Океания всегда воевала с Евразией

Человечество ждет апокалипсиса с самых древних времен. И если поначалу люди ждали божьей кары или просто стихийного бедствия, постепенно, с развитием технологий они оказались вполне способны сотворить ад на земле своими руками. Осознание этого привело к развитию литературного жанра антиутопий, под знаменем которого прошел XX век и начался век XXI. В числе ужасающих прогнозов, описанных в подобных романах, немалое место занимают политические распри будущего. В этой статье мы посмотрим на международные отношения в антиутопиях и постараемся найти их исторические корни.

Политики, журналисты, блогеры и микроинфлюенсеры любят к месту и не к месту использовать метафоры из ключевых антиутопических романов. Особенной популярностью пользуются «1984» Джорджа Оруэлла и «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Тем не менее ирония заключается в том, что ни одна из антиутопий не сбылась. Романы, пророчащие человечеству ужасную судьбу, говорят нам гораздо больше об эпохе, в которую они были написаны, нежели о будущем. По сути, авторы выражают в них страхи современного им общества, гиперболизируют их, доводят до абсолюта. Тем интереснее посмотреть на международные отношения в антиутопических вселенных. В этом аспекте исторический контекст просматривается, пожалуй, наиболее ярко.

Антиутопии вряд ли помогут читателю заглянуть в будущее. Однако они бесценны в другом — в этих романах лучше, чем где бы то ни было, отражаются гипертрофированные общественные страхи исторического периода, в котором они были написаны. Можно даже назвать их настоящим клондайком для тех, кто интересуется исторической социологией.

Человечество ждет апокалипсиса с самых древних времен. И если поначалу люди ждали божьей кары или просто стихийного бедствия, постепенно, с развитием технологий они оказались вполне способны сотворить ад на земле своими руками. Осознание этого привело к развитию литературного жанра антиутопий, под знаменем которого прошел XX век и начался век XXI. В числе ужасающих прогнозов, описанных в подобных романах, немалое место занимают политические распри будущего. В этой статье мы посмотрим на международные отношения в антиутопиях и постараемся найти их исторические корни.

***

Политики, журналисты, блогеры и микроинфлюенсеры любят к месту и не к месту использовать метафоры из ключевых антиутопических романов. Особенной популярностью пользуются «1984» Джорджа Оруэлла и «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Тем не менее ирония заключается в том, что ни одна из антиутопий не сбылась. Романы, пророчащие человечеству ужасную судьбу, говорят нам гораздо больше об эпохе, в которую они были написаны, нежели о будущем. По сути, авторы выражают в них страхи современного им общества, гиперболизируют их, доводят до абсолюта. Тем интереснее посмотреть на международные отношения в антиутопических вселенных. В этом аспекте исторический контекст просматривается, пожалуй, наиболее ярко.

Уход в лес

Иван Тимофеев:
Россия и мир: повестка на 100 лет

Начнем с нашего блестящего соотечественника Евгения Замятина и его романа «Мы». Книгу по праву считают едва ли не первой антиутопией в современном понимании. Именно Е. Замятин задал золотой стандарт описания будущего для жанра на весь XX век — тоталитарное будущее, подчеркнутый технократизм, стремление к тотальному контролю человеческой жизни и наличие неподконтрольных всевидящему оку государства девиантов-дикарей.

В строгом смысле мировой политики в «Мы» нет, поскольку в XXXII веке на Земле уже построено Единое государство, образовавшееся после двухсотлетней разрушительной войны. Тем не менее это можно воспринимать как модель коммунистического мироустройства, доведенную до своего логического финала. Роман был написан в 1920 г., когда Гражданская война в России подходила к концу, и сомнений в победе большевиков уже не оставалось. Евгений Замятин в юности увлекался социалистическими идеями и даже был членом Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), однако, столкнувшись с кровавыми реалиями революции, он изменил свое мнение о перспективах коммунистического интернационала. «Мы» отражает разочарование Замятина в «левых» идеалах молодости, характерное для многих интеллигентов того времени. Теперь единое коммунистическое будущее рисовалось ему скорее в мрачных красках.

