Многосторонние форматы парламентской дипломатии в зеркале теорий Л. Альтюссера и А. Грамши

Новые внешнеполитические условия, в которых развивается Россия — в частности высокая интенсивность информационного и идеологического противостояния со странами Запада, — актуализируют взгляд на дипломатию как на самостоятельный идеологический аппарат.

Возможная стратегия продолжения работы в ПА ОБСЕ связана с идеей сохранения контроля над процедурным аспектом ее деятельности. Чтобы контролировать изменения Правил процедуры Ассамблеи, российской делегации необходимо восстановить право голоса в Постоянном комитете путем оплаты взноса в ее бюджет. Вторым необходимым условием является координация с делегациями дружественных стран, в сходных терминах оценивающих текущую ситуацию в ПА ОБСЕ.

Стратегия фокусировки на работе в Постоянном комитете с целью создания максимальных сложностей русофобам — это сложный путь, сопряженный со многими издержками и рисками. Продвижение по нему вернет к жизни острую проблему финансирования за счет средств российских налогоплательщиков деятельности ПА ОБСЕ. Но если уж применять грамшианскую призму к процессам, разворачивающимся в ПА ОБСЕ, то стоит признать, что продолжение работы на этой «площадке» до тех пор, пока это возможно, более соответствует идее деятельного «отстаивания своей воли», чем, например, абсентеизм и финансовый бойкот.

Противодействие попыткам внести дискриминационные изменения в Правила процедуры — это вполне осязаемый вклад в защиту равноправных основ межпарламентского диалога. Именно такие шаги укрепляют авторитет российской парламентской дипломатии в глазах коллег из дружественных и нейтральных в отношении России стран, которые также представлены в ПА ОБСЕ.

Очевидно также, что возможный выбор в пользу продолжения работы в ПА ОБСЕ в большей мере соответствует целостному представлению о российской внешней политике. Ведь ПА ОБСЕ существует не в изоляции — она является парламентским измерением ОБСЕ, где работают российские дипломаты.

Наконец, противодействие западной гегемонии неэффективно, если осуществляется только за счет «разворота» российской внешней политики на Восток и Юг. Подлинный контргегемонистский проект, вероятнее всего, будет реализован посредством множества взаимодействий в двусторонних и многосторонних форматах, где ПА ОБСЕ — лишь отдельный элемент в сложной мозаике.

Новые внешнеполитические условия, в которых развивается Россия — в частности высокая интенсивность информационного и идеологического противостояния со странами Запада, — актуализируют взгляд на дипломатию как на самостоятельный идеологический аппарат.

Л. Альтюссер выделял несколько идеологических государственных аппаратов, среди которых школа, церковь, СМИ [1]. В то же время альтюссерианский марксизм не рассматривал дипломатию как отдельный идеологический аппарат. Данный пробел постепенно заполняют современные исследования [2].

Если анализировать задачи российской дипломатии в новых условиях через призму идей другого марксиста — А. Грамши, то они представляются вполне очевидными. И речь идет о подрыве глобальной гегемонии Запада. Концепция А. Грамши — более популярная и в большей степени апробированная в теории международных отношений [3], чем идеи Л. Альтюссера — представляет «контргегемонию» как постоянно развивающийся проект [4]. Работы А. Грамши подчеркивают важность взаимодействий в сфере гражданского общества и на микроуровне. Через их призму легко изучать целостный характер российской внешней политики и дипломатии, включая такие ее формы, как парламентская, культурная, спортивная, народная и др.

Между тем именно парламентская дипломатия более эмоционально, чем традиционная министерская выражает национальный дискурс, т.е. национальною идеологию в ее становлении и постоянном развитии. Феномен парламентской дипломатии, казалось бы, как нельзя более подходит в качестве объекта изучения через призму идей Л. Альтюссера и А. Грамши. Однако за рамками данных рассуждений пока оставалась сложность современной системы международных отношений, которая проявляется в существовании большого числа международных организаций. Многие из них имеют свое парламентское измерение; межпарламентские ассамблеи регулярно принимают документы (декларации, резолюции и т. п.), проводят заседания, сессии; они производят дискурс, не только информирующий о результатах, но и задающий цели межпарламентского сотрудничества. Следовательно, эти структуры заняты производством идеологического продукта.

Российский парламент участвует в работе международных парламентских организаций, в том числе и в тех, в которых численно преобладают недружественные страны. Документы этих организаций не отражают позицию российского парламента, их идеологический аппарат работает, только это аппарат крайне враждебного России «коллективного Запада». Ускользающая от понимания широкой публики рациональность российского участия в таких недружественных межпарламентских ассамблеях представляет собой настоящую головоломку с точки зрения альтюссерианской и грамшианской теорий.

