Империя, над которой не восходит солнце

Результаты выборов в Великобритании объясняются, с одной стороны, усталостью британцев от Брекзита, с другой, «корбинизмом», то есть токсичностью фигуры лидера Лейбористкой партии, его позицией по Брекзиту и политической программой. Однако это только вершина айсберга. Результаты выборов «подсвечивают» тренды современной британской политики, которые во многом будут определять ее содержание в долгосрочной перспективе.

По итогам выборов можно сделать три основных вывода.

Во-первых, уверенная победа консерваторов не имеет ничего общего с решением проблемы «расколотой Британии». 50,3% избирателей проголосовало за партии, которые так или иначе ставили под сомнение результат референдума 2016 года, предлагая либо второй референдум, либо отмену Брекзита.

Во-вторых, на фоне падения электоральных результатов популистских акторов происходит «популистское заражение» Консервативной и Лейбористской партий. Партия независимости Соединённого Королевства и «Партия Брекзита» как некогда победители выборов в Европейский парламент (в 2014 и в 2019 гг.) на прошедших выборах получили 0,1% и 2% голосов соответственно. Есть все основания полагать, что это не упадок партийного популизма, а смена его носителя.

Эклектизм программы Джонсона, где за общей вывеской Брекзита находилась более левая программа по социальным вопросам, и более правая по вопросам миграции и национальной идентичности, объясняется популистской логикой. Оценивая социально-экономическую программу «корбинистов», пронизанную социальными обещаниями в духе левых режимов Латинской Америки, можно утверждать, что популизм — это уже больше, чем внутрипартийный феномен в Лейбористской партии, теперь он имплементирован в программу партии.

В-третьих, центр-региональные отношения вновь приходят в движение и вопрос государственной целостности Соединенного Королевства становится вновь актуальным. Помимо проблемы ирландского «бэкстопа», в повестку возвращается требование второго референдума о независимости Шотландии.

Переосмысление центр-региональных отношений — это, на мой взгляд, основной вызов для постбрекзитовской Британии. Складывание различных партийных систем, ассиметричный характер деволюционных соглашений между центром и регионами и экономический дисбаланс в их развитии на фоне прекращения поддержки от структурных фондов ЕС вместе с Брекзитом станет основной головоломкой для британского политического класса.

Результаты прошедших в Великобритании выборов выглядят важной вехой, подводящей черту под трехлетней полной драматизма историей выхода страны из ЕС. Соединенное Королевство (по крайней мере, формально) выходит из Европейского союза до 31 января 2020 г. на согласованных между Лондоном и Брюсселем условиях.

Максин Дэвид:
Пример Великобритании — урок для других стран ЕС

Незатейливый лозунг консерваторов «Get Brexit done» в ходе избирательной кампании оказался достаточным условием для уверенной победы над основным оппонентом — «корбинистской» Лейбористской партией с ее невнятной позицией по Брекзиту и крайне левой программой, вызывающей ассоциации со «старыми лейбористами» образца 1980-х гг. На фоне худшего выступления за всю историю выборов в Европарламент шестью месяцами ранее, Консервативная партия одержала уверенную победу, которая принесла ей большинство в 80 мест (в первые с 1987 г.). Переход голосов от лейбористов к тори составил 4,5% — четвертый по масштабности в послевоенной истории. Консерваторы победили даже в пяти избирательных округах на Северо-Востоке Англии, традиционно голосовавших за лейбористов.

Результаты выборов объясняются, с одной стороны, усталостью британцев от Брекзита, с другой, «корбинизмом», то есть токсичностью фигуры лидера Лейбористкой партии, его позицией по Брекзиту и политической программой. Однако это только вершина айсберга. Результаты выборов «подсвечивают» тренды современной британской политики, которые во многом будут определять ее содержание в долгосрочной перспективе. Более того, выборы дают повод задуматься над тем, пережила ли Британия XXI века как некогда «империя над которой никогда не заходит солнце» процесс постимперской адаптации, предполагающий переосмысления своего места в изменившемся мире и внутреннего устройства.

На мой взгляд, по итогам выборов можно сделать три основных вывода.

