Диалог России и Китая в сфере инновационных технологий

Сотрудничество России и Китая в сфере науки, технологий и инноваций (НТИ) имеет сложную историю, выраженную специфику и интригующее будущее. Несмотря на значительный объем и высокий потенциал военно-технического сотрудничества (ВТС) сторон, включая трансфер и совместную разработку новых технологий, в настоящем материале мы сосредоточимся на гражданских, в том числе коммерческих НТИ как особой области взаимодействия.

Анализ открытых источников показывает, что на новом этапе Китай методично выстраивает каналы доступа к российским компетенциям и талантам с акцентом на перспективные научно-технологические коллективы и малые инновационные предприятия, а на перспективу рассматривает рост институционализации взаимодействий в сфере НТИ (корпоративные центры НИОКР, строительство корпоративных экосистем, венчурные инвестиции и т.д.). Текущий «цифровой» фокус этого процесса определяется состоянием российского научно-технологического комплекса и, что не менее важно, ставкой китайского руководства на усиление позиций своей электронной индустрии и интернет-компаний как ключевого фактора глобальной конкурентоспособности. Однако, очевидно, что задачи поставлены более широко — от смежных технологических направлений до продвижения взаимодействия по тем отраслям и рынкам, которые рассматриваются КНР как приоритетные (космос, авиация, фармацевтика и пр.).

Процесс сопровождается умеренной активизацией сотрудничества в научной сфере. В частности, в 2019 г. были согласованы планы совместных исследований Российской академии наук и Китайской академии наук. Однако создается четкое ощущение, что и здесь основные приоритеты КНР связаны с реализацией вышеозначенных приоритетов.

Китайская стратегия диалога с РФ в сфере НТИ рассчитана как минимум на среднесрочную перспективу и ныне лишь частично зависит от динамики китайско-американских отношений. Дело в том, что теперь уже окончательно ясно, что фокус американской политической элиты на технологическое сдерживание КНР сохранится и после президентства Трампа.

Соответственно, китайские власти и компании по-новому оценивают возможности взаимодействия с РФ и продолжат расширение сотрудничества в сфере НТИ. Эффективность этого процесса зависит от наличия минимально благоприятных внутриэкономических условий в России, отсутствия катастрофических внешних событий (худший вариант американских «санкций из Ада» или т.п.), а также корректных и эффективных мер на стороне российских федеральных властей и ведомств (включая Минобрнауки РФ, контролирующего систему вузов и бывших академических НИИ), а также политики крупнейших вузов и научных центров. Впрочем, вряд ли стоит ожидать череды прорывов наподобие решений Huawei. Скорее теперь взаимодействие будет развиваться поэтапно с весьма осторожной и трезвой оценкой «промежуточных» результатов и адаптацией конкретных решений под конкретные задачи (от покупки компаний до приглашения в КНР отдельных ученых и коллективов).

Несмотря на существенный потенциал, российско-китайское сотрудничество в сфере НТИ ставит перед РФ ряд непростых вопросов. Прежде всего, речь идет о своего рода «стратегической асимметрии». Если у КНР просматривается де-факто стратегия с понятными задачами и ставкой на развитие совершенно определенных направлений и форм взаимодействия, с российской стороны подобного системного подхода не просматривается. Несмотря на то, что РФ объективно заинтересована в росте своей роли в глобальных цепочках добавленной стоимости в том числе как источник перспективных разработок, явно требуются определенные усилия для того, чтобы этот процесс не превращался в нетто-донорство идей, технологий и талантов. В этом смысле известная несинхронизированность государственных мер по развитию технологического диалога с КНР с мероприятиями нацпроектов «Наука» и «Цифровая экономика», Национальной технологической инициативой и пр. вызывает определенные опасения. Во-вторых, при невозможности и нежелательности любой «конфронтации» между цифровыми корпорациями РФ и КНР очевидно, что налицо определенный «конфликт интересов» в части развития диалога с КНР и китайскими цифровыми гигантами с одной стороны, и ставки на усиление российских «цифровых» компаний с другой. Здесь тоже российской стороне не хватает стратегического видения, в том числе в части гармонизации интересов.

