Евразийская безопасность на Балканах: возможности применения подхода

Если на глобальном уровне декларации о принципах построения нового, более справедливого мирового порядка могут оставаться абстрактными, на региональном уровне приходится сталкиваться с решением конкретных проблем безопасности. Балканский регион на сегодняшний день сталкивается с дефицитом безопасности, который восполняется (все менее, впрочем, успешно) усилиями внешних провайдеров (здесь мы имеем в виду НАТО и ЕС). Существует сильное напряжение между Сербией и непризнанным Косово, углубляется внутриполитический кризис в Боснии и Герцеговине, отношения Греции и Турции тоже далеки от полноценной нормализации, развиваются «войны памяти» между Сербией и Хорватией, сербами и мусульманами в Боснии. Как евразийский подход к безопасности может разрешить эти «узлы» конфликтности?

Евразийский подход с многообразием и инклюзивностью мог бы реанимировать мирный процесс по косовскому вопросу — убедить стороны вернуться к переговорам, где целью Москвы бы был, наверное, вывод иностранных войск из Косова и запуск процесса нормализации политического диалога Белграда и Приштины с образованием Сообщества сербских муниципалитетов. Однако пока российская дипломатия полностью находится на стороне Белграда и главным пунктом официальной позиции остается призыв к соблюдению резолюции СБ ООН 1224, согласно которой Косово должно оставаться неотъемлемой частью Сербии. Последнее снижает шансы Москвы на роль посредника между Белградом и Приштиной до минимальных.

Другой острой проблемой на Балканах остается внутриполитический кризис в Боснии и Герцеговине, связанный с параличом органов государственной власти из-за позиции Республики Сербской и кризисом легитимности нового Верховного представителя по БиГ Кристиана Шмидта, чей мандат не утвердил Совет Безопасности ООН (из-за позиции России и Китая) и чью деятельность не признают боснийские сербы. Европейский подход, организованный в оптике идеологии либеральной демократии, не инклюзивен — «за бортом» остаются сербы, в чьи интересы, как постулируется их властями, евроинтеграция не входит. Евразийский подход мог бы нормализовать ситуацию предложением, например, сменить Верховного представителя ООН на более подходящую кандидатуру, с которой согласились бы все «государствообразующие народы» БиГ. Диалог «на равных» между группами (даже без внешнего давления), впрочем, не снимает взаимного напряжения, отягощенного в том числе памятью о предыдущем военном конфликте в Боснии. Призыв к нормализации и речи в поддержку соблюдения Дейтонских соглашений без конкретных инициатив просто остаются дискурсивными действиями. Однако объективные реалии текущего момента серьезно отягощают возможности Москвы проводить свою политику в регионе.

Евразийская безопасность, сочетающая в себя «многообразие и многополярность», все еще формируется — именно как «глобальный» подход, нацеленный на поиск компромисса с теми, кто этот компромисс готов обсуждать. Тем не менее эти универсалистские принципы, напоминающие внешнеполитическую доктрину в стиле либерализма, являются альтернативой сложившейся «евроатлантической» системе безопасности, что, по сути, можно считать частью вполне реалистской борьбы за уменьшение «однополярного крена».

Возможно, одним из вариантов реального наполнения концепции евразийской безопасности станет предложение решений для региональных узлов противоречий. Балканский «узел» пока продолжает развиваться как часть кризиса «евроатлантической» безопасности: подходы, предлагаемые ЕС и США, уже плохо работают на снижение конфликтного потенциала региона.

Евразийские горизонты, впрочем, просматриваются на Балканах довольно слабо: если евразийская безопасность есть коммуникативный акт, то к этой коммуникации готовы только Сербия и Республика Сербская БиГ. Пока нацеленность новой инициативы безопасности на конструктивный разговор уводит ее от возможности полноценно конкурировать с евроатлантическими подходами там, где они все еще доминируют. Точечные изменения, которые евразийская альтернатива может предложить (например, усадить балканские стороны за стол переговоров или скорректировать международные усилия по нормализации диалога этих сторон), не смогут полностью удовлетворить все потребности безопасности Балканского региона. Евразийской архитектуре безопасности пока необходима некоторая пристройка «среднего уровня», адаптирующая глобальные постулаты к региональным реалиям.