Во-первых, уверенная победа консерваторов не имеет ничего общего с решением проблемы «расколотой Британии». 50,3% избирателей проголосовало за партии, которые так или иначе ставили под сомнение результат референдума 2016 года, предлагая либо второй референдум, либо отмену Брекзита. Социальный раскол, выявленный на референдуме 2016 г. имеет ценностную, не экономическую природу. По данным исследователей из Королевского колледжа Лондона, 40% британцев, голосовавших за членство страны в ЕС, будут расстроены, если их ребенок женится/выйдет замуж за сторонника Брекзита. Этот далекий от предвыборной тематики пример может вызвать улыбку, но в то же время демонстрирует всю глубину раскола в британском обществе, который идет значительно дальше, чем лояльность партийному бренду.

Во-вторых, на фоне падения электоральных результатов популистских акторов происходит «популистское заражение» [1] Консервативной и Лейбористской партий. Партия независимости Соединённого Королевства и «Партия Брекзита» как некогда победители выборов в Европейский парламент (в 2014 и в 2019 гг.) на прошедших выборах получили 0,1% и 2% голосов соответственно. Есть все основания полагать, что это не упадок партийного популизма, а смена его носителя.

Вместе с избранием Б. Джонсона характерная для идеологии популизма дихотомия «народ — элиты» стала неотъемлемой частью дискурса консервативного лидера. Тезис Джонсона о борьбе «народа против парламента» во время неудавшейся пророгации парламента сменился заявлениями о формировании «народного правительства» по итогам прошедших выборов. Указанная риторика больше подходит лидеру «Партии Брекзита» Найджелу Фараджу, чем лидеру партии истеблишмента (которой тори считаются до сих пор), выпускнику Оксфорда и типичному представителю политической элиты.

Эклектизм программы Джонсона, где за общей вывеской Брекзита находилась более левая программа по социальным вопросам, и более правая по вопросам миграции и национальной идентичности, также объясняется популистской логикой. Подобная программа говорит об изменении социально-экономической политики нового консервативного правительства. Важно, что консерваторы подвергают сомнению государственную политику «аскезы» в отношении здравоохранения и образования, которая была аксиоматичной для партийного руководства со времен Маргарет Тэтчер. Вызывает вопросы не просто реализация более «левого» курса в условиях экономических эффектов Брекзита, но и то, что многие консерваторы-тэтчериты из первичных организаций партии обеспокоены тем, что энтузиазм тори по увеличению расходов завершает их трансформацию от «фискально-ортодоксального консерватизма к беспощадному радикальному правому популизму».

Александр Крамаренко:
Брекзит: блеск и нищета политики

При этом популистские черты характерны и для «корбинистской» Лейбористской партии. Так, выборы лидера партии в 2015 году прошли по новым правилам, когда центр принятия решений сместился от парламентской фракции и профсоюзов, к рядовым членам партии. Это стало одной из причин избрания лидером Д. Корбина. С этого момента популизм в партии развивался как внутрипартийный феномен [2], как стратегия коммуникации между лидером и рядовыми членами («народом»), минуя «элиту» в лице парламентской фракции. Теперь же, оценивая социально-экономическую программу «корбинистов», пронизанную социальными обещаниями в духе левых режимов Латинской Америки, можно утверждать, что популизм — это уже больше, чем внутрипартийный феномен в Лейбористской партии, теперь он имплементирован в программу партии. Новые правила выбор лидера и наследие «корбинизма» затрудняют рефлексию после выборов и, как следствие, модернизацию партии, поскольку способствуют сохранению раскола между более парламентской фракцией и рядовыми членами.

В-третьих, центр-региональные отношения вновь приходят в движение и вопрос государственной целостности Соединенного Королевства становится вновь актуальным. Помимо проблемы ирландского «бэкстопа», в повестку возвращается требование второго референдума о независимости Шотландии. «Шотландия отвергла Бориса Джонсона и тори. И все же мы снова сказали “нет” Брекситу», — так прокомментировала лидер Шотландской национальной партии Никола Стержин результаты выборов. Действительно, 6 консерваторов, избравшихся в Палату общин от 59 шотландских округов, не позволяют Джонсону заявлять об убедительном мандате на то, чтобы «вывести» регион, не голосовавший за Брекзит, из Европейского союза.