Сильно повлияла на Замятина и поездка в Британию в 1916–1917 гг., где он, как инженер, выступал представителем заказчика на строительстве российских ледоколов. Индустриальный гигантизм и практически полное отсутствие живой природы произвели на него гнетущее впечатление. К примеру, так он писал в заметке о британском фантасте Герберте Уэллсе:

«В лесных сказках — леший, лохматый и корявый, как сосна, и с гоготом, рожденным из лесного ауканья; в степных — волшебный белый верблюд, летучий, как взвеянный вихрем песок; в полярных — кит-шаман и белый медведь с туловищем из мамонтовой кости. Но представьте себе страну, где единственная плодородная почва — асфальт, и на этой почве густые дебри — только фабричных труб, и стада зверей только одной породы — автомобили, и никакого другого весеннего благоухания — кроме бензина. Эта каменная, асфальтовая, железная, бензинная, механическая страна — называется сегодняшним XX столетия Лондоном, и естественно, тут должны были вырасти свои железные, автомобильные лешие, свои механические, химические сказки».

Е. Замятин «Герберт Уэллс»

В этом контексте становится более понятным происхождение вселенной романа «Мы». Она представляет собой стерильный высокотехнологичный мир, в котором у людей порядковые номера вместо имен, они гладко выбриты, носят униформу и обитают в абсолютно одинаковых квартирах. Жизнь общества рассчитана до минуты, а во главе Единого государства стоит всемогущий «Благодетель», избираемый на безальтернативной основе. При этом за «Зеленой стеной», которой огорожен тоталитарный полис, живут свободные «дикари». Они хотят разрушить стену и побороть технократическое общество с помощью сил природы.

Замятин не был уникален в своем обращении к природе как спасению от технократического насилия. Это мировоззрение было популярным в период до и после Первой мировой войны среди представителей экспрессионизма (яркий пример — немецкий художник Франц Марк). Логично также, что идея добровольной маргинализации, бегства от государства и технического прогресса как источнике свободы вновь обрела популярность после Второй мировой войны. Ее развивает эссе «Уход в лес» немецкого писателя Эрнста Юнгера. Также на идее добровольной маргинализации во многом была основана идеология движения хиппи. Сегодня, когда технический прогресс вытесняет человека из многих профессий и лишает его приватности, бегство в лес вновь обретает популярность.

Война — это мир

Переплывем Ла-Манш и окажемся в Британии — на родине двух крайне популярных антиутопий. Олдос Хаксли написал роман «О дивный новый мир» в 1930-е годы как ответ на «Современную утопию» и «Люди как боги» Герберта Уэллса. Хотя автор и отрицал знакомство с текстом Е. Замятина, вселенная «Дивного нового мира» во многом похожа на «Мы» — те же технократические полисы единого земного государства и противостоящие им «дикари», загнанные в резервации.

Зато Джордж Оруэлл писал роман «1984» уже совсем в другую эпоху, после Второй мировой войны. В нем планета поделена между тремя враждующими государствами — Океанией (англо-саксонский мир), Евразией (СССР плюс Западная Европа и Турция) и Остазией (Китай, Япония, Корея, Юго-Восточная Азия). Между ними расположены достаточно большие буферные зоны, за которые идет борьба. Периодически две страны формируют альянс против третей, однако даже их совместных усилий недостаточно, чтобы ее уничтожить. Таким образом, противостояние между ними продолжается и раз за разом заходит на новый виток.

Алексей Фененко:
За столетним горизонтом

Впрочем, Дж. Оруэлл описывал не столько будущее, сколько настоящее. Его страхи имели под собой вполне реальные исторические причины. Роман «1984» был написан в 1948 г., когда уже прошла Московская конференция 1945 года и прозвучала знаменитая Фултонская речь Уинстона Черчилля. Мир на всех парах мчался к новой реальности, определяемой глобальным противостоянием двух военно-политических блоков.

Интересно, что именно Дж. Оруэлл ввел в оборот термин «холодная война», который он использовал в своей статье «Ты и атомная бомба» (1945). По его мнению, распространение ядерного оружия могло привести к возникновению двух-трех «ужасных супергосударств». Не имея возможности победить друг друга, эти страны негласно договорились бы не применять ядерное оружие друг против друга и находились бы в состоянии «холодной войны». Нетрудно разглядеть в этом описании характерные черты миропорядка вселенной «1984».

Надо сказать, что Дж. Оруэлл и сам поспособствовал в меру сил формированию в британском обществе паранойи относительно агентов Евразии (СССР). Несмотря на собственные социалистические взгляды, писатель вел список публичных лиц, которых он подозревал в симпатии к коммунистам. К их числу он относил писателей Бернарда Шоу и Джона Стейнбека, актера Чарли Чаплина, режиссера Орсона Уэллса и многих других. Незадолго до смерти он передал список из 35 (по другим сведениям — 38) фамилий отделу информационных исследований британского министерства иностранных дел, то есть буквально совершил донос на людей, против которых не имел никаких реальных улик.