Определенный шанс на изменение ситуации, на наш взгляд, связан с возможной активизацией дискуссий по перспективам двустороннего сотрудничества в сфере НТИ. 2020–2021 гг. определены руководством обеих государств как Годы российско-китайского научно-технического и инновационного сотрудничества. Кроме того, в 2020 г. РФ является страной — председателем БРИКС. Структуры и площадки, созданные для реализации обеих инициатив, могут быть функционализированы для выработки полноценного российского подхода к развитию отношений, а также для организации диалога с китайской стороной по гармонизации целей, задач и приоритетов. Однако этот шаг еще предстоит сделать, чему пока препятствует масса факторов — от отсутствия подобной задачи на уровне руководства страны до контрпродуктивных отношений между Президиумом РАН и Минобрнауки РФ (и, добавим, с институтами развития), конкуренции между академическими НИИ и вузами, слабой вовлеченности крупного российского бизнеса в обсуждение данных проблем.

Это, разумеется, не значит, что на время определения стратегии диалога следует забыть об иных факторах, сдерживающих кооперацию. Необходима системная работа по развитию коммерческих и государственных бизнес-услуг в интересах технологических компаний — экспортеров и кооперантов. Как следствие, востребована и образовательная деятельность: (пере)подготовка грамотных международных юристов (в том числе по китайскому законодательству по инвестициям и защите интеллектуальной собственности), общие и специализированные языковые курсы для ученых, технологов и предпринимателей и пр. Особое значение приобретает и информационно-аналитическое обеспечение: от общей ситуации в КНР до конкретики по рыночному и научно-технологическому ландшафта страны (включая госполитику, инновационную инфраструктуру и пр.), и от особенностей бизнес-культуры до поощрения информационных обменов между «старожилами» на китайском рынке и компаниями-«новичками» (по опыту германских компаний — весьма эффективный источник актуальных сведений). Нужно четко осознавать, что, даже не говоря об экономических реформах и поддержке НТИ в России, только при системном подходе к созданию условий для развития кооперации в сфере НТИ с Китаем можно рассчитывать на значительный эффект.

Сотрудничество России и Китая в сфере науки, технологий и инноваций (далее также НТИ) имеет сложную историю, выраженную специфику и интригующее будущее. Несмотря на значительный объем и высокий потенциал военно-технического сотрудничества (ВТС) сторон, включая трансфер и совместную разработку новых технологий, в настоящем материале мы сосредоточимся на гражданских, в том числе коммерческих НТИ как особой области взаимодействия.

Датой начала «постсоветского» этапа российско-китайского диалога в сфере НТИ можно считать 1992 г., когда стороны подписали межправительственное Соглашение о научно-техническом сотрудничестве, заложившее основу дальнейшего развития диалога. Однако в течение 1990-х гг. взаимодействие в сфере НТИ сводилось к небольшому числу работ разной степени институционализации в интересах китайской стороны. В качестве примера можно привести договоры по развитию пилотируемой космонавтики с передачей отдельных технологий и решений создания космических аппаратов, скафандров и пр.

Владимир Коровкин:
Цифровая экономика — это экономика инноваций, а не изобретений

Картина стала меняться к концу 1990-х гг., но, особенно с 2000 г. на фоне оживления экономики РФ и начала систематической работы по развитию авиационного, ядерного и ряда иных традиционных российских технологических секторов, а с середины 2000-х гг. — инновационного предпринимательства. Впрочем, речь опять же в основном шла об отдельных, хотя порой и весьма крупных, проектах. В этот период (условно, 2000–2017 гг.) оформились и ключевые направления взаимодействия в сфере НТИ.