В начале каждой публикации о евразийской безопасности неизбежно говорится о том, что это словосочетание впервые прозвучало в выступлениях президента России Владимира Путина в 2024 г. — сначала в послании Федеральному Собранию, а затем на встрече с руководством МИД России. Постепенно этот концепт обрастает наполнением, и процесс его формирования идет полным ходом. Но если на глобальном уровне реализация евразийской безопасности все явственнее приобретает определенные очертания, то на региональном остается ряд вопросов, на которые только предстоит дать ответ.

Евразийская безопасность: означающее vs означаемое

Иван Тимофеев:
Пять вопросов к архитектуре евразийской безопасности

В феврале 2024 г. в последнем на сегодняшний день послании Федеральному Собранию президент заявил о необходимости формирования «нового контура равной и неделимой безопасности в Евразии». Спустя три месяца на встрече с руководством МИД России Путин раскрыл чуть больше деталей своего видения концепта: к равной и неделимой безопасности добавилось «взаимовыгодное, равноправное сотрудничество и развитие». Новая вариация безопасности должна, по словам президента, основываться на следующих принципах: «диалог со всеми потенциальными участниками будущей системы безопасности», открытость «будущей архитектуры безопасности для всех евразийских стран» (далее последовало уточнение, что и для «европейских и натовских стран»), активизация «диалогового процесса между уже работающими в Евразии многосторонними организациями», начало «широкого обсуждения новой системы двусторонних и многосторонних гарантий коллективной безопасности в Евразии», а также «вопросы экономики, социального благополучия, интеграции и взаимовыгодного сотрудничества» и решение множества проблем как часть «евразийской системы безопасности и развития».

Далее президент обозначил необходимость разработки программного документа — «Хартии многополярности и многообразия в XXI веке». В декабре 2024 г. появилось заявление Российской Федерации и Республики Беларусь о совместном видении хартии, подписанное министрами иностранных дел двух стран (очевидно, оно стало продолжением инициатив, заявленных на II Минской конференции по евразийской безопасности). Документ представляет собой перечень из 21 пункта: 10 относится к перечислению «ключевых реалий современности», 11 — к тому, что стороны «обязуются». В пункте 15 под названием «Укреплять безопасность» стороны обязались «формировать новую общеконтинентальную архитектуру взаимодействия в области безопасности, основанную на принципах неделимости безопасности, справедливости, легитимности, устойчивости и совместного вклада участников». Очевидно, работа над документом идет полным ходом, о чем периодически сообщают российские дипломаты разных уровней на встречах с представителями евразийских стран.

В сухом остатке появление новой концепции евразийской безопасности, как нам представляется, должно было решить несколько дискурсивных задач (и «коммуникативный» запал идеи виден во всех пяти принципах, озвученных Путиным на встрече с руководством МИД России).

Во-первых, инициатива постулирует отказ от «узкой» трактовки понятия «Евразия» как части постсоветского пространства, состоящей из стран, нацеленных на углубление интеграции с Россией, и представление континента Евразия как единого пространства безопасности (сравним с концепцией «общего европейского дома», закрепленной в Парижской хартии для новой Европы).

Во-вторых, инициатива о евразийской безопасности представлена как альтернатива сложившемуся порядку (который часто фигурирует под названиями «европейской» или «евроатлантической» безопасности) и тем самым «взятие темпа», если использовать шахматную терминологию: Россия, с которой представители «евроатлантического» подхода к безопасности связывают основную угрозу, сама представляет инициативу по безопасности, на которую нужно реагировать (и реакцию, увы, предугадать нетрудно).

