Мир в 2035 году: вниз по лестнице, ведущей вверх?

Первая четверть века подходит к концу. С каждым годом все менее уместно утверждать, будто мы по-прежнему находимся в самом начале нового тысячелетия. Совсем скоро человечество вступит во вторую четверть XXI в., и сегодня, наверное, самое время задуматься о том, как могла бы закончиться эта вторая четверть, или, по крайней мере, о том, как мог бы выглядеть наш мир в середине следующего десятилетия. Как далеко в ближайшие 10 лет может зайти распад нынешнего мирового порядка, установившегося после Второй мировой войны, и что будет с институтами, международными режимами, двусторонними и многосторонними договорами и другими элементами современной системы международных отношений? Что скорее всего сохранится, а что будет окончательно сдано в исторический архив? Когда человечество достигнет дна нынешнего кризиса, и каким окажется это дно?

Распад нынешнего миропорядка еще находится на своей начальной стадии. Пока он в основном затронул относительно узкий круг двусторонних и многосторонних институтов и режимов, в которых Россия играет особо значительную роль — от Совета Безопасности ООН и российско-американского режима контроля над стратегическими вооружениями до Арктического совета и ОБСЕ, а также глобальные энергетические, сырьевые и продовольственные рынки. Однако то, что мы видим сегодня, может быть лишь вершиной айсберга, поскольку дезинтеграция все больше затрагивает многие другие сферы мировой политики и экономики, например — ВТО и ВОЗ, механизмы нераспространения ОМУ и международного антитеррористического сотрудничества, различные региональные институты безопасности и развития.

Похоже, что совокупное воздействие конкретных проблем в разных регионах мира и в различных измерениях мировой политики и экономики в итоге спровоцировало начало обрушения ранее общепризнанных норм, процедур и принципов, которые до последнего времени поддерживали международную стабильность и порядок. Было бы чрезмерным упрощением утверждать, что продолжающийся кризис международных отношений вызван исключительно или даже преимущественно обострением напряженности в отношениях между Россией и Западом или в отношениях между Пекином и Вашингтоном. Проблемы многосторонних институтов и режимов намного глубже и носят более универсальный характер.

Это означает, что мы не можем анализировать наблюдающийся кризис глобального управления, не обращаясь к некоторым фундаментальным изменениям внутри национальных государств. То, что мы наблюдаем сегодня внутри многих государств, можно охарактеризовать как долгосрочный упадок традиционных механизмов социальной и политической мобилизации, вызванный непрекращающимся социальным расслоением (стратификацией) и утверждением новых средств социальной коммуникации. Вследствие этих тенденций национальные государства (особенно на Западе) все чаще управляются очень хрупкими и неустойчивыми политическими коалициями, которые крайне уязвимы и болезненно реагируют даже на незначительные колебания общественных настроений и предпочтений. Разумеется, от таких политических коалиций трудно, если вообще возможно, ожидать последовательной и ответственной внешней политики, ориентированной на долгосрочную перспективу. В международных, как и во внутренних делах накапливается дефицит лидерства, приобретающий опасные масштабы. Уровень неопределенности в международных отношениях продолжает расти, и существует высокая вероятность того, что эта тенденция сохранится и в будущем.

Мало кто сомневается в том, что при сохранении нынешних международных тенденций — а похоже, что в ближайшие десять лет они никуда не денутся — мировой порядок претерпит еще более глубокие и потенциально опасные изменения, чем мы можем себе представить сегодня. С другой стороны, трансформация нынешнего мирового порядка по своей природе все еще представляет собой скорее эволюционный процесс при сохранении изначального фундамента, чем подлинную революцию, которая бы полностью разрушила старый порядок и установила новый. Вполне вероятно, что в мире 2035 года все еще можно будет увидеть множество черт мира образца 2024 года или даже мира 1945 года.

Существование единого международного порядка в 2035 г. будет скорее символическим, а роль региональных организаций и транс-региональных механизмов станет более предметной (ориентированной на решение конкретных задач), тогда как акцент в построении мирового порядка сместится с крупных и комплексных многосторонних проектов на частные ситуативные проекты с ограниченным числом заинтересованных участников. Таким образом, мир 2035 года будет более фрагментированным, чем мир 2024 года, что еще больше усложнит задачу справедливого распределения общемировых благ и согласования общей стратегии развития человеческого социума.

Важный вопрос в происходящей трансформации — как размывание мирового порядка может повлиять на отдельные государства? На наш взгляд, кризис государственности, скорее всего, продолжится, по крайней мере, в некоторых регионах мира. К 2035 году мы увидим больше стран с распадающейся государственностью в таких регионах, как Ближний Восток, Африка или даже Южная Азия. С другой стороны, готовность великих держав участвовать в государственном строительстве в отдаленных уголках земного шара, скорее всего, останется на низком уровне. Это может привести к тому, что значительные территории глобального Юга будут де-факто исключены из системы международных связей, хотя де-юре даже самые слабые государства останутся легитимными международными субъектами.

Парадокс сегодняшнего дня в том, что человечество отчаянно нуждается в более высоком уровне управления общим мировым хозяйством, но текущие геополитические тенденции толкают его в прямо противоположном направлении. Конкретные издержки этих тенденций зависят от многих независимых переменных, в частности, от того, как долго может продолжаться конфликт между Россией и Западом, и насколько всеобъемлющим и радикальным окажется стратегическое размежевание между США и Китаем.

В любом случае в 2035 году мы должны быть готовы жить в мире с более низкими темпами экономического роста, с меньшей социальной сплоченностью в большинстве стран мира, с более явными и разрушительными климатическими и экологическими проблемами, с более ожесточенной конкуренцией за природные ресурсы и с более явными и прямыми вызовами безопасности — как традиционными, так и нетрадиционными.

В этой связи критически важно, чтобы в течение следующего десятилетия ответственные участники мировой геополитики и экономики были в состоянии управлять происходящей фрагментацией. Если такая фрагментация выглядит предопределенной, то, по крайней мере, она должна стать максимально упорядоченной и наименее болезненной для всех участников процесса, даже если они по-прежнему будут в корне расходиться во взглядах на желаемый мировой порядок в более отдаленной перспективе. Способны ли государственные лидеры овладеть искусством «управления фрагментацией»? Пока это неизвестно — ведь данное искусство требует большого терпения, эмпатии, выдержки и дальновидности — тех качеств, которые всегда в дефиците в деле государственного управления.