Первоначально едва ли не важнейшую роль в технологическом сотрудничестве РФ-КНР играли крупные (гос)корпоративные проекты, в основном имевшие де-юре или де-факто статус межгосударственных. Можно выделить два наиболее крупных «блока». Во-первых, это успешное сотрудничество в ядерной сфере — от строительства Тяньваньской АЭС (не считая межправсоглашения 1992 г., реальным началом можно считать контракт 1997 г.) до работ по реакторам на быстрых нейтронах (CEFR и последующие проекты). Во-вторых, это развитие гражданской авиационной техники (до сих пор на ранних стадиях реализации). Важнейшим является проект широкофюзеляжного дальнемагистрального самолета CR929 (обсуждался с 2008 г., соглашение заключено в 2014 г., в 2017 г. «Объединенная авиастроительная корпорация» и китайская COMAC создали СП «China-Russia Commercial Aircraft International Corporation», CRAIC). В работе находится и ряд иных инициатив, в частности, создание перспективного тяжелого вертолета AC332 AHL для китайского рынка («Вертолеты России» и китайская Avicopter).

Параллельно шел сложный процесс выстраивания взаимодействия между российскими НИИ и вузами, частными китайскими компаниями и связанными с ними техническими университетами КНР.

По мере развития интернет-рынков и венчурного бизнеса в РФ этот процесс был дополнен единичными инвестициями китайских игроков в российские технологические компании и проекты. Например, можно отметить покупку в 2010 г. китайским гигантом Tencent доли в Digital Sky Technologies (собственник Mail.ru Group), совместный проект «Роснано» и Thunder Sky в сфере литий-ионных батарей в 2010 г., покупку Wangsu Science&Technology российского стартапа CDNvideo в 2017 г. и пр.

В 2000–2010-х гг., пусть и с серьезными изъятиями, расширились контрактные и торговые взаимодействия в сфере Hi-Tech. Здесь, впрочем, наблюдался выраженный дисбаланс. Китай импортировал российские передовые технологии, опытные образцы, оборудование и материалы, размещал заказы на проектные работы, сотрудничал с российскими специалистами в сферах машиностроения, электроники (в научной сфере), новых материалов, био- и нанотехнологий, приборостроения, медицины и сельского хозяйства. Россия же в основном импортировала китайскую продукцию, оборудование и, в меньшей мере, компоненты/субпродукты и технологии в таких сферах, как ИКТ, производственные технологии, пищевая промышленность, фармацевтика и биомедицина.

Наконец, в контексте предшествующих двух направлений и на фоне российских надежд на выход на быстрорастущий китайский рынок наблюдались и периодические всплески активности по развитию совместных технопарков и иной инновационной инфраструктуры. С 1998 г. было создано около десятка технопарков — почти исключительно в КНР. Однако их эффективность как элемента совместных проектов в сфере НТИ и коммерциализации российских разработок на китайском рынке вызывает серьезные вопросы. Попытки же привлечь китайских инвесторов в российские проекты, в том числе в инновационный центр «Сколково», до конца 2010-х гг. успехов не имели.

При всем оживлении отношений в сфере НТИ, до 2018 г. они имели, с одной стороны, крайне малый масштаб, а с другой, были лишены сколько-нибудь видимой систематичности и глубины. И это несмотря на обилие официальных документов, регулярные встречи ответственных лиц и лидеров двух стран, подчеркивавших необходимость развивать сотрудничество в сфере НТИ, а также рост числа площадок диалога ученых, инноваторов, бизнеса.

Сложившуюся ситуацию можно объяснить по-разному. С одной стороны, она обусловлена общей неразвитостью российского сектора высоких технологий. Кроме цифрового сегмента (интернет-услуг, телекоммуникаций, программного обеспечения) и отдельных видов машиностроения (например, ядерных и ракетных систем) ситуация была и остается сложной. Причем наибольшие ограничения развития наблюдались как раз в тех отраслях, которые до 2010-х гг. оставались основой роста китайского сектора высоких технологий — микро- и персональной электронике. С другой стороны, по объективным причинам в последние 40 лет Китай направленно выстраивал систему кооперации в сфере НТИ прежде всего с США и в меньшей степени со странами Западной Европы и развитыми экономиками Азии. Неудивительно, что Россия долгое время не рассматривалась ни китайским руководством, ни корпоративным и научным секторами КНР как значимый и перспективный партнер.