Ground Control to Major Tom

Первым космическим шагам человечества сопутствовал бум научной фантастики. Люди видели себя колонизаторами дальних галактик. Естественно, многие авторы задались вопросом, какими будут отношения землян с жителями других планет, будь то колонисты или представители других видов.

Американский фантаст Рэй Брэдбери в своем сборнике рассказов «Марсианские хроники» (1950), еще до запуска спутника и полета Юрия Гагарина описал будущий конфликт поселенцев на Марсе с правительствами земных государств, в частности США. Вашингтон планировал разместить там ядерное оружие и готовил вторжение, в то время как новоявленные марсиане выступали против милитаризации Красной планеты. По сути, новое общество Марса представляется утопичным в сравнении с гибнущей от раздоров и варварского освоения антиутопичной Землей.

В итоге на Земле разражается Третья мировая война, после окончания которой большая часть марсианских колонистов отправляется обратно отстраивать свою многострадальную родину. При этом, надо отметить, что коренные марсиане описаны в книге как добрые аборигены (хотя и более высокоразвитые, чем в романах Е. Замятина и О. Хаксли). Подобно индейцам Северной Америки они вымирают от занесенных колонистами инфекций.

«Средний американец от всего необычного нос воротит. Если нет чикагского клейма, значит, никуда не годится. Подумать только! Боже мой, только подумать! А война! Вы ведь слышали речи в конгрессе перед нашим вылетом! Мол, если экспедиция удастся, на Марсе разместят три атомные лаборатории и склады атомных бомб. Выходит, Марсу конец; все эти чудеса погибнут».

Р. Брэдбери «Марсианские хроники»

В советской фантастике тенденция была, скорее, обратной — коммунистическая утопия на Земле и различные варианты антиутопий на других планетах, куда попадают представители единого процветающего человечества. В целом, в подобной модели отношения Земли и новых миров носят колониальный характер, где космические путешественники возмущаются дикостью аборигенов и несут им «цивилизацию». К примеру, в повести братьев Стругацких «Трудно быть богом» сотрудники земного Института экспериментальной истории как за подопытными наблюдают за жителями планеты Арканар, находящимися на более низкой ступени развития, примерно соответствующей Средневековью. Инопланетяне влачат жалкое существование в условиях жесткой социальной стратификации, перемежаемой кровавыми разборками, и не могут даже представить себе иную жизнь.

В свою очередь, в романе Ивана Ефремова «Час быка» космонавты-коммунисты имеют дело с уже с выходцами с Земли, которые основали тоталитарное общество на далекой планете Торманс. Проблемы у бывших колонистов носят мальтузианский характер — перерасход природных ресурсов поставил общество на грань экологической и социально-демографической катастрофы. Чтобы сохранить себя, жители Торманса выработали жесткую иерархию, в которой люди разделены на три страты — «краткоживущих», которые должны умереть в Храме Нежной Смерти, когда им исполнится 25 лет [1], «долгоживущих» (меньшинство, к ним относится интеллектуальная элита планеты) и «змееносцев» — правителей. В целом, общество Торманса сочетает в себе худшие черты одновременно социализма и капитализма. В итоге, земляне помогают силам сопротивления устроить революцию и построить «новое» справедливое общество.

Николай Болошнев:
Ресурсное проклятие русской литературы

«Рифт, где же вы видели простую жизнь? Она проста лишь в сказках. Для мыслящего человека извечно единственным выходом было познание необходимости и победа над ней, разрушение инферно. Другой путь мог быть только через истребление мысли, избиение разумных до полного превращения человека в скота. Выбор: или вниз — в рабство, или вверх — в неустанный труд творчества и познания».

И. Ефремов «Час быка»

Интересно, что тема демографического коллапса стала центральной для антиутопии «Всем стоять на Занзибаре» англичанина Джона Бреннера, которая вышла в 1968 г., одновременно с «Часом быка» (роман публиковался по частям в периодике). Это отражает общие страхи, вызванные ростом населения Земли, резко ускорившимся в 1950-е –1960-е гг [2]. Правда, в романе Бреннера люди не покидают родной планеты, а продолжают делить ее ограниченные ресурсы и пытаются жестко регулировать рождаемость. При этом, США борется с террористами, Европа объединяется в подобие федерации, а Китай становится новой экономической супердержавой.