Альтернативность евразийской итерации безопасности опирается на отрицание части (гласных или негласных) принципов, присущих «евроатлантической» безопасности или соотносимых с ней. «Многообразие», то есть «многообразие устоев жизни, цивилизаций, культур, традиций, особенностей исторического развития, систем ценностей… многообразие форм государственного политического устройства и моделей внутреннего социально-экономического и культурно-гуманитарного развития», наверное, задумывалось как альтернатива «единообразию», которое, как представляется, достигается в ЕС и НАТО через обеспечение «блоковой дисциплины». Евразийская безопасность пока демонстрируется как площадка для широкого спектра переговоров, в ходе которых, возможно, определится институциональное наполнение инициативы. Если использовать архитектурные аналогии, что характерно для этого жанра, вместо железобетонных «евроатлантических» небоскребов предлагается перейти к весьма мобильным, довольно экологичным и легким в обслуживании «евразийским» юртам (в североамериканском случае — вигвамам), которые, в отличие от домов, легко устанавливать, сворачивать и перемещать в любое доступное место.

Впрочем, практическое наполнение инициативы только еще предстоит определить. Конечно, трудно конкурировать с относительно хорошо отлаженной системой безопасности, воплощенной в виде военного блока НАТО, который предоставляет некоторые гарантии безопасности своим участникам.

Для формирования нового — евразийского — пространства безопасности необходимо добиться не просто согласия на переговоры (что не означает даже автоматического присоединения к новому формату), а общего видения угроз и проблем безопасности, а также политической воли и необходимости прилагать общие усилия к их разрешению и преодолению.

Ключевой уязвимостью евразийской безопасности, которая может быть постулирована и как преимущество, можно назвать гибкость (с периодически присущей ей аморфностью). Конечно, одним из способов преодоления анархии становится свободная самоорганизация, но история показывает, что Гоббс убедительнее Локка и группу эффективнее сплачивает общая угроза, чем само по себе желание сотрудничать (вспомним, например, обстоятельства распада антигитлеровской коалиции или кризис с определением дальнейших приоритетов НАТО в 1990-х годах).

Балканский порох для евразийских пороховниц

Юлия Мельникова:
Евразийская безопасность как коммуникативная практика: задачи для России и Китая

Если на глобальном уровне декларации о принципах построения нового, более справедливого мирового порядка могут оставаться абстрактными, на региональном уровне приходится сталкиваться с решением конкретных проблем безопасности. Балканский регион на сегодняшний день сталкивается с дефицитом безопасности, который восполняется (все менее, впрочем, успешно) усилиями внешних провайдеров (здесь мы имеем в виду НАТО и ЕС). Конечно, с окончанием югославских войн, которое было форсировано двумя эпизодами военного вмешательства НАТО (и оба раза против сербов), можно констатировать наступление мира на полуострове. Однако, используя терминологию Йохана Галтунга, до «позитивного» мира еще далеко: существует сильное напряжение между Сербией и непризнанным Косово, углубляется внутриполитический кризис в Боснии и Герцеговине, отношения Греции и Турции тоже далеки от полноценной нормализации, развиваются «войны памяти» между Сербией и Хорватией, сербами и мусульманами в Боснии. Как евразийский подход к безопасности может разрешить эти «узлы» конфликтности?

Косовский случай характеризуется многомерностью. С одной стороны, проблема отягощена фактором идентичности, являющимся одним из главных ресурсов этнической мобилизации населения. Косово считается сербами «колыбелью нации», и отказ от него будет означать наступление для сербского общества критической ситуации, стимулирующей наступление онтологической небезопасности. С другой стороны, в Косово находится американская военная база Кэмп-Бондстил, а также действует миротворческая миссия ООН KFOR, состоящая в основном из контингентов стран НАТО (российские военнослужащие были выведены из Косова в 2004 году). К тому же в 2008 году Косово в одностороннем порядке провозгласило независимость, и самостоятельные органы власти продолжают действовать там и по сей день. Интересы Сербии и Косова взаимоисключаемы, а ЕС и США, оставшиеся посредниками в урегулировании, скорее преследуют свои интересы (увязывая вопрос о евроинтеграции Сербии с косовской проблемой), в которые достижение «позитивного» мира, кажется, не входит.

