После Сахеля: закат французского интервенционизма?

В минувшем ноябре увидел свет новый базовый документ оборонной политики Франции — Стратегический национальный обзор (СНР), призванный заменить предшествовавшие аналоги от 2017 и 2021 гг. с учетом изменившейся международной обстановки. Представляя данный текст, Эммануэль Макрон еще раз подчеркнул, что французская оборонная отрасль переходит после трех десятилетий относительного мира в режим «военного времени», требующий увеличения ее финансирования, а также ускорения всех управленческих и производственных процессов. Однако с выходом СНР к этим тезисам, уже знакомым по предыдущим выступлениям президента, добавился немаловажный аспект — намерение переосмыслить подход к осуществлению военного присутствия за рубежом.

Авторы СНР признали, что свобода действий французских войск в первую очередь зависит от их умения предугадать планы противника и сдержать его от их воплощения в жизнь (décourager), нежели чем сразу развертывать собственные силы. Современные международные конфликты предлагается разделять на три условные фазы (конкуренция, соперничество, противостояние), и именно первая из них зачастую становится решающей, поскольку намечает спектр «гибридных» средств, которые будут использоваться в дальнейшем. В идеале Пятая республика должна быть способна вести боевые действия самостоятельно даже при высокой интенсивности, однако более эффективным считается вариант, когда она занимает место «рамочной нации», собирая вокруг себя группу союзников, или даже отдает войну на «аутсорс» своим региональным партнерам. Последнее предполагает, что Париж оставит за собой задачи стратегического порядка (ядерное сдерживание, различные виды разведки), а в оперативном плане будет уделять больше внимания подготовке и техническому обеспечению той союзной армии, которая понесет на себе основное бремя конфликта.

С учетом нового всплеска конфликтности в мире и неудачного сахельского опыта, нынешнее руководство Пятой республики испытывает весьма настороженное отношение к крупным интервенциям как к главному способу проекции силы, отныне пытаясь найти им альтернативы. Тем не менее это отнюдь не означает полного ухода Франции из значимых для нее регионов, включая наиболее проблемные.

К настоящему моменту зонами особого внимания для военной политики Парижа остаются четыре региона — наряду с Африкой это Восточная Европа, Ближний Восток и Индо-Пацифика. Переосмысление подхода к проведению зарубежных операций уже начинает приводить к тому, что на каждом из этих театров отчасти корректируются приоритеты французского присутствия, уточняется круг сил и средств, на которые Париж будет опираться в ближайшей перспективе.

Перспектива запуска Францией новой большой операции, аналогичной «Бархану», пока не просматривается. Стоит заметить, что к этому не готова и общественность внутри страны.

С точки зрения интересов России важно учитывать, что оборонная политика Парижа ныне строится на отчетливой идее принадлежности к трансатлантическому сообществу. Поэтому и корректировку французского подхода к проекции силы уместно воспринимать как частное проявление более широкого процесса — попыток стран Запада сохранить доминирующее положение в международной системе.

В минувшем ноябре увидел свет новый базовый документ оборонной политики Франции — Стратегический национальный обзор (СНР), призванный заменить предшествовавшие аналоги от 2017 и 2021 гг. с учетом изменившейся международной обстановки. Представляя данный текст, Эммануэль Макрон еще раз подчеркнул, что французская оборонная отрасль переходит после трех десятилетий относительного мира в режим «военного времени», требующий увеличения ее финансирования, а также ускорения всех управленческих и производственных процессов. Однако с выходом СНР к этим тезисам, уже знакомым по предыдущим выступлениям президента, добавился немаловажный аспект — намерение переосмыслить подход к осуществлению военного присутствия за рубежом. Способность проецировать силу в удаленные районы мира — традиционно один из важнейших атрибутов влияния Пятой республики, в связи с чем повышенную актуальность приобретает вопрос о том, в каком направлении пойдет это переосмысление и к каким последствиям оно приведет на различных театрах.

От «Бархана» к аутсорсингу

Алексей Чихачев:
Франция в Сахеле: ставка на Европу

Необходимо отметить, что в основу запланированной смены модели зарубежных операций легли по меньшей мере две крупные констатации, первая из которых имеет более общий, доктринальный характер, а вторая связана с недавним опытом ведения боевых действий «на земле».