Возможно ли восстановить приемлемый уровень глобального и регионального управления «снизу вверх», то есть через набор тактических, ситуативных, транзакционных соглашений по отдельным и конкретным вопросам? Подход «снизу вверх» заключается в избегании споров по концепциям, ценностям и идеологиям в отсутствии макро-консенсуса и в содействии поэтапному развитию глобального управления от низкого уровня к высокому посредством прагматичного сотрудничества по конкретным вопросам.

Если рассматривать наиболее перспективные тематические приоритеты для такого подхода к перестройке глобального управления «снизу вверх» в период с 2024 по 2035 гг., имеет смысл сосредоточиться на трех важнейших направлениях. Во-первых, это общие угрозы безопасности (например, распространение ядерного оружия и другого ОМУ, международный терроризм, высокотехнологичная преступность). Во-вторых, это вызовы, связанные с новыми чувствительными технологиями (ИИ, кибер- и биотехнологии, управление Интернетом, ГМО и молекулярная инженерия). В-третьих, можно сосредоточиться на сложных отношениях между человеком и окружающей средой (изменение климата, биоразнообразие и защита окружающей среды, управление ресурсами и переход к устойчивому развитию). Во всех этих трех областях следует начинать с относительно небольших, постепенных шагов, а затем переходить к более комплексным и потенциально более политически противоречивым аспектам глобального управления.

Если мы говорим о России в 2035 г., то можно предположить, что к этому времени конфликт на Украине так или иначе уже завершится, и будет достигнуто некое новое соглашение между Москвой и «коллективным Западом». Выстраивание новых отношений будет медленным, поэтапным и не приведет к восстановлению той модели взаимодействия, которая существовала в первые два десятилетия нынешнего столетия. Есть вероятность того, что даже в 2035 г. некоторые из санкций США и ЕС, введенных против Москвы в 2022–2024 гг., все еще будут действовать. Выстраивая новую модель отношений, стороны, вероятно, смогут почерпнуть больше из опыта холодной войны второй половины ХХ века, чем из наследия начала XXI столетия. Разворот России в направлении Азии продолжится и дальше, даже если удастся избежать прямого военного столкновения с НАТО и восстановить определенный уровень сотрудничества с Западом. В то же время Россия продолжит активно использовать возможности, открывающиеся в других динамично развивающихся регионах мира, включая Ближний Восток, Африку и Латинскую Америку.

Одним из сценариев российского экономического развития к 2035 г. и в последующие годы может стать позиционирование России как «зеленой страны», то есть основной упор может быть сделан на сохранении природы, защите окружающей среды и «зеленом производстве». Учитывая огромные размеры страны, обилие разнообразных природных ресурсов и сохраняющиеся неосвоенные пространства, Россия может оказаться в выгодном положении в многолюдном и скученном мире 2035 года. В то же время Россия может продемонстрировать свои сравнительные преимущества в некоторых областях фундаментальной и прикладной науки, высшего образования, общественного здравоохранения и городского планирования. Ключевой задачей во всех этих областях будет максимальное раскрытие творческого потенциала российского общества и удержание в стране лучших и самых ярких умов в условиях острой международной конкуренции за человеческий капитал.

Можно сделать вывод, что в ближайшем будущем международный авторитет России будет зависеть от способности страны вносить свой вклад в воспроизводство различных глобальных общественных благ и позиционировать себя как надежного и предсказуемого международного партнера.

В среднесрочной и долгосрочной перспективе международная обстановка, в которой оказался Китай, вероятно, станет более сложной, а международные вызовы, с которыми он сталкивается, — более серьезными. В будущем динамика отношений между великими державами изменится, и позиции в тандемах Россия — США и Китай — США в американской дипломатии могут поменяться местами. После окончания войны на Украине Россия может перестать быть «самой прямой и явной угрозой» для США, а отношения России с Западом перестанут быть такими напряженными, как сегодня. В то же время отношения с Китаем станут самым непосредственным объектом внимания Соединенных Штатов.

Однако роль Китая в построении мирового порядка будет лишь усиливаться, поскольку будет расти его международное влияние и авторитет. Темпы экономического роста Китая могут то ускоряться, то замедляться, но его положение как одной из самых могущественных стран в мире с точки зрения общенациональной мощи не поколеблется. Можно нередко услышать предсказания экспертов о том, как скоро Китай обгонит США и станет крупнейшей экономикой мира, но Китай не ставит перед собой такой цели развития как обогнать или превзойти США. У Китая есть свои потребности в развитии и своя траектория, которой он придерживается. Самое главное — продолжать двигаться вперед, чтобы страна все время усиливалась для удовлетворения растущих потребностей своего населения.

Китайское «лицо» в построении мирового порядка будет более самобытным по мере того, как его участие будет активизироваться. Страна будет готова продвигать собственное видение, делиться своими планами, предоставлять больше ресурсов и играть более заметную роль в мире. Китай уже выдвинул собственные концептуальные идеи, в которых «сообщество единой судьбы» рассматривается как общая основа или каркас, а Глобальная инициатива развития, а также Глобальная инициатива в сфере безопасности и Глобальная цивилизационная инициатива (создание гармоничного и взаимосвязанного мира) видятся ее вспомогательными частями. Китай рассматривает этот вопрос в глобальной перспективе и ориентируется на формирование гармоничного и единого международного порядка и эффективных механизмов глобального управления.

Как два постоянных члена Совета Безопасности ООН, Китай и Россия несут серьезную ответственность за сохранение Организации Объединенных Наций — самого широкого, представительного многостороннего механизма в мире — и должны стремиться адаптировать ООН к происходящим в мире переменам путем рациональных реформ, восстановить авторитет этой всемирной организации, повысить ее эффективность и вернуть ей центральную роль в мировой политике.

Китай и Россия как представители глобального Юга или его партнеры, должны работать вместе с ним над построением мирового порядка и системы глобального управления. Глобальный Юг не является единым целым и не имеет четкого определения, он внутренне разнообразен и у разных его стран нет абсолютно одинаковых устремлений, поэтому нельзя ожидать, что будет сформирован некий монолитный механизм сотрудничества, представляющий интересы этой большой и разнородной группы стран. Однако в течение ближайшего десятилетия вполне возможно формирование многоуровневых, многодисциплинарных и разноформатных режимов сопряжения приоритетов отдельных стран глобального Юга, своего рода сети многостороннего взаимодействия стран глобального большинства, в которой одни механизмы безопасности и развития будут страховать другие.