Проблема истощения ресурсов Земли затронута также в романе «Футурологический конгресс» польского фантаста Станислава Лема. В нем элиты с помощью фармпрепаратов погружают человечество в виртуальную реальность с имитацией благополучия в то время, как планета находится на грани гибели. Деление на страны, при этом, сохраняется. Более того, С. Лем описывает военное вмешательство США в политику маленькой латиноамериканской страны Костариканы, что вполне соответствует историческим реалиям региона в период холодной войны.

После «конца истории»

Падение Берлинской стены и распад Советского союза спровоцировали огромную волну социального оптимизма в странах Запада. Их квинтэссенцией стал набивший оскомину тезис Фрэнсиса Фукуямы о том, что наступил «конец истории». По мнению политолога, завершение холодной войны должно было положить конец идеологическим противостояниям и глобальным войнам. Дальше — только мир и либеральное благоденствие под неусыпным отеческим вниманием «старших» западных товарищей.

Однако в странах «новой демократии» эти процессы виделись несколько иначе. После разрушения старых социально-экономических моделей они столкнулись с массовым обнищанием населения, ростом преступности, военными конфликтами. Перспективы же при этом оставались довольно туманными, особенно для России, которую Запад не спешил интегрировать в свои международные институты. Постепенно экономические неурядицы закончились, но осадок остался и создал благодатную почву для ресентимента и мрачных прогнозов будущего.

В 2000–2010-е гг. в русской литературе случился настоящий расцвет жанра антиутопии. Причем, новые антиутопические романы отличались от произведений прошлых исторических эпох ироничностью и сниженным градусом драматизма, характерными для постмодерна. Два, вероятно, главных романиста постсоветской России — Владимир Сорокин и Виктор Пелевин даже создали свои постоянно расширяющиеся антиутопические универсумы. Свой вклад в развитие жанра внесли и другие современные писатели.

Главной антиутопией начала 2000-х стал роман «Кысь» (2000) Татьяны Толстой, описывающий причудливый мир постапокалипсиса. Следом за ним в 2006 г. были опубликованы сразу три антиутопии — «ЖД» Дмитрия Быкова [3], «2017» Ольги Славниковой и «День опричника» Владимира Сорокина. Если первые две книги были посвящены практически исключительно внутрироссийской повестке, то роман В. Сорокина представлял читателю уже очертания некой альтернативной картины мира, которая получила развитие в сборнике рассказов «Сахарный Кремль» (2008), повести «Метель» (2010), романах «Теллурия» (2013), «Манарага» (2017) и «Доктор Гарин» (2021).

В созданной писателем альтернативной вселенной в России была восстановлена монархия, а общество частично вернулось к допетровским и даже доромановским порядкам и нравам. Москва порвала практически все контакты с Западом и построила на границе Великую Русскую Стену. Даже поставки природного газа в Европу были в итоге прекращены. Взамен Россия попала в сильную зависимость от Китая, а русский язык оказался насыщен китаизмами [4].

Однако на этом история не заканчивается. Стена рушится, а Россия и Европа распадаются на множество небольших государств, каждое из которых имеет свой уникальный уклад. Москвой управляют православные коммунисты, существует Рязанское княжество, Уральская, Байкальская и Дальневосточные республики, Государство Беломорье и даже Сталинская советская социалистическая республика (СССР) — построенный олигархами аттракцион для туристов. Часть Европы захвачена ваххабитами, в другой собирают новый крестовый поход тамплиеры. И только Китай остается незыблем и снабжает мир сложносочиненными синтетическими наркотиками. Таким образом можно говорить о том, что В. Сорокин отразил в своих книгах многие страхи своего времени — начиная от изоляции и китаизации России, и заканчивая нашествием исламистов и дроблением России и европейских государств.

«На земле не может быть технократического рая. И вообще — рая. Земля дана нам как остров преодоления. И каждый выбирает — что преодолевать и как. Сам».

