии — представляется совершенно необходимым каркасом того внешнего контура, который мог бы способствовать нормализации обстановки в этой многострадальной стране. Это взаимодействие могло бы осуществляться как в двусторонних форматах, так и на многостороннем уровне, с использованием таких институтов как ШОС, ОДКБ, ЕАЭС и РИК. С тем непременным пониманием, что при всем значении внешнего контура судьба Афганистана так или иначе должна и будет решаться самими афганцами.
Едва ли кто-то сегодня способен с уверенностью предсказать вероятное будущее Афганистана. Мнения экспертов и политиков о том, что может произойти в этой стране в ближайшие годы, месяцы или даже недели, расходятся в очень широком диапазоне. Оптимисты полагают, что новое поколение лидеров движения «Талибан» (запрещено в России), стремительно пришедшее к власти в Кабуле, принципиально отличается от своих предшественников, изгнанных из афганской столицы силами международной коалиции два десятилетия назад. Нынешние лидеры, заверяют сторонники оптимистических прогнозов, — прагматичные националисты, озабоченные не столько чистотой религиозных догматов, сколько обострением экономических и социальных проблем своей страны, коррупцией и низкой эффективностью государственного управления. Никаких массовых жестокостей и демонстративных злодейств в отношении гражданского населения при последнем наступлении «Талибана» не наблюдалось, а все основные соседи Афганистана уже получили заверения талибов о том, что интересы этих соседей будут в полной мере уважаться.
Пессимисты же утверждают, что показательная умеренность и даже осторожность «Талибана» на финальной стадии нынешней гражданской войны — не более чем временная тактика движения, которое просто неспособно пересмотреть свои фундаментально архаичные идеологические установки. А потому пройдет совсем намного времени, и Афганистан увидит и массовые казни, и разрушение системы светского образования, и жестокое преследование любого инакомыслия, и много других прелестей средневекового теократического режима, который к тому же неизбежно будет являть собой экзистенциальный вызов безопасности для всего региона Центральной Евразии.
Ситуация осложняется еще и тем, что разные внешние игроки имеют различные основания для беспокойства. Скажем, для стран Запада главным поводом для озабоченности может быть перспектива массовых репрессий в отношении работавших с международной коалицией афганских коллаборационистов, наступление на еще живые прозападные институты гражданского общества или обнуление все достижений гендерной политики Афганистана последних двадцати лет.
В Иране многие обеспокоены положением хазарейского шиитского меньшинства, у которого с суннитскими талибами всегда были, мягко говоря, очень натянутые отношения. Захват власти в Кабуле талибами способен поставить под вопрос сохранение иранского влияния на западе Афганистана.
В Таджикистане и Узбекистане наверняка задумываются о том, будут ли этнические таджики и узбеки Афганистана полноценно представлены в политической жизни страны. Тем более, что сегодня уже нет былого «Северного альянса», с которым талибам раньше так или иначе приходилось считаться.
Пакистан должен беспокоиться по поводу возможного взаимодействия талибов с экстремистскими пуштунскими сепаратистами на пакистанской территории, давно мечтающими о создании «Великого Пуштунистана».
Для Китая и России особую опасность представляет перспектива возрождения на афганской земле боеспособных ячеек «Аль-Каиды» (запрещена в РФ) или ИГИЛа (запрещена в РФ), которые могли бы оттуда планировать и осуществлять террористические операции в Синьцзяне и в Центральной Азии.
Хотя внешние игроки имеют лишь ограниченные возможности воздействия на политическую динамику внутри Афганистана, недооценивать эти возможности все же не следует. Даже дипломатическое признание новой власти со стороны ООН, великих мировых держав и ключевых региональных игроков — это уже определенный инструмент влияния на Кабул. В этом смысле заслуживает внимания недавняя инициатива британского премьер-министра Бориса Джонсона о желательности коллективного признания нового афганского руководства международным сообществом и о том, чтобы такое признание предварялось обязательством Кабула следовать базовым нормам международного права. Правда, не совсем понятно, к кому все-таки обращается Лондон — к международному сообществу в целом или исключительно к партнерам Великобритании по Североатлантическому альянсу.
Еще важнее то, что экономически Афганистан как зависел от международной системы жизнеобеспечения при президенте Ашрафе Гани, так и продолжает от нее зависеть уже при новом режиме. Импорт Афганистана сегодня почти в десять раз превышает его экспорт, и этот катастрофический дефицит внешней торговли компенсируется за счет международных программ помощи, льготных кредитов партнеров, грантов всевозможных благотворительных организаций и т.п. Такое положение едва ли изменится в ближайшее время. Скорее наоборот, потребность страны в международном содействии и иностранных инвестициях будет лишь увеличиваться. Данный инструмент влияния на руководство в Кабуле со стороны международного сообщества может оказаться очень эффективным, но при том непременном условии, что главные доноры и экономические партнеры Афганистана будут не жестко противостоять друг другу в «борьбе за Афганистан», а, наоборот, координировать свои подходы к сотрудничеству с этой страной.
При этом важно отметить: к кому бы ни обращался британский премьер-министр, роль «совокупного Запада» в афганских делах после вывода сил международной коалиции будет неизбежно сокращаться. Афганистан все больше становится объектом, а также и субъектом новой евразийской политики. Именно его непосредственные соседи станут основными бенефициарами стабилизации ситуации в этой стране и ее социально-экономического прогресса. Они же окажутся главными проигравшими, если в Афганистане начнется новый виток гражданской войны с потоками беженцев, экспортом международного терроризма, очередным подъемом торговли наркотиками и другими последствиями превращения Афганистана в «неудавшееся государство».
Поэтому плотное взаимодействие по вопросам Афганистана ключевых региональных игроков — России, Китая, стран Центральной Азии, Пакистана, Ирана и Индии — представляется совершенно необходимым каркасом того внешнего контура, который мог бы способствовать нормализации обстановки в этой многострадальной стране. Это взаимодействие могло бы осуществляться как в двусторонних форматах, так и на многостороннем уровне, с использованием таких институтов как ШОС, ОДКБ, ЕАЭС и РИК. С тем непременным пониманием, что при всем значении внешнего контура судьба Афганистана так или иначе должна и будет решаться самими афганцами.
Впервые опубликовано в «Известиях».