Первая четверть века подходит к концу. С каждым годом все менее уместно утверждать, будто мы по-прежнему находимся в самом начале нового тысячелетия. Совсем скоро человечество вступит во вторую четверть XXI в., и сегодня, наверное, самое время задуматься о том, как могла бы закончиться эта вторая четверть, или, по крайней мере, о том, как мог бы выглядеть наш мир в середине следующего десятилетия. Как далеко в ближайшие 10 лет может зайти распад нынешнего мирового порядка, установившегося после Второй мировой войны, и что будет с институтами, международными режимами, двусторонними и многосторонними договорами и другими элементами современной системы международных отношений? Что скорее всего сохранится, а что будет окончательно сдано в исторический архив? Когда человечество достигнет дна нынешнего кризиса, и каким окажется это дно?

Андрей Кортунов:
Международная система между кризисом и революцией

Корни проблемы

Мир 2035 года, разумеется, будет существенно отличаться от мира 2024 года. Численность населения планеты увеличится еще на один миллиард человек — с восьми до почти девяти миллиардов, — хотя общие темпы роста продолжат снижаться. В период между 2030 и 2035 гг. глобальное потепление, скорее всего, перешагнет критический порог в 1,5 °С, что вызовет цепочку глубоких и необратимых изменений в экосистеме планеты, за которыми последуют и не менее глубокие социальные перемены. Глобальный экономический рост продолжится, хотя и может значительно замедлиться; Азия, по всей видимости, останется ключевой движущей силой мировой экономики, а Китай окончательно утвердится в роли самой мощной экономики на планете. Национальные экономические приоритеты в большинстве стран мира, вероятно, продолжат смещаться от традиционных количественных показателей ВНП к более комплексным качественным параметрам устойчивого развития. К 2035 году значительная часть человечества уже будет жить в условиях, которые современные футурологи называют «пост-информационной экономикой».

Конечно, разнообразные «черные лебеди» — от новой непредвиденной смертоносной пандемии до глобальной ядерной войны, способной полностью уничтожить человеческую цивилизацию, — могут значительно скорректировать дальнейший ход истории. В теории, между 2024 и 2035 гг. может произойти множество непредсказуемых событий (один из апокалиптических сценариев с оптимистическим финалом хорошо изображен в китайском блокбастере «Блуждающая Земля»), но в данной статье мы позволим себе ограничиться потенциальными изменениями в мировом порядке, исключающими наиболее катастрофические и наименее вероятные сценарии.

Распад нынешнего миропорядка еще находится на своей начальной стадии. Пока он в основном затронул относительно узкий круг двусторонних и многосторонних институтов и режимов, в которых Россия играет особо значительную роль — от Совета Безопасности ООН и российско-американского режима контроля над стратегическими вооружениями до Арктического совета и ОБСЕ, а также глобальные энергетические, сырьевые и продовольственные рынки. Однако то, что мы видим сегодня, может быть лишь вершиной айсберга, поскольку дезинтеграция все больше затрагивает многие другие сферы мировой политики и экономики, например — ВТО и ВОЗ, механизмы нераспространения ОМУ и международного антитеррористического сотрудничества, различные региональные институты безопасности и развития.

Далеко не все дезинтеграционные тенденции связаны с конфронтацией России и Украины или даже с противостоянием США и Китая. Некоторые из явных индикаторов нарастающих проблем стали заметны задолго до драматических событий последних двух-трех лет. Например, многостороннее соглашение по иранскому ядерному портфелю (СВПД — Совместный всеобъемлющий план действий) забуксовало из-за выхода из него администрации Дональда Трампа уже в 2018 г. А в 2019 г. Вашингтон вышел из Договора с Москвой о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД). В 2015 г. в Европе разразился беспрецедентный миграционный кризис, последствия которого в полной мере не преодолены и по сей день. В 2016 г. состоялось печально известное голосование в Великобритании по выходу из ЕС (Брекзит). Повышенная волатильность на мировых товарных и финансовых рынках началась еще раньше — по крайней мере, во время финансового кризиса 2007–2008 гг. Региональные многосторонние организации (от ССАГПЗ до ЭКОВАС) также испытывали трудности в течение довольно длительного времени. Похоже, что совокупное воздействие конкретных проблем в разных регионах мира и в различных измерениях мировой политики и экономики в итоге спровоцировало начало обрушения ранее общепризнанных норм, процедур и принципов, которые до последнего времени поддерживали международную стабильность и порядок.

Поэтому, вероятно, было бы чрезмерным упрощением утверждать, что продолжающийся кризис международных отношений вызван исключительно или даже преимущественно обострением напряженности в отношениях между Россией и Западом или в отношениях между Пекином и Вашингтоном. Проблемы многосторонних институтов и режимов намного глубже и носят более универсальный характер. Эффективность и даже легитимность этих институтов и режимов ставится под сомнение, политические популисты утверждают, что эти институты все больше отрываются от нужд и интересов простых людей и продвигают интересы лишь космополитических и своекорыстных элит. Достаточно вспомнить, как яростно Дональд Трамп и его сторонники нападали на ООН, или как настойчиво европейские популисты демонизировали бюрократию ЕС в Брюсселе. Во времена усиливающихся экономических тягот, социальных напряжений и угроз безопасности подобные настроения неизбежно приобретают больше сторонников и становятся все более массовыми.

Это означает, что мы не можем анализировать наблюдающийся кризис глобального управления, не обращаясь к некоторым фундаментальным изменениям внутри национальных государств. То, что мы наблюдаем сегодня внутри многих государств, можно охарактеризовать как долгосрочный упадок традиционных механизмов социальной и политической мобилизации, вызванный непрекращающимся социальным расслоением (стратификацией) и утверждением новых средств социальной коммуникации. Во многих странах традиционные политические партии теряют прежнюю власть, легитимность основных государственных институтов и процедур ставится под сомнение. Старые политические границы между правыми и левыми, консерваторами и либералами становятся все более расплывчатыми, а новые четко обозначенные политические границы пока так не возникли. Вследствие этих тенденций национальные государства (особенно на Западе) все чаще управляются очень хрупкими и неустойчивыми политическими коалициями, которые крайне уязвимы и болезненно реагируют даже на незначительные колебания общественных настроений и предпочтений. Разумеется, от таких политических коалиций трудно, если вообще возможно, ожидать последовательной и ответственной внешней политики, ориентированной на долгосрочную перспективу. В международных, как и во внутренних делах накапливается дефицит лидерства, приобретающий опасные масштабы. Уровень неопределенности в международных отношениях продолжает расти, и существует высокая вероятность того, что эта тенденция сохранится и в будущем.