Андрей Кортунов:
Платформа диалога

Дискурс о «российской агрессии»

Хотя и А. Грамши, и Л. Альтюссер были сосредоточены на теоретическом осмыслении внутрисоциальных процессов, многие сделанные ими выводы о роли идеологии и механизмах ее воздействия на людей носят универсальный характер и применимы в контексте изучения международных отношений. Потрясающая точность альтюссерианских и грамшианских концепций обнаруживается при их сопоставлении с реальными процессами, протекающими в сфере межпарламентского (не)сотрудничества.

Так, Л. Альтюссер отмечал, что идеология «навязывает (делая это незаметно) очевидности как очевидности, которые мы не можем не узнать и которые вызывают у нас неизбежную естественную реакцию восклицания (громкого или “тихим голосом совести”): “Это очевидно! Это справедливо! Это верно!”» [5]. Именно как очевидность, не требующую никаких доказательств, представляют западные страны тезис о «российской агрессии». Любое предложение о внимательной проверке уже представленных «доказательств» ими яростно отвергается.

Дискурс о «российской агрессии» активно культивируется ПАСЕ, ПА ОБСЕ, другими межпарламентскими организациями. Он воспроизводится и дополняется новыми смыслами и значениями, включающими в себя тезисы о «насильственно имперском и колониальном характере государственности в Российской Федерации», «эскалации ядерных угроз, подпитываемых войной Российской Федерации против Украины», «незаконных деяниях» со стороны России, включая «военные преступления», «геноцид», «преступления против человечности», «экоцид», «депортацию украинских детей», «уничтожение плотины Каховской ГЭС» и др. Очевидно, что эти выражения отнюдь не безобидны, так как «в идеологии... формируется практическая воля и интересы людей» [5, c. 161]. Идеологема «российской агрессии» позволяла Западу замалчивать преступления украинских властей в отношении гражданского населения Донбасса на протяжении 2014–2022 гг. и не реагировать на гуманитарный кризис в этом регионе. Сегодня она служит оправданием поставок западных вооружений Украине. Наконец, в отношении «агрессора» допустимо применение силовых средств воздействия, ему сложно находить союзников и строить альянсы. Таким образом, дискурс о «российской агрессии» носит стратегический характер и постоянно развивается.

Каждый новый факт призван свидетельствовать об «очевидности» «российской агрессии», на развенчание которой нацелены усилия российских парламентариев. Однако любой альтернативный взгляд встречает сопротивление, все чаще переходящее грань словесных оскорблений и даже физического насилия.

«Плохой субъект», не подчиняющейся идеологии, по Л. Альтюссеру, провоцирует «вмешательство одного из отделов репрессивного аппарата» [5, c. 169]. У межпарламентских «площадок» нет и не может быть по определению своего репрессивного аппарата. Наблюдаемые там всплески агрессии — это прямое следствие идеологической индоктринации адептов русофобского дискурса. Они сплачиваются, смыкают ряды, в то время как все «инаковое» подлежит изгнанию. Идеологический дискурс «предполагает определенные социальные отношения (кому дозволено продуцировать высказывания определенного рода в определенных обстоятельствах, и кто находится в позиции воспринимающего дискурс) и санкции (например, исключение из дискурсивного сообщества в качестве сумасшедшего, чужака)» [5, c. 175]. Как раз попытки исключения и санкционирования российской делегации западники не оставляют до сих пор, в частности, в ПА ОБСЕ.

Как легко заметить, взгляд через альтюссерианскую призму приводит скорее к пессимистичным выводам относительно возможности противодействия оголтелой русофобии, воцарившейся на ряде межпарламентских «площадок». С этой точки зрения, самое лучшее — это предоставить русофобов самим себе (как это уже произошло в ПАСЕ).

Однако другому теоретику идеологии — А. Грамши удалось сохранить «оптимизм воли» при «пессимизме ума». В его концепции идеологии больше диалектических элементов, для него «не существует состояния или момента “гегемонии”, которое не оспаривается, не является результатом мастерства альянсов; не существует “гегемонии”, которая не должна быть завоевана и которую не надо защищать» [6]. Размышляя над возможностями построения эффективной контргегемонии, А. Грамши выдвинул концепцию «позиционной войны», то есть нахождения «брешей» в организации гегемонии [5, c. 65] и долгой политико-идеологической работы по ее подрыву.

Идеи А. Грамши могут служить концептуальным ориентиром при исследовании проблем современного межпарламентского сотрудничества. Основные разработанные им концепции (гегемонии, философии практики, государства, политического и гражданского общества, «позиционной войны» и др.) в совокупности образуют уникальную теоретическую перспективу. С ее помощью можно не только анализировать, но и моделировать различные варианты реакции российской парламентской дипломатии на вызов русофобской идеологии, насаждаемой на межпарламентских «площадках» с численным преобладанием западных стран. Примером может служить ПА ОБСЕ.