С одной стороны, как отчетливо прослеживается по новому СНР и прежним документам, военно-политическое руководство страны исходит из того, что ключевой тенденцией современных международных отношений становится межгосударственное соперничество и, соответственно, повышение интенсивности международных конфликтов. В отличие от прежних приоритетных противников, с которыми французским вооруженным силам в последнее время приходилось сталкиваться (всевозможными джихадистскими или повстанческими формированиями), государства способны задействовать гораздо более масштабные ресурсы. По мнению Парижа, именно это демонстрируют события на Украине, где используются крупные массы живой силы и техники, артиллерийские и ракетные обстрелы. Между тем, к такому развитию событий армия Пятой республики, пусть и не вовлеченная напрямую, оказалась принципиально неготовой: с 1961 г. она непрерывно вела различные операции и миссии (обычно несколько одновременно) [1], но даже самые крупные из них все равно имели ограниченный характер. Особенно это было заметно в Африке, где, по меткому замечанию министра иностранных дел Л. де Гиренго (1976–1978 гг.), Парижу всегда было достаточно лишь «500 солдат, чтобы изменить ход истории». После исчезновения советской угрозы и перехода на полностью контрактную основу в начале 2000-х гг. вооруженные силы тем более строились с упором на компактность и многозадачность. Отсюда накапливались и материально-технические пробелы, теперь ставшие особенно заметными: хроническая нехватка боеприпасов для длительных кампаний, ограниченность единовременно доступного истребительного парка и мн. др. Весьма красноречивой выглядит оценка военного эксперта, генерала В. Депорта, согласно которой в ходе боевых действий на Украине за одну неделю тратится столько снарядов и ракет, сколько весь ВПК Франции обычно производит за десять лет. Как подтверждает директор центра FRS Б. Тертре, вооруженные силы страны ранее просто не рассматривали сценарий большого конфликта, и теперь, если Парижу потребуется срочно перебросить на восточные рубежи Европы соединение размером с полнокровную дивизию, оно окажется бессильным спустя всего несколько дней активных боев.

С другой стороны, даже в тех случаях, когда Франция могла вести боевые действия в привычных для себя темпах и масштабах, ее операции стали приносить все более спорные политические результаты. Первым сигналом стала воздушная миссия в Ливии 2011 г., когда вмешательство Франции вместе с другими западными странами привело только к разрастанию гражданской войны. Затем последовала Сирия, где Париж, оперируя небольшим контингентом и только в связке с западными союзниками, безуспешно стремился сохранить последние очаги своего влияния [2]. Наконец, неудачной оказалась попытка восстановить безопасность в зоне Сахеля, где французские войска находились с 2013 года. Как отмечают эксперты, начальная фаза экспедиции («Сервал») оказалась успешной, поскольку позволила добиться главной цели — остановить наступление повстанцев на Бамако. Однако в дальнейшем (операция «Бархан») у Парижа не было ни четких критериев победы, ни достаточных ресурсов для того, чтобы полностью искоренить террористическую угрозу.

Стоит напомнить, что на протяжении последних восьми лет Париж использовал в Сахеле «интегрированный» подход, в рамках которого перед направленными туда войсками ставилось сразу несколько задач. Относительно небольшие силы — до 5 тыс. человек — должны были не только бороться с террористами на территории, сопоставимой по размеру со всем Евросоюзом, но и параллельно заниматься обучением местных армий, поддержкой иных идущих здесь миссий (MINUSMA, EUTM, Takuba), сопровождением гуманитарных проектов. Это не могло не вызвать распыление сил, оставляя группировке возможность лишь точечно уничтожать отдельных лидеров джихадистов без крупных действий. При этом по европейским меркам армия все равно несла крупные потери — около 50 человек за восемь лет, не говоря о финансовых затратах (950 млн евро ежегодно — три четверти от бюджета на все зарубежные миссии) и проблемах с логистикой из-за нехватки транспортной авиации. Несмотря на все усилия, начала рассыпаться сеть союзников Франции в регионе вследствие военных переворотов в Мали и Буркина-Фасо и гибели президента Чада И. Деби. Длительное военное присутствие без видимых успехов стало восприниматься как очередное проявление французского неоколониализма, из-за чего государства Сахеля начали поиск альтернативных партнеров, в том числе в лице России. Под влиянием всех этих факторов Париж был вынужден организовать вывод своих войск из зоны конфликта, а в ноябре 2022 г. объявить о формальном завершении операции «Бархан».