Татьяна Алексеева:
Роль идеологии в современном мире

Преемственность и перемены

Мало кто сомневается в том, что при сохранении нынешних международных тенденций — а похоже, что в ближайшие десять лет они никуда не денутся — мировой порядок претерпит еще более глубокие и потенциально опасные изменения, чем мы можем себе представить сегодня. Остается только надеяться, что некоторые основные параметры прежней системы и режимов международных отношений все же сохранятся. С одной стороны, они по-прежнему отражают общие универсалистские идеи и общие потребности международного сообщества, и многосторонние платформы для их обсуждения по-прежнему необходимы, несмотря на глубокие разногласия и многочисленные расколы в мировом сообществе. С другой стороны, трансформация нынешнего мирового порядка по своей природе все еще представляет собой скорее эволюционный процесс при сохранении изначального фундамента, чем подлинную революцию, которая бы полностью разрушила старый порядок и установила новый. Не стоит недооценивать устойчивость ряда многолетних международных практик, правил и даже привычек и традиций, которая не раз давала о себе знать в течение последних двух-трех лет. Вполне вероятно, что в мире 2035 года все еще можно будет увидеть множество черт мира образца 2024 года или даже мира 1945 года.

Однако через одиннадцать лет авторитет старых международных режимов будет менее уважаем, а их функциональная эффективность снизится в том смысле, что они (или большинство из них) могут стать просто политическими символами уже несуществующего единства человечества. Некоторые функциональные механизмы, которые не смогут приспособиться к новым потребностям, дадут сбой или распадутся, как, например, уже распались старые механизмы безопасности между НАТО и Россией, а создание новых механизмов безопасности в Европе будет сложным и длительным процессом. Трудно себе представить, что в 2035 г. мы сможем увидеть новые хорошо развитые и формализованные системы коллективной безопасности в таких регионах, как Северо-Восточная Азия или Ближний Восток. Скорее всего, в обозримом будущем в мире сохранится нынешняя институциональная усталость, которая станет серьезным препятствием на пути запуска новых глобальных или региональных организаций.

В то же время уже существующие региональные организации и транс-региональные механизмы, отражающие общие политические, экономические потребности и требования безопасности своих членов, не только выживут, но и могут стать более активными действующими лицами, играющими наиболее заметную роль в мировой политике и экономике. Речь идет о таких очень различных по своей природе организациях как БРИКС, ШОС, ЕС, НАТО, АСЕАН и некоторых других. Не стоит недооценивать институциональную инерцию, накопленную давно существующими организациями; к примеру, практически невозможно представить, как можно распустить или даже радикально трансформировать Организацию Североатлантического договора. Напротив, весьма вероятно, что по крайней мере некоторые из этих многосторонних организаций будут и дальше разрастаться, принимая в свои ряды новых членов. Можно также предсказать более гибкие механизмы принятия решений в некоторых из них, которые могут размыть красную линию между членством и партнерством (например, механизмы БРИКС+). С другой стороны, платой за дальнейшее расширение может оказаться более сложный и громоздкий процесс принятия решений, а также ослабление дисциплины в таких организациях.

В отличие от универсальных механизмов ООН, обладающих крайне широким мандатом, институты, занимающиеся региональными или даже глобальными проблемами, ориентированные на решение конкретных проблем, состоят из единомышленников и в силу этого могут претендовать на большее внутреннее единство и большую функциональную эффективность. Дальнейшее укрепление таких институтов способно непреднамеренно способствовать дальнейшей фрагментации старой системы международных отношений. Иными словами, существование единого международного порядка в 2035 г. будет скорее символическим, а роль региональных организаций и транс-региональных механизмов станет более предметной (ориентированной на решение конкретных задач), тогда как акцент в построении мирового порядка сместится с крупных и комплексных многосторонних проектов на частные ситуативные проекты с ограниченным числом заинтересованных участников. Таким образом, мир 2035 года будет более фрагментированным, чем мир 2024 года, что еще больше усложнит задачу справедливого распределения общемировых благ и согласования общей стратегии развития человеческого социума.

Максим Харкевич:
Глобальное управление в эпоху обострения конкуренции между великими державами

Кризис государственности

Важный вопрос в происходящей трансформации — как размывание мирового порядка может повлиять на отдельные государства? Можно ли избежать дальнейшего углубления кризиса государственности, окончательного распада социальных и политических институтов внутри хрупких государств в разных регионах мира? Углубится ли нынешний разрыв между успешными и неуспешными государствами или он останется прежним? Каково будет влияние вероятного кризиса государственности на экономический рост, технический прогресс, окружающую среду и изменение климата, на глобальную продовольственную и энергетическую безопасность, на распространение ядерного оружия и других видов оружия массового уничтожения, а также на международную миграцию?

На наш взгляд, кризис государственности, скорее всего, продолжится, по крайней мере, в некоторых регионах мира. К 2035 году мы увидим больше стран с распадающейся государственностью в таких регионах, как Ближний Восток, Африка или даже Южная Азия. Национальная идентичность в некоторых из этих стран остается очень слабой, и ощущение принадлежности к определенной нации зачастую не такое сильное, как чувство принадлежности к племени, к региону или к религиозной конфессии. Эти проблемы также усугубляются растущей трансграничной миграцией населения, что нередко приводит к складыванию гибридной идентичности или параллельных идентичностей. Сегодня около 184 миллионов человек (2,3% мирового населения) живут за пределами страны своего происхождения. К 2035 году это число легко может удвоиться.

