Интенсификация конфликта на Ближнем Востоке, операция войск воздушно-космической обороны России на территории Сирийской Арабской Республики и диаметрально противоположные позиции лидеров государств в отношении действующего президента Башара Асада продолжают оставаться главными событиями повестки дня. Дамаск стал эпицентром мирового политического процесса, испытанием современной системы международных отношений, будущего региональных проектов и двусторонних отношений. Турция, как и Россия, имеет жизненно важные стратегические интересы на Ближнем Востоке, и любое действие партнеров Анкары вызывает в правящих кругах государства либо позитивную, либо негативную реакцию. Важнейшую роль также играет внутриполитическая напряженность в стране, которая проецируется и на поведение государства на международной арене. Сегодня в отношении Москвы приходится говорить о негативном характере реакции, под которой следует понимать трактовку активного военного присутствия России в Сирии и планы ее дальнейшего укрепления в регионе. В этом контексте необходимо учитывать, что любое государство нацелено на защиту собственных национальных интересов, и Турция здесь не исключение.
Террористический акт, совершенный по предварительным данным членами группировки ИГ 11 октября 2015 г. в Анкаре, стал крупнейшим по числу жертв в истории современной Турции. События такого масштаба, как правило, объединяют лидеров мирового сообщества в борьбе с общей угрозой, происходит интенсификация контактов, взаимные упреки уходят на второй план. Однако в контексте российско-турецких отношений этого пока не предвидится.
Несмотря на то, что Кремль объясняет борьбу с ИГ не только приоритетом своей национальной безопасности, но и важнейшим шагом в поддержании мирового порядка и недопущения хаоса, Анкара рассматривает позицию Москвы с точки зрения еще большей эскалации конфликта на Ближнем Востоке и граничащих с Турцией территориях. Государственный аппарат усилил негативную риторику в адрес России, открыто высказывается недовольство ее внешней политикой, затрагивается важнейшая сторона межгосударственного сотрудничества — энергетическая. Это объясняется несколькими факторами:
Во-первых, заявления руководства Турции в отношении прекращения энергетического сотрудничества, либо его существенного ослабления, не стоит воспринимать буквально. И Анкара, и Москва осознают, что альтернативы российскому газу пока нет, а диверсификация импорта углеводородов в Турцию по другим каналам, в том числе по ТАНАП, если и произойдет, то не в ближайшем будущем. Иными словами, ни в краткосрочной, ни среднесрочной перспективе разрыв энергетических отношений Москвы и Анкары невозможен. В то же время нельзя не учитывать, что разногласия между странами в отношении региональных кризисов, а самое главное их решение, усложняют процесс взаимопонимания и могут подтолкнуть Турцию к интенсификации нового витка своей энергетической политики с такими странами, как Туркменистан, Азербайджан, Иран и другими государствами Персидского Залива. Россия, в свою очередь, понимает, что зависимость Турции от российских углеводородов не позволяет последней занимать жесткую позицию в региональных кризисах, что также сказывается на общем восприятии Анкарой внешней политики Москвы.
Во-вторых, необходимо понимать, что государство, некогда претендовавшее на роль лидера тюркского и мусульманского мира, оказалась в некотором роде заложницей сложившейся ситуации. Так, Россия создает координационно-информационный центр в Багдаде при поддержке Ирана, Ирака и Сирии; западные государства пришли к пониманию того, что с мнением Москвы им придется считаться, несмотря на то, что ключевой вопрос, а именно фигура президента Б. Асада, все еще остается на повестке дня. Более того, Москва смогла найти консенсус с США и Израилем по вопросу создания механизма предотвращения столкновений в воздухе. Другие механизмы подобного характера Россия планирует разработать с Саудовской Аравией и другими государствами Персидского залива. Анкара оказывается вне игры, хотя и играет роль одного из центральных региональных акторов, и это вызывает оправданную негативную реакцию политической элиты страны. Более того, нельзя не учитывать достигнутое в июле 2015 г. соглашение по иранской ядерной программе, где страны шестерки де-факто признали увеличение роли Тегерана в регионе во всех сферах его жизни. Понимая, что после снятия санкций с Ирана его политико-экономическое влияние будет направлено и в сторону Сирии, а контакты с Западными странами, прежде всего энергетического характера, многократно возрастут, Россия сделала очередной внешнеполитический маневр. Москва, таким образом, «сыграла на опережение», дав четкий сигнал Тегерану о приоритетном партнерстве, сделав его частью своей стратегии в Сирии.