Алексей Чихачев:
Франция на рельсах «военной экономики»

Тем не менее неприспособленность французских вооруженных сил к вызовам как доктринального, так и практического характера начала осознаваться еще некоторое время назад. Так, в своем «Стратегическом взгляде» от октября 2021 г. действующий начальник Генштаба Т. Бюркар обозначал, что французская армия отныне должна стремиться в духе учения Сунь Цзы «выиграть войну до ее начала» (gagner la guerre avant la guerre), где лучшим способом ведения конфликта высокой интенсивности — его предотвращение. Фактически предлагалось перевернуть иерархию военных возможностей Пятой республики, чтобы зарубежные операции стали не первоочередным методом защиты ее интересов, а лишь крайним средством, применяющимся по исчерпании всех остальных инструментов. Вовлекаясь в тот или иной конфликт, Франция должна сначала использовать свои дипломатические возможности, оказать на оппонента санкционное и информационно-психологическое давление, активизировать работу разведывательных ведомств и сил специальных операций, и только если синергетического эффекта от этих мер окажется недостаточно, задуматься о начале полноценных боевых действий. По мнению Генштаба, такой подход лучше отвечает реалиям «гибридных» войн, требующих гибкого подбора тактик в зависимости от разных сфер, и позволит использовать военную мощь более точечно — только там, где это действительно диктуется ситуацией.

В целом эта же логика рассуждений оказалась перенесена и в СНР-2022: авторы документа признавали, что свобода действий французских войск в первую очередь зависит от их умения предугадать планы противника и сдержать его от их воплощения в жизнь (décourager), нежели чем сразу развертывать собственные силы [3]. Современные международные конфликты предлагается разделять на три условные фазы (конкуренция, соперничество, противостояние), и именно первая из них зачастую становится решающей, поскольку намечает спектр «гибридных» средств, которые будут использоваться в дальнейшем. В идеале Пятая республика должна быть способна вести боевые действия самостоятельно даже при высокой интенсивности, однако более эффективным считается вариант, когда она занимает место «рамочной нации», собирая вокруг себя группу союзников, или даже отдает войну на «аутсорс» своим региональным партнерам. Последнее предполагает, что Париж оставит за собой задачи стратегического порядка (ядерное сдерживание, различные виды разведки), а в оперативном плане будет уделять больше внимания подготовке и техническому обеспечению той союзной армии, которая понесет на себе основное бремя конфликта. Стоит обратить внимание, что подобная схема как раз просматривается по отношению к Украине с учетом недавних обещаний от министра обороны С. Лекорню начать обучение солдат ВСУ и постепенно наращивать поставки вооружений для Киева (САУ CAESAR, ЗРК Crotale и др.). Еще одной важной задачей называется работа с массовыми коммуникациями: противодействие попыткам «дискредитации» действий армии, построение контр-нарративов в информационном пространстве, представляющих военную политику Парижа в положительном свете. Эту задачу Э. Макрон особенно выделил в привязке к африканскому направлению, где негативное отношение местного населения к контингенту «Бархана», по его мнению, оказалось выращенным во многом искусственно, через социальные сети.

Таким образом, с учетом нового всплеска конфликтности в мире и неудачного сахельского опыта, нынешнее руководство Пятой республики испытывает весьма настороженное отношение к крупным интервенциям как к главному способу проекции силы, отныне пытаясь найти им альтернативы. Тем не менее это отнюдь не означает полного ухода Франции из значимых для нее регионов, включая наиболее проблемные.

Перегруппировка сил

Алексей Чихачев:
Франция — Алжир: вопросы о прошлом и будущем

К настоящему моменту зонами особого внимания для военной политики Парижа остаются четыре региона — наряду с Африкой это Восточная Европа, Ближний Восток и Индо-Пацифика. Переосмысление подхода к проведению зарубежных операций уже начинает приводить к тому, что на каждом из этих театров отчасти корректируются приоритеты французского присутствия, уточняется круг сил и средств, на которые Париж будет опираться в ближайшей перспективе.

Во-первых, в свете завершения операции «Бархан» наиболее крупные сдвиги будут происходить на африканском направлении. По признанию Э. Макрона, французская сторона теперь будет более тщательно согласовывать свои действия с местными партнерами, учитывая не только собственные интересы, но и их пожелания. Конкретные параметры новой стратегии Парижа на континенте планируется определить в течение первой половины 2023 г., однако даже если это приведет к началу новой операции, она уже не будет простым повторением «Бархана». Прежде всего, может измениться район проведения: ставится вопрос о передислокации на юго-запад к Гвинейскому заливу, где также расширяется террористическая угроза в сочетании с пиратством и наркоторговлей. Здесь у Парижа пока более прочные позиции, чем в Сахеле, учитывая сохранение у власти дружественных элит в ряде прибрежных государств; наличие постоянных опорных пунктов в Кот-д’Ивуаре (950 человек), Сенегале и Габоне (по 350); возможность организовать более широкое снабжение войск с подключением флота (в рамках уже идущей миссии «Коримб»). Однако и прежняя зона боевых действий будет оставлена, по всей видимости, не до конца: в частности, следует ожидать сохранения части сил в Нигере, где у Франции остаются ресурсные интересы.