Поскольку у малых и относительно слабых стран меньше возможностей для эффективной защиты от неконтролируемых флуктуаций внешней среды, чем у крупных и сильных держав, они, как правило, острее ощущают последствия распада мирового порядка. Условия их выживания и успешного развития в кризисных условиях заметно ухудшаются. Главной задачей для них становится адаптация к новой, преимущественно неблагоприятной для них среде с минимизацией сопутствующих издержек. Помимо усугубления внутриполитических проблем, будут развиваться и становиться более вероятными региональные конфликты. В мире ближайшего будущего получат дальнейшее распространение терроризм, экстремизм и сепаратизм, а цель искоренения бедности станет еще более труднодостижимой.

С другой стороны, готовность великих держав участвовать в государственном строительстве в отдаленных уголках земного шара, скорее всего, останется на низком уровне. Сама идея помощи в государственном строительстве была скомпрометирована явными неудачами недавних попыток в таких странах, как Афганистан, Ирак, Сомали или Гаити. Многочисленные внутриполитические проблемы в развитых странах также ограничат их возможности или готовность к масштабному перераспределению ресурсов от глобального Севера к глобальному Югу. Это может привести к тому, что значительные территории глобального Юга будут де-факто исключены из системы международных связей, хотя де-юре даже самые слабые государства останутся легитимными международными субъектами. Однако подобное исключение их из жизни мирового сообщества будет иметь свои пределы: «несостоявшиеся государства» продолжат генерировать международные проблемы, «экспортируя» новые и новые волны нелегальных мигрантов, трансграничной преступности (включая наркотики и торговлю людьми), загрязнение окружающей среды и т.д.

Легко предсказать, что продолжающийся распад системы международных отношений и, в частности, растущий раскол между США и Китаем нанесут большой урон мировой экономике, техническому прогрессу, попыткам управления изменениями климата, решениям глобальной продовольственной и энергетической безопасности, не говоря уже о проблемах нераспространения, региональных конфликтах и международном терроризме. Теоретически малые государства могут извлечь какие-то выгоды из конкуренции между США и Китаем, балансируя влияние двух экономических гигантов и получая дополнительные бонусы и преференции от каждого из них. Однако такие выгоды, даже если они материализуются, все равно будут перевешиваться общими потерями для мировой экономики, которые будут сказываться на всех участниках международной системы.

Парадокс сегодняшнего дня в том, что человечество отчаянно нуждается в более высоком уровне управления общим мировым хозяйством, но текущие геополитические тенденции толкают его в прямо противоположном направлении. Конкретные издержки этих тенденций зависят от многих независимых переменных, в частности, от того, как долго может продолжаться конфликт между Россией и Западом, и насколько всеобъемлющим и радикальным окажется стратегическое размежевание между США и Китаем.

В любом случае в 2035 году мы должны быть готовы жить в мире с более низкими темпами экономического роста, с меньшей социальной сплоченностью в большинстве стран мира, с более явными и разрушительными климатическими и экологическими проблемами, с более ожесточенной конкуренцией за природные ресурсы и с более явными и прямыми вызовами безопасности — как традиционными, так и нетрадиционными. Эпоха интенсивного геополитического соперничества может принести и некоторые неочевидные преимущества, например, ускоренная гонка в сфере военных технологий может создать новые стимулы для развития инновационных гражданских технологий. Обострившаяся конкуренция между великими державами могла бы дать толчок поиску новых моделей социального и экономического развития, стимулировать масштабные инвестиции в фундаментальную и прикладную науку на Востоке и на Западе, как это было во время холодной войны во второй половине XX в. И все же эти выгоды никак не уравновесят новые проблемы и риски, связанные с фрагментацией системы глобального управления.

В этой связи критически важно, чтобы в течение следующего десятилетия ответственные участники мировой геополитики и экономики были в состоянии управлять происходящей фрагментацией. Если такая фрагментация выглядит предопределенной, то, по крайней мере, она должна стать максимально упорядоченной и наименее болезненной для всех участников процесса, даже если они по-прежнему будут в корне расходиться во взглядах на желаемый мировой порядок в более отдаленной перспективе. Способны ли государственные лидеры овладеть искусством «управления фрагментацией»? Пока это неизвестно — ведь данное искусство требует большого терпения, эмпатии, выдержки и дальновидности — тех качеств, которые всегда в дефиците в деле государственного управления.

Ежегодный доклад Международного дискуссионного клуба «Валдай»
Аттестат зрелости, или Порядок, какого ещё не было

«Большой сделки» не будет

Возможно ли представить себе, что ведущие мировые игроки достигнут стратегического соглашения об основах нового мирового порядка (договорятся о новой «большой сделке») в период между 2024 и 2035 гг.? Если да, то кто должен участвовать в таком соглашении и в какой конкретной форме оно может быть узаконено? Если нет, то возможно ли длительное сосуществование автономных политических и экономических международных подсистем (при сохранении раскола мира по линиям «Восток — Запад» и «Север — Юг»)?

Есть, по крайней мере, две причины, по которым новая «большая сделка» выглядит крайне маловероятной. Прежде всего, будет практически невозможно определить, кто должен участвовать в такой инициативе. Последняя «большая сделка» была заключена в 1945 г. пятью великими державами-победительницами, которые согласились создать Организацию Объединенных Наций. Несмотря на разногласия по многим вопросам, им все же удалось достичь приемлемого компромисса. Отчасти это произошло потому, что их было всего пять, и они во многом были готовы принять общие, пусть и не идеальные для каждой из них по отдельности, правила игры. В наши дни трудно представить, чтобы небольшая группа стран (например, пятерка постоянных членов СБ ООН P5 или двадцатка G20) принимала решения по фундаментальным аспектам глобального управления в отсутствие и от имени других международных игроков — как государственных, так и негосударственных. Такие решения, если они будут приняты, очевидно, не будут признаны легитимными, так что их конкретное полноценное исполнение едва ли можно обеспечить. С другой стороны, трудно представить себе «большую сделку», согласованную всеми 193 членами ООН при поддержке сотен частных корпораций, институтов гражданского общества и других международных игроков. Если это так маловероятно сегодня, то как это может стать более вероятным в 2035 г., когда глобальная политика и экономика, насколько можно судить, станут еще более сложными и многомерными?

