Нестройный кавказский хор
Фестиваль фольклора в Тбилиси, Грузия.
21 июля, 2012
(Нет голосов) |
(0 голосов) |
К.и.н., ведущий научный сотрудник МГИМО МИД России, главный редактор журнала «Международная аналитика», эксперт РСМД
Можно ли обеспечить стабильность и безопасность Закавказья посредством взаимодействия различных государств? Свою версию ответа на этот вопрос попытался представить Йос Боонстра, руководитель программы по изучению Восточной Европы, Кавказа и Центральной Азии в FRIDE.
Можно ли обеспечить стабильность и безопасность Закавказья посредством взаимодействия различных государств? Свою версию ответа на этот вопрос попытался представить Йос Боонстра, руководитель программы по изучению Восточной Европы, Кавказа и Центральной Азии в FRIDE.
Рабочая тетрадь Й. Боонстры – не первое обращение FRIDE к кавказской проблематике. В апреле 2011 г. он в соавторстве с Нилом Мелвином, экспертом Стокгольмского международного института исследований проблем мира (SIPRI), выпустил доклад, посвященный преодолению «дефицита безопасности» в Кавказском регионе. Новый материал, увидевший свет в сентябре 2015 г., – своеобразное продолжение исследования четырехлетней давности.
«Кавказский оркестр»: разные понимания
На сегодня проблемы в Закавказье не относятся к числу приоритетных вопросов мировой повестки дня. Однако соседство с Ближним Востоком (все три закавказские республики граничат с Турцией, а Армения и Азербайджан имеют общую границу с Ираном), Центральной Азией (через Каспийское море), Европейским союзом (через Черное море) и Россией (в состав страны входит Северный Кавказ) превращает регион в точку пересечения различных, зачастую противоречивых интересов. Остроты ситуации добавляют неразрешенные этнополитические конфликты, не говоря уже о многочисленных внутриполитических и социально-экономических проблемах.
Насколько реален в сегодняшних условиях кавказский «концерт держав», который способствовал бы превращению этого региона из резервуара конфликтов в некий вариант «постсоветского Средиземноморья», богатого сырьевыми, рекреационными и туристическими ресурсами?
Вышеперечисленные обстоятельства ставят вопрос о коридорах возможностей для гармонизации имеющихся противоречий и способах минимизации нынешней нестабильности. Насколько реален в сегодняшних условиях кавказский «концерт держав», который способствовал бы превращению этого региона из резервуара конфликтов в некий вариант «постсоветского Средиземноморья», богатого сырьевыми, рекреационными и туристическими ресурсами?
Названием рабочей тетради – «Южнокавказский концерт: каждый играет на свой лад» – Й. Боонстра выражает определенный скепсис по поводу быстрого наступления бесконфликтной эры в турбулентном регионе [1]. Действительно, при отсутствии талантливого дирижера и общей темы даже самые выдающиеся музыканты ничего, кроме шума, выдать не смогут. Как же оценивает автор имеющиеся на сегодня «партии» участников кавказского «концерта»?
Приступая к анализу сентябрьской рабочей тетради, необходимо иметь в виду, что в 2011 г. Й. Боонстра и Н. Мелвин в качестве главной проблемы для Закавказья определили вакуум, образовавшийся после вывода миссий ООН и ОБСЕ из Грузии. Для Й. Боонстры и Н. Мелвина характерно противопоставление «международного присутствия» одностороннему российскому доминированию, которое априори считается негативным фактором. Автор не утруждает себя пониманием причин конкуренции между Россией и другими игроками, а также оценкой общей конфликтной динамики, делавшей мандаты миссий международных организаций после событий августа 2008 г. нерелевантными новым условиям [2].
В политико-географическом введении к своему новому докладу Й. Боонстра определяет Южный Кавказ как регион, охватывающий бывшие советские республики Армению, Азербайджан и Грузию. С формально-правовой точки зрения он, безусловно, прав. За исключением России и еще нескольких стран Латинской Америки и Океании, международное сообщество признает Грузию в границах Грузинской ССР, а независимость Нагорно-Карабахской Республики не признана не только Арменией, но и Россией, членами ЕС и США. Главная проблема для безопасности Закавказья – несовпадение формально-юридических границ и существующих де-факто образований. Между тем за два с лишним десятилетия после распада Советского Союза непризнанные и частично признанные республики «реально приобрели все атрибуты государственности – от конституций и кабинетов министров до полиции и вооруженных сил» [3]. Но самое главное – они обрели собственную политическую идентичность, которая позволяет отличать их от устойчивых криминальных анклавов или «пиратских республик», и собственное представление о том, что считать безопасностью и кому доверять ее гарантирование.