Евразийский подход с многообразием и инклюзивностью мог бы реанимировать мирный процесс — убедить стороны вернуться к переговорам, где целью Москвы бы был, наверное, вывод иностранных войск из Косова и запуск процесса нормализации политического диалога Белграда и Приштины с образованием Сообщества сербских муниципалитетов (оба обстоятельства, увы, пока не представляются реалистичными). Однако пока российская дипломатия полностью находится на стороне Белграда и главным пунктом официальной позиции остается призыв к соблюдению резолюции СБ ООН 1224, согласно которой Косово должно оставаться неотъемлемой частью Сербии. Последнее снижает шансы Москвы на роль посредника между Белградом и Приштиной до минимальных.

Другой острой проблемой на Балканах остается внутриполитический кризис в Боснии и Герцеговине, связанный с параличом органов государственной власти из-за позиции Республики Сербской и кризисом легитимности нового Верховного представителя по БиГ Кристиана Шмидта, чей мандат не утвердил Совет Безопасности ООН (из-за позиции России и Китая) и чью деятельность не признают боснийские сербы. Конечно, ситуация пока далека от той катастрофы, которая была остановлена Дейтонским соглашением 1995 года, установившим мир между основными этническими группами БиГ. Страна получила конфедеративное устройство, состоя теперь из двух энтитетов: Республики Сербской и хорватско-мусульманской Федерации Боснии и Герцеговины. Интересы сербов и интересы хорватов и мусульман резко расходятся по теме европейской интеграции (и связанной с ней теме антироссийских санкций) и по проблеме признания ответственности за военные преступления Югославских войн. Ситуация отягощается взаимными обвинениями сторон, а теперь и уголовным преследованием лидера Республики Сербской Милорада Додика, обвиняемого в призывах к сепаратизму.

Европейский подход, организованный в оптике идеологии либеральной демократии, не инклюзивен — «за бортом» остаются сербы, в чьи интересы, как постулируется их властями, евроинтеграция не входит. Евразийский подход мог бы нормализовать ситуацию предложением, например, сменить Верховного представителя ООН на более подходящую кандидатуру, с которой согласились бы все «государствообразующие народы» БиГ. Диалог «на равных» между группами (даже без внешнего давления), впрочем, не снимает взаимного напряжения, отягощенного в том числе памятью о предыдущем военном конфликте в Боснии. Призыв к нормализации и речи в поддержку соблюдения Дейтонских соглашений без конкретных инициатив просто остаются дискурсивными действиями. Однако объективные реалии текущего момента серьезно отягощают возможности Москвы проводить свою политику в регионе.

Евразийская безопасность с балканской спецификой: вместо выводов

Россия и страны Западных Балкан: особенности экономического взаимодействия. Доклад РСМД

Итак, евразийская безопасность, сочетающая в себя «многообразие и многополярность», все еще формируется — именно как «глобальный» подход, нацеленный на поиск компромисса с теми, кто этот компромисс готов обсуждать. Тем не менее эти универсалистские принципы, напоминающие внешнеполитическую доктрину в стиле либерализма, являются альтернативой сложившейся «евроатлантической» системе безопасности, что, по сути, можно считать частью вполне реалистской борьбы за уменьшение «однополярного крена».

Возможно, одним из вариантов реального наполнения концепции евразийской безопасности станет предложение решений для региональных узлов противоречий. Балканский «узел» пока продолжает развиваться как часть кризиса «евроатлантической» безопасности: подходы, предлагаемые ЕС и США, уже плохо работают на снижение конфликтного потенциала региона.

Евразийские горизонты, впрочем, просматриваются на Балканах довольно слабо: если евразийская безопасность есть коммуникативный акт, то к этой коммуникации готовы только Сербия и Республика Сербская БиГ. Пока нацеленность новой инициативы безопасности на конструктивный разговор уводит ее от возможности полноценно конкурировать с евроатлантическими подходами там, где они все еще доминируют. Точечные изменения, которые евразийская альтернатива может предложить (например, усадить балканские стороны за стол переговоров или скорректировать международные усилия по нормализации диалога этих сторон), не смогут полностью удовлетворить все потребности безопасности Балканского региона. Евразийской архитектуре безопасности пока необходима некоторая пристройка «среднего уровня», адаптирующая глобальные постулаты к региональным реалиям.

Впервые опубликовано на сайте Международного дискуссионного клуба «Валдай».