На самом деле, при нынешних обстоятельствах в обозримом будущем будет очень сложно выявить безусловного гегемона или даже группу гегемонов в складывающемся мире, и в этом заключается главное отличие текущей эпохи от прошлой истории. Другими словами — мы не можем ожидать больших исторических сделок, поскольку времена изменились, и условия для глобальных договоренностей уже не те, какими они были в прошлом столетии. Новый мировой порядок придется выстраивать в условиях отсутствия очевидного для всех гегемона (даже традиционное понимание определения «великой державы» в 2035 г., скорее всего, будет подвергаться серьезной ревизии), а это значит, что не должно возникнуть ситуации, когда такой безусловный гегемон устанавливает правила, а остальной мир лишь пассивно принимает их. Теперь речь может идти о компромиссах, которые достигаются в ходе многосторонних консультаций между рядом равноправных международных игроков. Именно здесь кроется наибольшая сложность, поскольку этот подход потребует от основных игроков принятия друг друга как политически равных партнеров, признания существования самоценных и самодостаточных цивилизаций и обслуживающих цивилизации идеологических систем, представленных конкретными странами. Такой подход потребует от основных игроков согласия с правами друг друга на участие в построении мирового порядка, а также достижения компромисса в отношении разных базовых идей и правил, касающихся нового мирового порядка. Можно достаточно уверенно прогнозировать, что решительный прорыв по всем этим направлениям в ближайшем будущем маловероятен.

Кроме того, в исторической ретроспективе большие сделки заключались после масштабных международных конфликтов, которые позволяли зафиксировать и измерить новый баланс сил в системе международных отношений. Так было после Тридцатилетней войны (Вестфальская система), Наполеоновских войн (Венский концерт), Первой мировой войны (Версальская система) и Второй мировой войны (Ялтинско-Потсдамская система). Однако сегодня прямой военный конфликт между основными участниками международных отношений практически неизбежно перерастет в глобальную ядерную войну, которую никто не может себе позволить. Поэтому вместо традиционных континентальных или даже глобальных военных конфликтов для проверки меняющегося баланса сил крупные игроки используют различные заменители и суррогаты — прокси-войны, гибридные войны, экономические войны, технологические войны и т.д. Плюс таких заменителей в том, что они позволяют контролировать риски и ограничивать издержки противостояния, а минус в том, что они не позволяют точно измерить изменения баланса сил. Прокси- и гибридные войны могут длиться долго, не определяя окончательного победителя. А в отсутствие последнего никакая «большая сделка» не возможна. Очень маловероятно, что к 2035 г. ситуация в мире изменится каким-либо радикальным образом; напротив, есть основания полагать, что в следующем десятилетии общий спектр доступных для основных игроков прокси- и гибридных войн значительно расширится. Таким образом, наступление «момента истины» в мировых делах может откладываться на неопределенное будущее.

Если это предположение верно, то это значит, что все мы будем жить в раздробленном мире в течение длительного времени. В этой связи было бы очень желательно сохранить хотя бы некоторые области действительно глобального, а не регионального сотрудничества, охватывающие относительно нетоксичные, но тем не менее критически важные сферы, такие как чувствительные технологии, биоразнообразие, управление ресурсами и т.д. Однако в наши дни даже такие, казалось бы, технические вопросы, как ИИ, ГМО, общественное здравоохранение и изменения климата, неизбежно приобретают политический окрас и используются крупными игроками для попыток получения преимуществ перед своими оппонентами. Политизация вопросов сохранения глобального достояния и расширенного воспроизводства всеобщих благ неизбежно поставит жесткие рамки для по-настоящему глобального сотрудничества в раздробленном и фундаментально нестабильном мире. Продвинутое многостороннее сотрудничество в воспроизводстве общественных благ крайне желательно и даже жизненно необходимо, но, скорее всего, оно возникнет уже за горизонтом 2035 г.

Иван Тимофеев:
Асинхронная многополярность: управляющие параметры и векторы развития

«Проектный» подход к многостороннему сотрудничеству

Возможно ли восстановить приемлемый уровень глобального и регионального управления «снизу вверх», то есть через набор тактических, ситуативных, транзакционных соглашений по отдельным и конкретным вопросам? Если да, то какие вопросы будут наименее токсичными и наиболее перспективными в ближайшем и более отдаленном будущем? Каким образом подобные соглашения могут перерасти в нечто более стратегическое, долгосрочное и всеобъемлющее?

Можно использовать два подхода, когда речь идет о глобальном управлении: «сверху вниз» и «снизу вверх». Подход «сверху вниз» предполагает сначала достижение консенсуса на макроуровне, определение основных концепций, идей, ценностей, рамок, механизмов и т.д., а затем продвижение и принятие конкретных мер на этой согласованной основе. Подход же «снизу вверх» заключается в избегании споров по концепциям, ценностям и идеологиям в отсутствии макро-консенсуса и в содействии поэтапному развитию глобального управления от низкого уровня к высокому посредством прагматичного сотрудничества по конкретным вопросам.

Самый идеальный способ — это синхронизация и координация подходов «сверху вниз» и «снизу вверх». Однако в ситуации, когда крупные державы решительно противостоят друг другу, будет проблематично достигнуть консенсуса по их расходящимся концепциям, идеям, ценностям и внешнеполитическим доктринам. Поэтому, не отказываясь от задачи продвижения глобального управление на стратегическом уровне, в сложившихся условиях целесообразно взять в качестве основы для прорыва подход «снизу вверх», чтобы, накапливая достижения в сотрудничестве по конкретным вопросам, продвигать при этом глобальное управление во все больших масштабах и на все более высоком уровне.

Подход «снизу вверх» к восстановлению глобального управления имеет ряд очевидных недостатков и потенциальных проблем. Во-первых, узко определенные темы оставляют мало места для компромиссов, поскольку стороны не могут ожидать друг от друга, что на уступки в одной области им ответят взаимностью в другой, или что в какой-то неопределенный момент в будущем в их отношении партнерами также будет проявлена добрая воля (то, что в теории международных отношений называют «диффузной взаимностью»). Во-вторых, подход «снизу вверх» слишком медленно укрепляет доверие между сторонами, поскольку при этом обычно не затрагиваются основные вопросы безопасности или развития, а главное внимание уделяется относительно мелким, преимущественно техническим и второстепенным вопросам. В-третьих, такой подход редко привлекает внимание общественности, поэтому при его использовании нелегко будет добиться широкой общественной поддержки тактических и технических соглашений, которые он может обеспечить.