Как рассуждают эксперты IFRI, перед армией теперь должны быть поставлены более конкретные задачи без стремления поддерживать порядок по всей Западной Африке в одиночку; назрело и создание единого регионального командования (по образцу американского AFRICOM). Основным методом борьбы с джихадизмом предполагается сделать как раз «аутсорсинг» — обучать местные вооруженные силы, снабжать их разведданными и техникой, после чего перекладывать боевые задачи на их плечи, тогда как французский контингент будет вступать в дело в исключительных случаях. Однако эффективность такого подхода пока неочевидна, ведь первые попытки его применения в Сахеле не принесли внятных результатов, а фундаментальные проблемы африканских армий (коррупция, кланово-племенная структура и пр.) так и не исчезли.

Во-вторых, в системе региональных приоритетов оборонной политики Парижа резко повышается значение Восточной Европы. Из-за отсутствия тесных исторических связей и непосредственного географического присутствия данный регион никогда не был особенно близок Франции, но эскалация украинского конфликта побудила обратить на него особое внимание. Здесь Пятая республика уже добилась желаемой для себя роли «рамочной нации», получив в руководство один из многонациональных батальонов НАТО на территории Румынии. В рамках миссии «Орел» (название французской компоненты батальона) в стране размещены 750 военнослужащих и несколько десятков единиц бронетехники. Примечательно, что дополнением к этому оборонное ведомство считает и группу авианосца «Шарль де Голль», чьи истребители Rafale при подъеме в воздух из Восточного Средиземноморья имеют почти достаточный боевой радиус для подлета к границам с Молдавией и Украиной. Кроме того, французские силы присутствуют и на других участках восточного фланга НАТО: в Польше и Литве осуществляется патрулирование воздушного пространства, а в Эстонии с 2016 г. продолжается сухопутная миссия «Рысь» (в составе еще одного многонационального батальона под британским командованием, размер сопоставим с «Орлом»). В 2022 г. Франция довела свой контингент, который она готова предоставить в состав Сил быстрого реагирования Альянса (NRF), до рекордного для себя показателя (8,3 тыс. человек) и к тому же по принципу ротации осуществляла командование над Силами повышенной готовности (VJTF). Как показывают эти примеры и как однозначно заявлено в СНР-2022, Париж теперь считает необходимым быть «образцовым» союзником по НАТО [4], принимая, что европейская оборонная интеграция не должна противоречить трансатлантической солидарности.

В-третьих, определенная трансформация намечается во французской стратегии безопасности на Ближнем Востоке. К настоящему моменту у Парижа остается там собственный военный инструментарий: небольшие контингенты в Ираке и Ливане (миссии «Шаммаль» и «Даман», соответственно, по несколько сотен человек), военно-морская база в ОАЭ и Джибути. Однако этих возможностей едва ли достаточно для того, чтобы убедительно подкрепить политические амбиции Франции как влиятельного регионального игрока, что показали ее безрезультатные попытки активизации в сирийском и ливийском урегулировании [5]. Тем не менее регион сохраняет для Пятой республики высокое значение в силу идущих отсюда интенсивных миграционных потоков, продолжения борьбы с экстремизмом и развития экономических контактов с местными государствами (особенно в энергетике). Поэтому от экспертов уже звучат предложения по изменению военного присутствия Франции в регионе: конкретизации собственных интересов с помощью отдельного стратегического документа, размещению дополнительных сил в ОАЭ, координированию действий с европейскими державами (прежде всего с ФРГ, Италией и Испанией). Еще одним вариантом может стать заключение серии новых военно-политических и технических соглашений с региональными партнерами — монархиями Персидского залива, Египтом и Ираком. Однако это неизбежно потребует, как и в Африке, более внимательного отношения к их запросам, коль скоро в новых международных условиях, говоря словами Ф. Лукьянова, «свои решения — верные или нет — государства Ближнего Востока будут теперь принимать, исходя из своих представлений и возможностей, а не с опорой на интересы посторонних».