Для Й. Боонстры и Н. Мелвина характерно противопоставление «международного присутствия» одностороннему российскому доминированию, которое априори считается негативным фактором.
Можно сколько угодно упрекать де-факто образования в изгнании представителей других этнических групп и в этнократических устремлениях при организации власти, управления и решении вопросов собственности. Но невозможно не видеть, что само их появление – следствие многолетних конфликтов со своими «метрополиями». В результате возникла постоянная угроза реванша с их стороны с международным вмешательством или как минимум негласной поддержкой влиятельных внешних сил [4]. Именно в этом лежит корень недоверия тех же абхазов и южных осетин к Западу, международным институтам и гарантиям безопасности с их стороны. Здесь же причина геополитического выбора де-факто образований в пользу России и, как следствие, иное понимание «кавказского оркестра» в Сухуми и Цхинвали, не совпадающее с интерпретацией Тбилиси.
Й. Боонстра как будто не замечает это противоречие (для него оно не существовало и в рабочей тетради 2011 г.), а потому выводит в качестве едва ли не основной угрозы для государственности новых независимых стран региона не проблемы их внутриполитической состоятельности, национального строительства и региональной политики, а российское доминирование. С его точки зрения, события 2008 г. на Кавказе и 2014 г. на Украине показали готовность России использовать силу для защиты своих интересов в соседних регионах. Таким образом, тезис об эксклюзивной ответственности России за использование военных методов в решении острых этнополитических конфликтов вводится как нечто само собой разумеющееся. Создается впечатление, что страны Кавказа, которые стремятся к наращиванию кооперации с НАТО и Западом, в целом не осведомлены о силовых операциях альянса на Балканах (Босния и Косово) и на Ближнем Востоке. На выходе получается упрощенная картина. Российская позиция представляется как нечто раз и навсегда данное, хотя в действительности она на протяжении последних двух десятилетий сильно эволюционировала – от блокады Абхазии и санкций против непризнанной республики до признания ее независимости [5].
Европейская перспектива для Кавказа
Главная проблема для безопасности Закавказья – несовпадение формально-юридических границ и существующих де-факто образований.
Автор акцентирует внимание на том, что основная цель рабочей тетради – рассмотрение европейской перспективы для Кавказского региона. В этом контексте крайне важным представляется обозначение тех отличий, которые существуют в подходах к Кавказу США и Евросоюза. Й. Боонстра обозначает три приоритета для Вашингтона и Брюсселя. Для США это – «стабилизация на фоне российского экспансионизма и нестабильности на Ближнем Востоке, продвижение демократии и разрешение застарелых конфликтов». Для Брюсселя помимо стабильности важны «развитие, торговля и энергетика, демократия и права человека». Таким образом, Й. Боонстра приходит к выводу об ограниченности ресурсов ЕС форматами «мягкой силы».
Й. Боонстра выводит в качестве едва ли не основной угрозы для государственности новых независимых стран региона не проблемы их внутриполитической состоятельности, национального строительства и региональной политики, а российское доминирование.
Олицетворением европейской политики, с его точки зрения, выступают торговец и проповедник, тогда как у американцев носители влияния – проповедник и солдат [6]. Однако при всех различиях США и Евросоюз в одинаковой степени обеспокоены российским влиянием и готовы ему противодействовать, хотя и не имеют для этого необходимых ресурсов. Непраздный вопрос, какие ресурсы автор счел бы достаточными и эффективными для сдерживания российской гегемонии? И самое главное, что стало бы с регионом, если бы Москва по каким-то причинам утратила к нему интерес? На эти вопросы Й. Боонстра ответа не дает. При этом, описывая региональные интересы России, он отмечает связь закавказской повестки дня с вопросами северокавказской безопасности. По его мнению, Россия сама является «страной Кавказа». Но если это так, то почему нужно вести речь о доминировании как опасном вызове для интересов ЕС и США, которые, по словам самого же автора, недостаточно вовлечены в закавказские процессы?