Ваграм Абаджян:
Взлет и падение ОБСЕ: удастся ли возродить «дух Хельсинки»?

Ванкуверская сессия ПА ОБСЕ: идеологический и процедурный аспекты

4 июля в Ванкувере завершилась 30-я ежегодная сессия Парламентской ассамблеи ОБСЕ, ее основным результатом стала Ванкуверская декларация. Этому документу свойственны все компоненты русофобского дискурса, начиная с «российской агрессии» и заканчивая призывами к созданию специального международного трибунала для суда над всеми, ответственными за нее. Одним из новых смысловых элементов, привлекших внимание российских СМИ, стало признание ЧВК «Вагнер» террористической организацией, которое отличает Ванкуверскую декларацию от деклараций прошлых лет.

Внимательный читатель отметит также разительное несоответствие между содержанием этой декларации и ее темой — «Укрепление региональной безопасности путем развития демократических и инклюзивных обществ: роль ПА ОБСЕ». На этом несоответствии остановимся подробнее. Несмотря на вынесение в заголовок понятия «инклюзивные общества», в этом документе практически не затронута тема национальных меньшинств, а если затронута — то в весьма специфическом ключе. Например, утверждается, что в России происходит «насильственное, продолжающееся и преднамеренное подчинение коренных и национальных меньшинств». Этот тезис внесен в текст Ванкуверской декларации по предложению американских конгрессменов, и это не единственная поправка, касающаяся меньшинств, инициаторами которой они выступили. Американских парламентариев тревожит не только «имперский» характер российской государственности, но и «транснациональные репрессии», осуществляемые КНР в отношении уйгуров, тибетцев и других этнических меньшинств. Именно по американскому предложению этот антикитайский пассаж вошел в текст Ванкуверской декларации.

От Ванкувера до Владивостока и Тибета простирается парламентский контроль ПА ОБСЕ. В то же время эта организация слепа к притеснениям по языковому признаку в Эстонии и Латвии, к узаконенной дискриминации русскоязычного населения этих стран, но так было не всегда. Например, в Хельсинкской декларации, принятой в 1993 г., эстонским властям было рекомендовано скорректировать свое законодательство, касающееся некоренного населения. В Варшавской декларации 1997 г. содержался призыв ко всем государствам — членам ОБСЕ «уважать право всех национальных меньшинств говорить на своем языке и поддерживать свою собственную культуру».

Замалчивание проблематики прав нетитульного населения, в особенности его языковых прав, в Ванкуверской декларации и во всех декларациях ПА ОБСЕ последних лет неслучайно. Любой объективный взгляд на эти проблемы на пространстве ПА ОБСЕ подорвет западный нарратив об украинском кризисе. По этой причине в Ванкуверской декларации термин «меньшинства» упоминается 18 раз, а термин «агрессия» — 64 раза.

Процедурный аспект не менее существенен для проводимой западниками политики «выдавливания» России из ПА ОБСЕ и ОБСЕ. Так, в Ванкуверской декларации содержится призыв к Совету министров ОБСЕ признать Российскую Федерацию страной, совершающей явные, грубые и неисправленные нарушения принципов и обязательств ОБСЕ, и на этом основании игнорировать любое несогласие Российской Федерации с решениями, связанными с Украиной, в соответствии с Пражским документом 1992 г. Но как показывает политическая борьба в самой ПА ОБСЕ за последний год, процедурный аспект изменить не так-то просто.

Елизавета Громогласова:
«Стратегия перемалывания» в парламентской дипломатии: к итогам зимнего заседания Парламентской ассамблеи ОБСЕ

Что же касается включения в Ванкуверскую декларацию призыва проводить уставные заседания только в тех странах, которые не выдают визы российским парламентариям, то он входит в прямое противоречие с ранее принятой Тбилисской декларацией 2016 г. В соответствии с ней парламентариям из всех стран-участниц должен быть предоставлен беспрепятственный доступ к заседаниям ПА ОБСЕ и ОБСЕ. Недружественные России страны (Великобритания, Польша) игнорировали Тбилисскую декларацию, которая, как и все декларации ПА ОБСЕ, не носит обязательный характер. Повторит ли Ванкуверская декларация судьбу Тбилисской, покажет ближайшее время.