В этой связи видится два способа «удержать»» Шотландию в составе Соединенного Королевства. Первый — это электоральное восстановление Лейбористской партии. Будучи с 1960-х до первой половины 2000-х гг. на вершине шотландского политического олимпа, сначала «третий путь» нового лейборизма с элементами тэтчеризма, а затем подход Корбина к Брекзиту отдалили шотландского избирателя от лейбористов. «Декорбинизация» партийного бренда в регионе и новые предложения лейбористов по развитию деволюции в постбрезитовских условиях — вот, что может изменить расстановку сил в Шотландии. При этом текущий центробежный вектор развития партий (лейбористы движутся влево, консерваторы — вправо), видится существенной помехой для координации политических стратегий в регионе юнионистскими партиями.

Как Brexit изменит Великобританию и ЕС? Дискуссия с Ианом Бондом в РСМД

Как бы ни парадоксально звучало, но демонтаж мажоритарной избирательной системы выступает еще одним способом «сберечь» Шотландию в составе Соединенного Королевства. Будучи мощным оружием партий мейнстрима в условиях политической фрагментации, мажоритарная система одновременно усиливает и представительство националистов в Палате общин, поскольку их электорат территориально сконцентрирован. Эффект «потерянного голоса» означает, что 51% голосов шотландцев, отданных за юнионистские консервативную, лейбористскую и либерал-демократические партии в Шотландии, превратился лишь в 11 депутатских мандатов в Палате общин. Парадоксальная ситуация, когда либерал-демократы получают в три раза больше голосов, чем ШНП (11,6% голосов против 3,9%), но в четыре раза меньше мест (11 против 49), делает шотландских националистов потенциальными коалиционными партнерами в условиях «подвешенного парламента».

Переосмысление центр-региональных отношений — это, на мой взгляд, основной вызов для постбрекзитовской Британии. Складывание различных партийных систем, ассиметричный характер деволюционных соглашений между центром и регионами и экономический дисбаланс в их развитии на фоне прекращения поддержки от структурных фондов ЕС вместе с Брекзитом станет основной головоломкой для британского политического класса.

Подводя итог, отметим, что наличие подобных «разделительных линий» (национальный/европейский, центр/регион, партийные элиты/избиратели), являющихся фундаментов для процесса внутриполитической трансформации и изменения внешнеполитического курса, наводят на мысль о том, что прошлое Британии как «империи, над которой никогда не заходит солнце» актуально сейчас как никогда. Безусловно, международная среда изменилась и сама Британия уже давно не империя. Но обращения к теме «имперскости» пронизывают сегодняшний политический дискурс в ходе Брекзита. Политические акторы, в особенности, консерваторы и «Партия Брекзита», ориентируясь на наиболее отзывчивого в этом плане английского избирателя, активно используют логику «колония-метрополия» в политической борьбе, лавируя между «колониальным положением» сегодняшней Британии и славным имперским прошлым. С одной стороны, в их интерпретации, Брекзит — это ни что иное как борьба за независимость с Евросоюзом («мягкой империей»), а реформа миграционного законодательства — защита от миграционной угрозы из бывших колоний, которая превращает Британию, словами Инока Пауэлла, в «чужую землю». С другой стороны, в манифестируемой концепции Global Britain улавливаются имперские амбиции и воспоминания о политики «блестящей изоляции» конца XIX века, которая была изоляцией только по названию, а по факту представляла собой активное участие Британии в европейских и мировых делах. В этой связи вопрос, пережила ли современная Британия процесс постимперской адаптации, предполагающий «переосмысление» отношений между с современными «империями» (ЕС), бывшими колониями и того, как должно быть устроено государство, пришедшее на смену империи (быть государством одной британской нации или «союзным»), остается открытым.

1. Rydgren J (2005) Is Extreme Right‐wing Populism Contagious? Explaining the Emergence of a New Party Family. European Journal of Political Research 44 (3): 413–437.

2. Watts J., Bale T. Populism as an intra-party phenomenon: The British Labour Party under Jeremy Corbyn // The British Journal of Politics and International Relations. 2018. Vol. 21. Issue 1. Pp. 99-115.