В-третьих, именно Турция, где поток беженцев исчисляется не сотнями тысяч, а миллионами, столкнулась с проблемой миграционного кризиса сильнее, нежели остальные государства Европы и Россия. Не стоит забывать, что, несмотря на культурно-религиозную близость народов, более чем два миллиона беженцев в прямом и переносном смыслах легли тяжелой ношей на Турцию. Невозможность в ближайшем времени найти конструктивное решение по вопросу размещения и занятости переселенных людей вызывает напряженную социальную и экономическую обстановку внутри страны, в очередной раз поднимая вопрос безопасности. Более того, как предполагает турецкая сторона, военная операция России может в разы увеличить поток беженцев из Сирии, и первое государство, куда они ринутся, опять же станет Турция.
В-четвертых, нельзя забывать и о том, что после прошедших парламентских выборов 7 июня 2015 г. обстановка внутри страны далека от стабильной. Это вызвано и активизацией действий признанной в Турции террористической группы «Рабочей партии Курдистана» (РКК), с которой на протяжении длительного времени правительство ведет борьбу. Однако Россия, как известно, ее таковой не признает, более того, имеет контакты с «дочкой» PKK – PYD (Партия «Демократический союз» – Сирия). Москва же придерживается позиции сотрудничества с курдскими силами, ведущими борьбу в Сирии с ИГ, в том числе и теми, с которыми Анкара не намеренна вести диалог.
В этом контексте необходимо отметить роль СМИ, которые российская сторона обвиняет в развязывании информационной войны. Действительно, зачастую события подвергаются вольной интерпретации в угоду геополитических интересов того или иного государства, и ни Турция, ни Россия здесь не исключение. Однако нельзя не учитывать внутренние процессы в стране, которые касаются и курдского вопроса и его чувствительных моментов. Так, например, показанный 16 сентября 2015 г. по центральному телевизионному каналу России документальный фильм «Земля Айлана Курди», рассказывающий о проблемах борьбы с ИГ, тяготах жизни сирийцев и кровавых преступлениях террористов, отдельно акцентирует внимание на влиянии курдского ополчения и женских батальонов из «Рабочей партии Курдистана» на успехи наземной операции в Сирии. Более того, интервью журналисту дает не рядовой член РКК, а глава координационного совета «Рабочей партии Курдистана» Джемиль Баик — в Турции он персона нон грата. Так, Д. Баик говорит, что, несмотря на существенные разногласия с турецкой стороной, ИГ — общая угроза, после ликвидации которой «...мы будем полностью заниматься вопросами независимости или автономии». Очевидно, что такая позиция не может не вызывать раздражение в Анкаре.
Однако, если до недавнего времени Москва дипломатично обходила курдский вопрос, давая понять, что сотрудничает с тем, кого считает реальными партнерами «на поле боя», то заявление В. Путина 13 октября 2015 г. на инвестиционном форуме «Россия Зовет!» Турция может воспринять как реверанс в свой адрес. Так, президент РФ в очередной раз подчеркнул дружественное направление взаимоотношений между государствами и особо отметил, что сейчас необходимо понять, как выстроить отношения на антитеррористическом треке. «Здесь у Турции много озабоченности, связанной и с курдским фактором, и с борьбой терроризмом. Мы понимаем все эти озабоченности и, безусловно, готовы учесть в ходе нашей совместной работы. Сейчас на уровне военных ведомств контакты есть», — сказал президент. Не считать это заявление определенным сигналом, безусловно, нельзя. Тем более, учитывая, что недавно российские боевые самолеты нарушили воздушную границу Турции, после чего антироссийская риторика внутри общества и в политической элите страны приняла еще большие масштабы.
В этом контексте необходимо отметить, что планы Турции по созданию беспилотной зоны на севере Сирии не увенчались успехом, что также в определенном смысле, по мнению турецкого руководства, «заслуга» Москвы. В дополнении к вышесказанному, Анкара как и многие другие государства, безусловно, получила сигнал после запуска ракет Военно-морским флотом России из Каспийского моря, территориально расположенного вне региона конфликтных действий. Этот шаг был воспринят Турцией не иначе, как демонстрация силы и спровоцировал нарастание антироссийских настроений. Более того, как подтвердил В. Путин в интервью ведущему российскому журналисту Владимиру Соловьеву 11 октября 2015 г., это действие носило и показательный характер. Новое вооружение, которым планируется оснастить российскую армию, глава государства назвал высокотехничным и высокоточным, отдельно подчеркнув, что в стране есть специалисты, знающие как его применять, а самое главное — имеющие волю это сделать.
Наконец, если охлаждение российско-турецких отношений из временного явления перерастет в тенденцию, кооперация и поиски решения региональных кризисов между Москвой и Анкарой могут зайти в тупик. Очевидно, что наметилась необходимость выстраивать новую линию отношений, не завязанных исключительно на экономическом секторе и энергетике. Политика «мягкой силы», которая активно используется Турцией в отношениях с другими государствами, дает позитивный результат, когда выигрывают обе стороны конфликта, тем самым претворяя концепцию «win-win strategy» в жизнь.