Тем не менее некоторые из недостатков этого подхода можно рассматривать и как потенциальные сравнительные преимущества. Как правило, небольшие и поэтапные соглашения могут не попадать в поле политических радаров, и для них не нужны громоздкие и политически сложные процедуры ратификации. Чем более технический характер носит вопрос, тем более активная роль в его решении отводится экспертам, что увеличивает их независимость от политиков. Кроме того, как мы хорошо знаем из истории, увязки не всегда являются положительным фактором в переговорном процессе; во многих случаях увязка одной проблемы с другой вносит дополнительные сложности в переговорный процесс и задерживает достижение взаимоприемлемого соглашения.

Если рассматривать наиболее перспективные тематические приоритеты для такого подхода к перестройке глобального управления «снизу вверх» в период с 2024 по 2035 гг., имеет смысл сосредоточиться на трех важнейших направлениях. Во-первых, это общие угрозы безопасности (например, распространение ядерного оружия и другого ОМУ, международный терроризм, высокотехнологичная преступность). Во-вторых, это вызовы, связанные с новыми чувствительными технологиями (ИИ, кибер- и биотехнологии, управление Интернетом, ГМО и молекулярная инженерия). В-третьих, можно сосредоточиться на сложных отношениях между человеком и окружающей средой (изменение климата, биоразнообразие и защита окружающей среды, управление ресурсами и переход к устойчивому развитию). Во всех этих трех областях следует начинать с относительно небольших, постепенных шагов, а затем переходить к более комплексным и потенциально более политически противоречивым аспектам глобального управления.

Удастся ли достичь существенного прогресса в какой-либо из этих широко определенных областей к 2035 году? Этот вопрос остается открытым. Для каждой проблемы характерно уникальное сочетание заинтересованных сторон, движущих сил назревших перемен, политических и технических препятствий, механизмов реализации и проблем с проверкой и контролем. У каждого направления своя логика, своя динамика, своя инерция, хотя, в конечном счете, все они взаимосвязаны и взаимозависимы, поэтому любые успехи или неудачи в одной области окажут значительное влияние на две другие.

С другой стороны, кажется, что, по крайней мере, в некоторых из вышеперечисленных болезненных проблем мир на самом деле приближается к точке невозврата, за которой мы просто утратим способность вернуть негативные тенденции под контроль человечества. Возможно, наиболее правильным подходом было бы сосредоточиться на тех угрозах и опасностях, которые нельзя откладывать до 2035 года, хотя достижение консенсуса по короткому списку таких приоритетов уже сейчас представляет собой довольно сложную задачу.

Андрей Кортунов:
Глобальная инициатива цивилизаций: международная стратегия Пекина обретает завершенность

Выводы для России и Китая

Что приведенные выше соображения означают для России и Китая? Какую роль может сыграть каждая из этих двух стран в формировании нового мирового порядка, основанного на изменении баланса сил в мире, а также объективных ресурсных, демографических, технологических и других ограничениях? Существуют ли сферы, в которых Россия и Китай обладают сравнительными преимуществами, позволяющими им претендовать на глобальное лидерство? Как можно реализовать эти преимущества на практике?

Если мы говорим о России в 2035 г., то можно предположить, что к этому времени конфликт на Украине так или иначе уже завершится, и будет достигнуто некое новое соглашение между Москвой и «коллективным Западом». Выстраивание новых отношений будет медленным, поэтапным и не приведет к восстановлению той модели взаимодействия, которая существовала в первые два десятилетия нынешнего столетия. Есть вероятность того, что даже в 2035 г. некоторые из санкций США и ЕС, введенных против Москвы в 2022–2024 гг., все еще будут действовать. Выстраивая новую модель отношений, стороны, вероятно, смогут почерпнуть больше из опыта холодной войны второй половины ХХ века, чем из наследия начала XXI столетия. Разворот России в направлении Азии продолжится и дальше, даже если удастся избежать прямого военного столкновения с НАТО и восстановить определенный уровень сотрудничества с Западом. В то же время Россия продолжит активно использовать возможности, открывающиеся в других динамично развивающихся регионах мира, включая Ближний Восток, Африку и Латинскую Америку.

Географическая диверсификация представляется особенно важной в силу того, что к 2035 году Россия должна будет найти свое место в новой системе международных отношений, которая будет сильно отличаться от той, которую мы видим сегодня. В частности, Россия должна будет обеспечить себе место в мировой экономике в ходе и после завершения четвертой промышленной революции. Нынешняя роль России как ключевого поставщика углеводородных ресурсов и других видов сырья вряд ли сохранится через десять – пятнадцать, а тем более — через двадцать – двадцать пять лет. Мировое потребление нефти может достичь пика в начале 2030-х гг. или даже раньше, в то время как мировой спрос на газ достигнет своего апогея примерно на пять-семь лет позже. Москва может столкнуться с серьезными проблемами при попытке сохранить свою нынешнюю долю на мировых рынках вооружений или космических запусков, где многие новички будут агрессивно бороться за новые контракты. Это предполагает необходимость глубоких изменений не только во внешнеэкономической стратегии России, но и в общей стратегии модернизации страны, которая должна все дальше отходить от существующей модели, основные параметры которой исторически сложились в принципиально иных внешних условиях начала 2000-х гг. К такому переходу Москву будут подталкивать и долгосрочные демографические проблемы, которые не исчезнут в 2035 г.

Одним из сценариев российского экономического развития к 2035 г. и в последующие годы может стать позиционирование России как «зеленой страны», то есть основной упор может быть сделан на сохранении природы, защите окружающей среды и «зеленом производстве». Учитывая огромные размеры страны, обилие разнообразных природных ресурсов и сохраняющиеся неосвоенные пространства, Россия может оказаться в выгодном положении в многолюдном и скученном мире 2035 года. В то же время Россия может продемонстрировать свои сравнительные преимущества в некоторых областях фундаментальной и прикладной науки, высшего образования, общественного здравоохранения и городского планирования. Ключевой задачей во всех этих областях будет максимальное раскрытие творческого потенциала российского общества и удержание в стране лучших и самых ярких умов в условиях острой международной конкуренции за человеческий капитал.