Образы российской политики в регионе, по мнению Й. Боонстры, – солдат и дипломат. Но почему солдат и дипломат под российским флагом опаснее солдата и проповедника под американским, остается неясным. Как, впрочем, не вполне корректным представляется сведение роли Москвы к военно-дипломатической сфере. Не стоит забывать, что почти половина всех иностранных инвестиций в экономику Армении идет из России, а ее роль в восстановлении Абхазии и Южной Осетии, разрушенных в ходе конфликтов, после 2008 г. эксклюзивна. Можно (и нужно) спорить о степени эффективности такого восстановительного процесса, но очевидно, что действия России отличают не только имманентная страсть к геополитическому доминированию и имманентное стремление к изменению статус-кво. Заметим, что до 2008 г. Москва не раз отказывала Сухуми и Цхинвали в их просьбах о признании независимости.
Российская позиция представляется как нечто раз и навсегда данное, хотя в действительности она на протяжении последних двух десятилетий сильно эволюционировала.
Казалось бы, автор, выступающий против российского гегемонизма и стремления к эксклюзивности, должен приветствовать почти единственный успешный случай кооперации России и Запада в процессе нагорно-карабахского урегулирования в рамках Минской группы ОБСЕ. Но и здесь Й. Боонстра категоричен. По его мнению, этот формат «доказал свою неэффективность в разрешении конфликта, хотя он остается единственным инструментом управления им». Наверное, данный тезис можно было бы принять, если бы имелось подтверждение того, что стороны многолетнего противостояния – Армения и Азербайджан – готовы к достижению компромиссного соглашения. Однако таких доказательств у нас нет. Более того, на линии соприкосновения сторон год от года увеличивается количество вооруженных инцидентов, не прекращается и воинственная риторика. При этом вовлечение ЕС в процесс урегулирования фактически ограничивается участием Франции в Минской группе ОБСЕ. По признанию известного немецкого политолога Сабины Фишер, роль Евросоюза «крайне мала». Со стороны же Брюсселя нет практически никаких альтернативных предложений, кроме многократно озвученных «обновленных Мадридских принципов», поддерживаемых США, Россией и Францией. Стоит ли в данных условиях подвергать остракизму тот формат, который позволяет избежать перерастания пограничных инцидентов в масштабную войну? Риторический вопрос.
В поисках перспектив
«Восточное партнерство»: последний вздох
или второе дыхание?
Самое важное – это набор предложений, которые представляет автор, вероятно, ориентируясь на европейские политические круги, принимающие решения по поводу действий Евросоюза на постсоветском пространстве. Фактически они сводятся к продолжению уже имеющихся проектов Брюсселя (Европейская политика соседства, «Восточное партнерство» [7]) без должной рефлексии по поводу того, к каким результатам они уже привели, а также к наращиванию кооперации между США, ЕС и Турцией. Но как совместить такую кооперацию с интересами России и Ирана? Интересы Исламской республики в регионе также рассматриваются автором. Однако в отличие от подходов России, они кажутся ему неясными. «Маловероятно, что Иран станет значимым фактором в энергетике в краткосрочной перспективе», – считает Й. Боонстра. К тому же Кавказ, с его точки зрения, не входит в число высших приоритетов Тегерана, вовлеченного в геополитическое соперничество с Саудовской Аравией и Израилем на Ближнем Востоке. Но разве Турция сегодня не более вовлечена в ближневосточные дела в истории с Сирией и разрешением «курдского вопроса»? Автор не видит в этом значительного препятствия для активизации Анкары на Кавказе, хотя в отношениях с Арменией (принимая во внимание стратегическую кооперацию Турции с Азербайджаном) это стало бы как минимум фактором дополнительного риска.
Что стало бы с регионом, если бы Москва по каким-то причинам утратила к нему интерес? На эти вопросы Й. Боонстра ответа не дает. При
Й. Боонстра много внимания уделяет вопросам демократизации как предпосылке укрепления региональной стабильности. Однако в предлагаемых рекомендациях он не обозначает конкретные пути для изменения ситуации к лучшему. Автор подвергает критике авторитарное правление в Азербайджане и наметившиеся расхождения между официальным Баку и Западом. Но готовы ли США и ЕС пожертвовать сотрудничеством со страной, которую они рассматривают в качестве энергетической альтернативы Москве, имеющей, по логике Й. Боонстры, только один интерес – доминирование в регионе и подчинение соседей своим интересам? Этот вопрос не получает в тексте систематического рассмотрения.
