Лабиринты европейского популизма: клише и сущность

В последнее время общим негативным трендом стало то, что популизм, национализм и протекционизм в политическом дискурсе Европы недвусмысленно превращаются в синонимы. Термин «популизм» не следует использовать излишне широко. Эксперты выступают в пользу того, чтобы говорить о популизме как о стратегии, а не как об описании обусловленной политической группы или определенно очерченной идеологии.

Популистская волна может докатиться и до России, что станет серьезной угрозой политическому порядку страны. Если популизм понимать как стратегию или специфическую форму политической риторики, даже демагогии, то это позволит легче относиться к тому, что действительно составляет содержание данной политики. Тем не менее не стоит её сильно редуцировать или сводить только к отрицательному клише.

Решение о выходе Великобритании из Европейского союза и победа Дональда Трампа на президентских выборах в США в 2016 г. часто трактуются в СМИ и экспертами в качестве высших проявлений продвижения опасного популизма на Западе. В связи с успехом Марин Ле Пен как кандидата на пост президента во Франции, победой национал-консервативной партии Альтернатива для Германии на выборах в ФРГ в 2017 г. (ворвавшейся третьей в бундестаг) и продвижением к власти подобных партий, движений, групп в Нидерландах, Австрии, Скандинавии и государствах Центральной и Восточной Европы нередко обоснованно говорится о нарастании «популистской волны» в Старом Свете.

Прошедшие общенациональные выборы в Голландии, Франции, Норвегии, Германии, Австрии, Чехии являются знаковыми, крайне важными для будущего Европы [1]. Хотя правящим элитам удалось в целом сохраниться у власти, усиление националистических, антиглобалистских, евроскептических и протестных партий, наряду с другими фундаментальными сдвигами, может в корне изменить траекторию развития континента. Евроскептики, популисты, националисты стали сильнее, значит, существующим правительствам государств-членов придется быть более умеренными в отношении Большого Брюсселя, например, когда они будут рассматривать вопросы формирования бюджета ЕС, распределения квот просителей убежища, поддержки стран, испытывающих финансовые проблемы и т. д. С этой актуальной проблематикой сопряжена опасная угроза терроризма, политического исламизма. Именно этот вызов актуализирует необходимость определенного ограничения прав граждан и усиления вмешательства в их частную жизнь для всеобщей безопасности. Евробюрократы и национальные элиты государств-членов пытаются разрешить известную тягостную дилемму обеспечения безопасности сограждан и сохранения европейских ценностей, не причиняя вреда культуре толерантности и духу политкорректности.

Марк Энтин, Екатерина Энтина:
Возвращение эры консервативного национализма в ЕС и США

Политические перипетии 2017 г. могут способствовать образованию в определенных странах Евросоюза гибридных коалиций в составе националистически настроенных лево- и праворадикалов. Хотя в Латинской Америке популизм плотно связан с левыми движениями, в Европе он больше соединен с националистическим, критически настроенным против мигрантов правым политическим флангом. Подъем правого популизма в Старом Свете, безусловно, ослабил позиции левоцентристских партий. Однако общим негативным трендом стало то, что популизм, национализм и протекционизм в последнее время в политическом дискурсе Европы недвусмысленно превращаются в синонимы.

В европейском контексте популизм (от лат. populus — народ) часто определяют как политику, апеллирующую к широким массам и обещающую им скорое и лёгкое решение острых социальных проблем. Обращение к этой тематике подчас связывают с ее использованием для делигитимизации своих политических противников. Любой политик в каждой стране нашего континента чуть ли не ежедневно заявляет, что с популизмом в Европе надо бороться «не на жизнь, а насмерть». Лидеры левых, в частности, социал-демократических и лейбористских партий неоднократно обвиняют в социальном популизме представителей партий правого спектра. Правоцентристы (так называемые буржуазные партии) критикуют, в свою очередь, центристов за «аграрный популизм», а партии левого, «красного» фланга — за стандартный левый популизм. Перманентные политические конфликты могут разгораться не только по злободневному вопросу о мигрантах, но и относительно путей последующего развития, самого существования ЕС. В национальном контексте любой европейской страны популизм приобретает свою исключительную специфику и представляет порой нечто иное, чем у соседей. Противники популизма также легко втягиваются в политическую риторику сомнительных отличий «нас» от «них».

Однако ведутся напряженные научные, даже академические дискуссии: в чём действительно заключается это понятие. Политологи спорят о значении этого слова, по крайней мере более полувека. Ядро этой категории состоит в том, что это движение играет на противопоставлении «народа» и коррумпированной «элиты», цель которой — возвратить власть от нынешней правящей группировки к бывшей. Для сегодняшних подлинных европейских популистских движений эта элита представляет собой, как правило, городской, либеральный, высокообразованный и космополитичный истеблишмент. А такая широкая категория, как «народ», представляется ещё более спорной, поскольку в неё включают «большинство людей» без классовых, гражданских, социальных и иных различий, опираясь в массе только на широкую этническую общность. Главное, что многие категории электората чувствуют огромное расстояние до власть имущих и их мира, в котором эти политики вращаются. На эту тему существует достаточное количество научных работ, но системного, полного осмысления подобной проблемы, кажется, всё же до сих пор нет.