Наконец, вместе с другими великими державами Россия могла бы выполнять функции международного гаранта безопасности, исходя из того, что эти функции будет крайне востребована в нестабильном и непредсказуемом мире 2035 г. Эти функции могут распространяться на часть постсоветского пространства и на другие регионы мира, такие как Ближний Восток и Африку. В идеале такое взаимодействие должно происходить под эгидой ООН, но, как уже отмечалось ранее, эффективность ООН вряд ли значительно возрастет к 2035 году, поэтому договоренности о безопасности между Москвой и ее партнерами, скорее всего, будут осуществляться на основе соответствующих двусторонних или многосторонних соглашений. Можно сделать вывод, что в ближайшем будущем международный авторитет России будет зависеть от способности страны вносить свой вклад в воспроизводство различных глобальных общественных благ и позиционировать себя как надежного и предсказуемого международного партнера.

В среднесрочной и долгосрочной перспективе международная обстановка, в которой оказался Китай, вероятно, станет более сложной, а международные вызовы, с которыми он сталкивается, — более серьезными. В будущем динамика отношений между великими державами изменится, и позиции в тандемах Россия — США и Китай — США в американской дипломатии могут поменяться местами. После окончания войны на Украине Россия может перестать быть «самой прямой и явной угрозой» для США, а отношения России с Западом перестанут быть такими напряженными, как сегодня. В то же время отношения с Китаем станут самым непосредственным объектом внимания Соединенных Штатов. Это не означает, что отношения России и США станут дружественными, а отношения Китая и США непременно ухудшатся, а лишь то, что отношения России и США будут относительно менее сложными для американской дипломатии, а отношения Китая и США станут наиболее заметным вызовом для американцев. Это означает, что США будут уделять больше внимания и выделять больше ресурсов для Азиатско-Тихоокеанского региона, энергичнее продвигать возглавляемые Соединенными Штатами эксклюзивные механизмы политики, безопасности и экономики с целью стратегического сдерживания Китая. В то же время деятельность НАТО распространится и на Азиатско-Тихоокеанский регион, так что условия для стратегической безопасности Китая станут менее благоприятными. А накал страстей в горячих точках, таких как Южно-Китайское море, Тайваньский пролив и Северо-Восточная Азия не только не снизится, но может стать еще более жарким, достигнув состояния, при котором нельзя исключать прямые конфликты и противостояния.

Однако роль Китая в построении мирового порядка будет лишь усиливаться, поскольку будет расти его международное влияние и авторитет. Темпы экономического роста Китая могут то ускоряться, то замедляться, но его положение как одной из самых могущественных стран в мире с точки зрения общенациональной мощи не поколеблется. Можно нередко услышать предсказания экспертов о том, как скоро Китай обгонит США и станет крупнейшей экономикой мира, но Китай не ставит перед собой такой цели развития как обогнать или превзойти США. У Китая есть свои потребности в развитии и своя траектория, которой он придерживается. Самое главное — продолжать двигаться вперед, чтобы страна все время усиливалась для удовлетворения растущих потребностей своего населения.

Китайское «лицо» в построении мирового порядка будет более самобытным по мере того, как его участие будет активизироваться. Страна будет готова продвигать собственное видение, делиться своими планами, предоставлять больше ресурсов и играть более заметную роль в мире. Китай уже выдвинул собственные концептуальные идеи, в которых «сообщество единой судьбы» рассматривается как общая основа или каркас, а Глобальная инициатива развития, а также Глобальная инициатива в сфере безопасности и Глобальная цивилизационная инициатива (создание гармоничного и взаимосвязанного мира) видятся ее вспомогательными частями. Китай рассматривает этот вопрос в глобальной перспективе и ориентируется на формирование гармоничного и единого международного порядка и эффективных механизмов глобального управления.

Иван Тимофеев:
Евразийская структура безопасности: от идеи к практике

Императивы сотрудничества

Сегодня, когда рушится прежний мировой порядок, а новый еще не сформировался, российско-китайское сотрудничество должно осуществляться в конструктивном ключе, ориентироваться на стабилизацию. Оно должно быть нацелено на исправление всего нерационального и несправедливого в нынешнем мировом порядке с помощью новых конструкций, а не на радикальное и безоговорочное разрушение прежнего порядка и существующих механизмов целиком, без оглядки на возможные неблагоприятные последствия подобных действий.

Как два постоянных члена Совета Безопасности ООН, Китай и Россия несут серьезную ответственность за сохранение Организации Объединенных Наций — самого широкого, представительного многостороннего механизма в мире — и должны стремиться адаптировать ООН к происходящим в мире переменам путем рациональных реформ, восстановить авторитет этой всемирной организации, повысить ее эффективность и вернуть ей центральную роль в мировой политике. Даже если эффективность системы ООН в обозримом будущем останется относительно невысокой, постоянная упорная работа в этой системе очень важна для будущего мирового порядка.

Китай и Россия как представители глобального Юга или его партнеры, должны работать вместе с ним над построением мирового порядка и системы глобального управления. Глобальный Юг не является единым целым и не имеет четкого определения, он внутренне разнообразен и у разных его стран нет абсолютно одинаковых устремлений, поэтому нельзя ожидать, что будет сформирован некий монолитный механизм сотрудничества, представляющий интересы этой большой и разнородной группы стран. Однако в течение ближайшего десятилетия вполне возможно формирование многоуровневых, многодисциплинарных и разноформатных режимов сопряжения приоритетов отдельных стран глобального Юга, своего рода сети многостороннего взаимодействия стран глобального большинства, в которой одни механизмы безопасности и развития будут страховать другие.

Изначально ШОС и БРИКС были платформами для политического, экономического, гуманитарного сотрудничества, а также сотрудничества в сфере безопасности между их странами-участницами, но по мере расширения и развития этих институтов их функции стали расширяться, а их влияние на международный порядок и глобальное управление будет и дальше возрастать. С одной стороны, эти два проекта уже привлекли немалое число участников, но их членство будет дальше разрастаться, имея транс-региональный или даже глобальный масштаб. Они уже широко представлены как источники новых норм, процедур и моделей сотрудничества как в политической, так и в экономической сферах. С другой стороны, это также механизмы сотрудничества, состоящие из стран с разными политическими системами, идеологиями, религиями и цивилизациями, поэтому их практика также является ценным источником знаний для построения международного порядка и системы глобального управления. Китай и Россия — основные участники этих двух объединений, поэтому в своих подходах к развитию ШОС и БРИКС обе страны должны уделять все больше внимания задачам строительства нового мирового порядка и системы глобального управления.