В итоге «кавказский оркестр» не прорисовывается даже в отдаленной перспективе. Скорее всего, он не сможет «сыграться» вовсе, если в качестве главной установки для стабилизации Закавказья предлагается усиление «тройственного союза» США, ЕС и Турции без должного учета интересов Ирана, России, понимания природы и особенностей де-факто государств, игнорирования их не как официально признанных стран, но как участников этнополитических процессов в непростом, переполненном конфликтами регионе. Оркестр без кавычек появляется лишь там, где все музыканты готовы следовать одной мелодии. Возможно, сама эта мелодия будет писаться несколькими композиторами в борьбе творческих амбиций и авторских эго. Но, будучи единожды написанной, она будет исполняться.
К сожалению, в рабочей тетради Й. Боонстры «инновационное мышление» воспроизводит хорошо знакомую логику времен холодной войны, когда сдерживание России и кооперация в обход нее рассматривались как высшая политико-дипломатическая доблесть.
1. В европейской и американской литературе закавказские республики принято идентифицировать как Южный Кавказ.
2. Так, начиная с марта 1994 г. Миссия ОБСЕ в Грузии получила в качестве приоритетной задачи взаимодействие со смешанной контрольной комиссией, куда помимо России и Грузии входили также Северная Осетия, субъект в составе РФ, и Южная Осетия, формально считавшаяся всеми, включая Россию, частью Грузии. Однако после «пятидневной войны» Дагомысские соглашения 1992 г., которые вводили сам институт смешанной контрольной комиссии, были отменены. Россия, признавшая независимость Южной Осетии, выступила с инициативой трансформации Миссии ОБСЕ, создания на ее базе двух самостоятельных миссий – в Грузии и в Южной Осетии. В то же время другие члены ОБСЕ продолжали настаивать на «территориальной целостности» Грузии и продолжении работы прежней Миссии.
Схожим образом после признания Россией независимости Абхазии между РФ и другими постоянными членами Совета Безопасности ООН (США, Франция, Великобритания, КНР) возникли разногласия относительно перспектив работы Миссии ООН по наблюдению в Грузии (МООНГ) на территории Абхазии. Для России Абхазия – независимое государство, для других постоянных членов Совбеза ООН – неотъемлемая часть Грузии. 15 июня 2009 г. при голосовании Россия воспользовалась правом вето и заблокировала принятие резолюции о продлении мандата Миссии. Таким образом, МООНГ (почти 150 миротворцев) прекратила свою работу.
3. Тренин Д.В. Предисловие к русскому изданию // Коппитерс Б. Федерализм и конфликт на Кавказе. М.: Московский центр Карнеги, 2002. С. 4.
4. Маркедонов С.М. Де-факто государства постсоветского пространства: двадцать лет государственного строительства. Ереван: Институт Кавказа, 2012.
5. Аntonenko О. Uncertainty: Russia and the Conflict over Abkhazia // Coppieters B., Legvold R. (eds.) Statehood and Security: Georgia after the Rose Revolution. Cambridge, MA: 2005. Pp. 208–217; Маркедонов С.М. Указ. соч. Ереван, 2012.
6. Здесь видны «переклички» автора с символическим рядом, предложенным французским философом и социологом Р. Ароном (1905–1983), который назвал солдата и дипломата двумя главными фигурами в международных отношениях. Подробнее см.: Aron R. Peace and War: A Theory of International Relations. Garden City, N.Y.: Doubleday, 1966.
7. Европейская политика соседства – курс ЕС на укрепление социально-экономических, политических и гуманитарных контактов со странами-соседями объединенной Европы. Ключевые идеи и подходы данной политики были сформулированы в докладе «Большая Европа – соседи: новая основа отношений с восточными и Южными соседями ЕС» (2003 г.). Старт политике был дан в 2004 г. после очередного расширения Союза за счет стран Восточной и Центральной Европы, а также Кипра и Мальты (всего 10 стран).
«Восточное партнерство» – проект ЕС, инициаторами которого выступили МИД Польши и Швеции. Он нацелен на сближение Европейского союза с 6 постсоветскими странами – Арменией, Азербайджаном, Белоруссией, Грузией, Молдавией, Украиной. Учредительная встреча состоялась 7 мая 2009 г. в Праге.
(Нет голосов) |
(0 голосов) |