Игорь Иванов:
Франция и Россия в новом миропорядке

В-четвертых, остается насущной задачей поддержание военного присутствия на индо-тихоокеанском направлении, где оно диктуется соображениями защиты заморских территорий Франции. Имеющиеся здесь силы также невелики: до 8 тыс. военнослужащих, распределенных по Реюньону, Майотте, Новой Каледонии и Полинезии; считанное количество транспортных самолетов; легкие патрульные корабли и малые фрегаты; лишь периодически заходящие в регион авиа- и вертолетоносные группы [6]. Следовательно, упор делается на кооперацию с крупными региональными державами — Японией, Индией и Австралией, при поддержке которых Париж рассчитывает продолжать формирование собственной коалиции («оси»). Основной формой проекции силы становятся регулярные совместные учения — La Perouse (Бенгальский залив), Pitch Black (у северного побережья Австралии), La Croix du Sud (Новая Каледония) и др. В отличие от европейского и ближневосточного театров, Франция не проводит здесь постоянных миссий, но проявляет повышенную активность в налаживании межминистерских контактов, о чем говорит присоединение в качестве наблюдателя к оборонному диалогу АСЕАН (СМОА+).

Обзор обстановки на перечисленных направлениях позволяет заключить, что ни в одном случае перспектива запуска Францией новой большой операции, аналогичной «Бархану», пока не просматривается. Стоит заметить, что к этому не готова и общественность внутри страны: в ходе президентской гонки 2022 г. кампания в Сахеле подвергалась практически единодушной критике слева и справа, как и сама практика подобных экспедиций. Согласно ноябрьскому опросу центра Odoxa, снижается доля граждан, считающих Францию великой военной державой — 65% вместо 78% три года назад, на что повлияли как неудачи в Африке, так и откровенные признания правящих кругов в неготовности к конфликтам высокой интенсивности. В этих условиях тесная координация с союзниками, «аутсорс» и в целом использование более гибких методов, чем отправка войск за рубеж, выглядят для Э. Макрона теми альтернативами, которые сопряжены с меньшими репутационными издержками и позволят выиграть время, пока оборонная отрасль перестраивается в режим «военной экономики».

***

Происходящая трансформация подхода к проведению зарубежных операций по-своему оригинальна: впервые за последние десятилетия руководство Пятой республики начинает осознавать, что этот инструмент проекции силы может играть отнюдь не главную роль. Однако констатировать на этой основе завершение длительной истории деятельности французских войск по всему миру было бы слишком рано. Покидать хотя бы один из значимых для себя регионов Франция едва ли намерена, и нынешняя «экспедиционная» модель строительства вооруженных сил остается в силе. По сути дела, вопрос ставится лишь о том, как использовать ограниченные ресурсы более эффективно. Более того, на примере восточноевропейского направления становится заметно, что в кризисных ситуациях Елисейский дворец все равно демонстрирует принципиальную готовность направлять войска за пределы собственной страны, если речь идет о соображениях солидарности внутри НАТО. По мере того, как неудачный опыт «Бархана» начнет уходить в прошлое, а армия станет более подготовленной к конфликтам высокой интенсивности, проведение крупных операций может вновь рассматриваться Францией в качестве рабочего варианта, если к тому моменту подходящим образом сложится ситуация в Африке или на Ближнем Востоке. С точки зрения интересов России важно учитывать, что оборонная политика Парижа ныне строится на отчетливой идее принадлежности к трансатлантическому сообществу. Поэтому и корректировку французского подхода к проекции силы уместно воспринимать как частное проявление более широкого процесса – попыток стран Запада сохранить доминирующее положение в международной системе.

Статья подготовлена в рамках грантового проекта Российского научного фонда № 22-78-00198, https://rscf.ru/project/22-78-00198/.

1. Goya M. Le temps des guépards: la guerre mondiale de la France de 1961 à nos jours. Paris: Tallandier, 2022. 368 p.

2. Наджаров А.М. Современная политика Франции на сирийском направлении. В: Ближний Восток и современность (сборник статей). М.: Институт Ближнего Востока, 2021. С. 149-176.

3. Revue nationale stratégique 2022. P. 50.

4. Ibid. P. 39.

5. Чернега В.Н. Сирия и Ливия в «державной» политике Франции // Актуальные проблемы Европы. 2022. № 4. С. 109-133.

6. По: Чихачев А.Ю., Гуляев Е.В. Стратегии Франции и Германии в Индо-Тихоокеанском регионе // МЭиМО. 2022. № 5. С. 61.