С процедурной точки зрения весьма важным было также заседание Постоянного комитета ПА ОБСЕ, состоявшееся 30 июня. Есть и еще один значимый сюжет, связанный с итогами работы Подкомитета по Правилам процедуры ПА ОБСЕ и предложенным этим Подкомитетом поправкам. В ходе заседания одна из предложенных поправок была отозвана «после консультаций с украинской делегацией». Эта поправка предлагала ввести жесткие санкции (вплоть до лишения возможности выступать на сессиях и заседаниях Ассамблеи) за грубые и неисправленные нарушения принципов Хельсинкского Заключительного акта, связанные с военным нападением одного государства — участника ОБСЕ на другое государство-участник.

Стремительный отзыв поправки, о котором было объявлено, явно не согласуется с общим русофобским настроем Ассамблеи и входит в противоречие с положениями Ванкуверской декларации. Дальнейшая дискуссия на заседании Постоянного комитета прояснила это противоречие. Председатель объявила о нескольких письменных возражениях, поданных против этой поправки главами национальных делегаций. С учетом принципа «консенсус минус один» как метода принятия решений в Постоянном комитете наличие нескольких возражений делало эту поправку непроходной.

Не менее важна и дискуссия по вопросу соответствия Правилам процедуры ПА ОБСЕ подачи голоса в письменном виде без очного присутствия на заседании. В частности, было отмечено, что процедура принятия решений консенсусом отличается от голосования большинством голосов. Так, при определении консенсуса важно установить наличие либо отсутствие возражений. Если возражение подается главой национальной делегации, и его позиция хорошо известна всем членам Постоянного комитета, такое возражение должно быть учтено при определении консенсуса, даже если оно подано в письменном виде. Эта же практика применяется и в межправительственных органах ОБСЕ.

Сергей Шеин, Александр Королёв, Юлия Белоус:
Парламентская дипломатия и международная безопасность — прямые, которые не пересекаются?>

***

Таким образом, возможная стратегия продолжения работы в ПА ОБСЕ связана с идеей сохранения контроля над процедурным аспектом ее деятельности. Чтобы контролировать изменения Правил процедуры Ассамблеи, российской делегации необходимо восстановить право голоса в Постоянном комитете путем оплаты взноса в ее бюджет. Вторым необходимым условием является координация с делегациями дружественных стран, в сходных терминах оценивающих текущую ситуацию в ПА ОБСЕ.

Стратегия фокусировки на работе в Постоянном комитете с целью создания максимальных сложностей русофобам — это сложный путь, сопряженный со многими издержками и рисками. Продвижение по нему вернет к жизни острую проблему финансирования за счет средств российских налогоплательщиков деятельности ПА ОБСЕ. Но если уж применять грамшианскую призму к процессам, разворачивающимся в ПА ОБСЕ, то стоит признать, что продолжение работы на этой «площадке» до тех пор, пока это возможно, более соответствует идее деятельного «отстаивания своей воли», чем, например, абсентеизм и финансовый бойкот.

Противодействие попыткам внести дискриминационные изменения в Правила процедуры — это вполне осязаемый вклад в защиту равноправных основ межпарламентского диалога. Именно такие шаги укрепляют авторитет российской парламентской дипломатии в глазах коллег из дружественных и нейтральных в отношении России стран, которые также представлены в ПА ОБСЕ.

Очевидно также, что возможный выбор в пользу продолжения работы в ПА ОБСЕ в большей мере соответствует целостному представлению о российской внешней политике. Ведь ПА ОБСЕ существует не в изоляции — она является парламентским измерением ОБСЕ, где работают российские дипломаты.

Наконец, противодействие западной гегемонии неэффективно, если осуществляется только за счет «разворота» российской внешней политики на Восток и Юг. Подлинный контргегемонистский проект, вероятнее всего, будет реализован посредством множества взаимодействий в двусторонних и многосторонних форматах, где ПА ОБСЕ — лишь отдельный элемент в сложной мозаике.

1. Альтюссер Л. Идеология и идеологические аппараты государства (заметки для исследования) // Неприкосновенный запас. 2011. № 3 (77). С. 159–175

2. Stagnell A. Diplomacy and Ideology: From the French Revolution to the Digital Age (Routledge New Diplomacy Studies). 1 Edition. L., N.Y. Routledge. 2020. 210 p.

3. Germain R.D., Kenny M. Engaging Gramsci: International Relations Theory and the New Gramscians. Review of International Studies. Vol.24. No.1. 1998. pp.3-21.

4. Грецкий М.Н. Антонио Грамши – политик и философ. М.: Наука, 1991. С.64-79.

5. Рисмухамедов И.А. Концепции идеологии А.Грамши и Л.Альтюссера и их рецепция в современном неомарксизме. Диссертация на соискание ученой степени кандидата социологических наук. СПб. 2003. С.160.

6. Hall St., Lumley B., McLennan G. Politics and ideology: Gramsci // Centre for Contemporary Cultural Studies ( Birmingham) On ideology. London: Hutchinson, 1978. P.68.