В. Сорокин «Теллурия»

Игорь Истомин, Алла Левченко, Дарья Жабина, Дария Корчемная:
Наука предвидения? Поиск пророков в своём Отечестве

В отличии от В. Сорокина, Виктор Пелевин рисует антиутопическое будущее с помощью более привычных читателю высокотехнологичных образов. В романе S.N.U.F.F. (2011) он описывает разделенный на две части мир — на земле располагается государство Уркаина (Уркаинский Уркаганат), населенная говорящими на верхнерусском «орками», а в небе над ней парит гигантский шар Бизантиум (Big Byz), в котором живут «люди», общающиеся на церковноанглийском. Последние периодически бомбят первых с помощью дронов и снимают об этом снафф-видео для собственного развлечения. В целом, реалии романа отражают авторское понимание отношений стран Запада и не-Запада, включая Россию. Кроме того, на сюжет повлияла общественная дискуссия начала 2010-х гг. об опасности развития технологий дронов-убийц [5].

Позже В. Пелевин создал еще одну антиутопическую вселенную, которая отличалась от мира S.N.U.F.F. Писатель развивал ее в четырех романах — iPhuck 10 (2017), Transhumanism Inc. (2021), KGBT+ (2022), «Путешествие в Элевсин» (2023). Надо сказать, что эта версия мира В. Пелевина довольно сильно напоминает сорокинскую вселенную. Европа также захвачена исламистами, в России восстановлена монархия, также существует восточная сверхдержава, за которой просматривается Китай. США, при этом, разделились на Новую конфедерацию и «Промежности» (от выражения flyover states), но остались ключевыми поставщиками технологий. В романах цикла нашли отражение тематики ряда движений, формирующих современную «леволиберальную повестку», включая, например, Black Lives Matter (BLM) — на территории бывших США существуют специальные резервации для меньшинств, в которых царит практически первобытная анархия.

Другим интересным примером отечественной антиутопии новейшего времени является роман Эдуарда Веркина «Остров Сахалин» (2018). В нем автор поразительным образом предсказал глобальную эпидемию. Согласно Э. Веркину, совпавшая с Третьей мировой войной пандемия «мобильного бешенства» превращает людей в кровожадных зомби. Относительно безопасной остается лишь территория Японии и остров Сахалин, который японцы используют в качестве буфера и места ссылки (отсылка к Антону Чехову в названии не случайна).

Россия уничтожена, но на материке еще остались незараженные люди, преимущественно китайцы, которых Япония использует в качестве расходной рабочей силы. В целом, в стране восходящего солнца царит реваншизм и расизм, людьми второго сорта считаются также выжившие корейцы, а на «негров» (к которым относят всех американцев) и вовсе охотятся и сажают в клетки на потеху публике. Интересная деталь — Третью мировую в романе начала КНДР, что отражает опасения середины 2010-х годов, связанные с северокорейской ядерной программой.

***

Как мы можем видеть, ни одно из антиутопических пророчеств не сбылось в полной мере (и слава Богу!). Конечно, отдельные детали, описанные литераторами, можно разглядеть в нашей современной жизни. К ним можно отнести тотальную фиксацию всего камерами наблюдения, легализацию легких наркотиков в отдельных странах, демографические, экологические и политические проблемы. Тем не менее человечество не истощило ресурсы планеты, на Земле нет массового голода, мы не дышим кислородом из баллонов. Наши слова и мысли не контролирует всевластное государство, мы не ходим в униформе, не занимаемся любовью по талонам, и даже до сих пор рожаем естественным путем. С другой стороны, мы все так же далеки от покорения других планет, как во времена И. Ефремова и братьев Стругацких.

Антиутопии вряд ли помогут читателю заглянуть в будущее. Однако они бесценны в другом — в этих романах лучше, чем где бы то ни было, отражаются гипертрофированные общественные страхи исторического периода, в котором они были написаны. Можно даже назвать их настоящим клондайком для тех, кто интересуется исторической социологией.

1. Значительно позже, в 1998 году этот способ «решения» демографических проблем обыграл в своей утопии «316 пункт “В”» Эдуард Лимонов. Правда, в его романе эвтаназии подвергались люди, достигшие 65 лет.

2. В 1968 году был основан знаменитый «Римский клуб», занимающийся проблемами экологии и социально-демографического развития: https://www.clubofrome.org/

3. Решением Минюста РФ включен в реестр СМИ-иноагентов.

4. Создание нового гибридного языка — популярный прием у авторов антиутопий. Самый яркий пример англо-русский пиджн в романе Энтони Берджесса «Заводной апельсин».

5. В 2013 году она была формализована в виде «Кампании по борьбе с роботами-убийцами»: https://www.stopkillerrobots.org/