Тех, кого привычно квалифицируют сегодня как популистов, часто объединяют в первую очередь с тем, против чего они выступают, а не с тем, за что они борются. Британская исследовательница политической теории Маргарет Канован ещё в 1999 г. отмечала, что популистские движения находятся в дуальной оппозиции: против господствующей структуры власти и против доминирующих идей и ценностей. Политический противник приобретает, таким образом, относительно абстрактный характер и масштаб, а это — глобальные финансовые институты и такие безликие враги, как технократы и либеральные элиты. (Например, Маргарет Канован перечисляет семь видов популизма, а немецкий политолог Петер Виль насчитывал не менее 24 его характерных особенностей.)

Андрей Кортунов:
Главная интрига G20 — в противостоянии обороняющихся глобалистов и наступающих националистов

Типично, что популистские движения персонифицируются с сильным и харизматичным популярным лидером. Они практически обречены на неприятие власть имущих, учитывая, что популисты по своей природе являются критически настроенными против любой существующей системы. Поскольку им нравится стремиться к более прямой и краткой риторике, «резать правду-матку», их легко обвинить в упрощенчестве, примитивизме. Если они приходят к власти, как, например, партия «Сириза» в Греции, они часто кооптируются в те же структуры власти, с которыми они намеревались бороться. Национальной бюрократии с её привычными шаблонами приверженности процессам глобализации, за исключением национального права на самоуправление, бывает трудно отвернуться от того, что они обладают и пользуются силой государства. Тем не менее антиинституционализм — общая характерная черта подлинных европейских популистов.

Общим клише, привычным трюизмом в «политических тусовках» в 2017 г. стало обвинение политиков из правящих партий собственной оппозиции в национализме, популизме и протекционизме — некий «токсичный коктейль», с которым якобы неожиданно столкнулась современная Европа. Этот подход стал типичным, запутывающим реалии нынешнего европейского контекста и, вероятно, является главной причиной того, что сегодня популизм используется вульгарно, как бранное слово. Националистический рефлекс избирателей стал их реакцией на неуверенность правящих властей в вопросе о том, как более либеральные мейнстримовские партии отнесутся к озабоченности избирателей, используемой более популистскими движениями с их националистическими ответами. В этом, очевидно, подлинный вызов прошедшего электорального цикла. В американском контексте, где значение этой антиэлитистской категории сильнее в политическом дискурсе, понятие популизма воспринимается менее обостренно.

В то же время последний еврокризис достаточно показателен как пример отношения со стороны ведущих европейских лидеров, особенно бюрократии в Брюсселе, к таким левым популистам, как партия «Сириза», которых третировали, притесняли, прессинговали, как и обычных правых популистов. Критика и борьба «Сиризы» против крупных международных и особенно европейских финансовых институтов спровоцировала широкое сопротивление правительств государств-членов против центральных структур Европейского союза. Попытки партии «Сириза» противопоставить себя политике «жесткой экономии» ЕС также показали, как безнадежно трудно биться с наднациональной властью, их структурами. То же самое достаточно наглядно демонстрирует сейчас и переговорный процесс по Brexit.

Основной враг для сегодняшних популистов — неолиберальная политика, а также значение и ценность открытых границ. То, что объединяет правых и левых популистов в Европе и США, — это сопротивление против основных глобальных финансовых институтов, против ограничения ими национально-государственных суверенитетов. Суверенитет — ключевое понятие для современных действительных популистов. Политические популистские проекты исключительно антигегемонистские и представляют собой даже более демократичные программы, чем тот состав участников, из которых они состоят. Учитывая, что многое из сегодняшней международной политики подключено к международным институтам, зачастую непонятно, какие опции, например, правые популисты готовы взять на себя или при каких альтернативах развития они видят свои долгосрочные политические перспективы.

Алексей Портанский:
«Раздробленный мир» в поисках будущего

Финансовый кризис 2007–2010 гг. убедительно показал, что макроэкономика играет центральную роль в качестве мобилизационной основы для широких популистских движений. Для всех правых экономические кризисы создают как внутренних, так и внешних врагов — иммигрантов и неолиберальные элиты. В исследовании о результатах более 800 выборов в период 1870–2014 гг. в двадцати развитых странах, включая благополучные скандинавские государства, эксперты немецкого Института экономических исследований в Мюнхене показали, что внешняя поддержка консерваторов особенно росла на 30% после финансовых кризисов.

Термин «популизм» не следует, таким образом, использовать слишком всеохватно, широко. Известный греческий исследователь популизма Яннис Ставракакис очень хорошо аргументировал, почему национализм и популизм должны быть сохранены отдельно в наших исследованиях. Даже если такая партия, как «Национальный фронт» во Франции, выступает в защиту «народа», она предполагает более определенное название этого сообщества. Национализм вовсе не равнозначен популизму, что является основной характеристикой этой партии. Я. Ставракакис и другие эксперты выступают в пользу того, чтобы говорить о популизме как о стратегии, а не как об описании обусловленной политической группы или определенно очерченной идеологии. Другие специалисты обоснованно говорят о значительных градациях популизма.

Таким образом, популистская волна, которая стала трендом в большинстве западных демократиях, может, увы, мало-помалу докатиться и до России, что станет капитальной угрозой политическому порядку страны. Если популизм понимать как стратегию или специфическую форму политической риторики, даже демагогии, то это позволит легче относиться к тому, что действительно составляет содержание данной политики. Тем не менее не стоит её сильно редуцировать, сводить только к отрицательному клише или бранному слову.

1. Выборы 2017 г. на периферии Евросоюза в постсоциалистиеских государствах ЦВЕ можно выделить в особую категорию, в частности: 18 июня — парламентские выборы в Албании, досрочные парламентские выборы в Болгарии 26 марта, региональные выборы в Хорватии 22 мая, выборы президента в Сербии 9 апреля и т. д.