Сяо Бинь:
Развитие устойчивого научно-технического и инновационного сотрудничества Китая и России

Ситуация стала меняться с 2018 г. с обострением технологического противостояния США и Китая. Белый дом принял несколько достаточно эффективных мер по сокращению научно-технологического взаимодействия двух стран, что выявило целый ряд пробелов как в технологических, так и в научных компетенциях КНР, мотивировав Пекин к развитию собственного потенциала. Процесс совпал с геополитическим сближением России и Китая, а также с очередным всплеском активности России в сфере НТИ.

Следствием стал быстрый рост интенсивности научно-технологических взаимодействий при наличии явного политического стимула с обеих сторон. Спецификой момента стал, с одной стороны, акцент на цифровых технологиях, а с другой, подчеркивание ведущей роли крупных частных китайских корпораций при сохранении прежней динамики по крупным двусторонним проектам в ядерной, аэрокосмической и иных «старых» сферах кооперации.

Не будем подробно останавливаться на коммерческих проектах, связанных с экспансией на российский рынок, но имеющих определенную технологическую и/или инновационную составляющую. Укажем лишь наиболее значимые из них: соглашение 2018 г. между Alibaba Group, Mail.ru Group, Мегафоном и Российским фондом прямых инвестиций (РФПИ) о создании совместного предприятия AliExpress Russia, а также договоренности «МТС» и «Вымпелкома» с Huawei о развертывании сети 5G в России.

Более важен в контексте рассматриваемой темы выраженный интерес китайских цифровых корпораций к расширению и, главное, институционализации взаимодействия в сфере отдельных передовых и прорывных технологий и технологических продуктов.

Здесь, прежде всего, следует отметить по-настоящему прорывные решения Huawei о развитии научно-технического сотрудничества с РФ в цифровой сфере. За 2018–2019 гг. компания вывела на принципиально более высокий уровень взаимодействие с российскими НИИ и вузами, сделаны значимые инвестиции в сеть центров компетенций в сфере искусственного интеллекта. Растет на российском направлении активность и другого гиганта китайской цифровой индустрии — Alibaba Group. Хотя планы по открытию в Москве одной из лабораторий ее глобального проекта DAMO Academy (озвучены в 2017 г.) не были реализованы, Alibaba с 2018–2019 гг. также постепенно расширяет проекты в России, в частности по линии своего Венчурного фонда. Взаимодействие с РФ в сфере специализированных информационно-коммуникационных технологий развивают игроки из иных отраслей, в частности, Китайская корпорация аэрокосмической науки и промышленности (CASIC).

Но и за пределами «цифры» привлекательность технологического диалога с РФ растет. Помимо вполне традиционных авиакосмических работ (включая новые материалы и конкретные решения), по экспертным оценкам представительства Сколково в КНР в последние годы наблюдается выраженный рост числа контрактов в сфере технологических разработок и поставок технологической продукции и услуг из РФ.

Постепенный рост масштабов и глубины кооперации сопровождается развитием с 2018–2019 гг. системы финансовой поддержки сотрудничества в сфере НТИ. Речь идет о крупных инвестиционных фондах с участием российского государственного капитала. Прежде всего, здесь стоит отметить Российско-китайский венчурный фонд (100 млн долл.) который был создан Российско-китайским инвестиционным фондом (РКИФ) и китайской Tus-Holdings, а также Российско-китайский (научно-)технологический инновационный фонд (1 млрд долл.), созданный РФПИ и Китайской инвестиционной корпорацией (CIC). В 2018 г. было объявлено о намерении Российско-китайского инвестиционного фонда регионального развития (создан в 2012 г. РФПИ и CIC) вложить до 300 млн долл. в три существующих и два новых фонда Skolkovo Ventures. Свою лепту внесли и условно-негосударственные акторы: так, в 2018 г. был создан Российско-китайский технологический фонд с капиталом около 100 млн долл., соинвесторами которого выступили ЗАО «Лидер» (дочернее предприятие ВЭБ.РФ и структур «Газпрома») и Shenzhen Capital. По оценкам экспертов Сколково, растет интерес к РФ и со стороны частных китайских венчурных фондов.

Большая часть этих структур пока еще не приступила к активной деятельности. При этом доля китайских венчурных инвестиций на российском рынке все еще крайне невелика (по оценкам за 2017–2018 гг. около 1,5%). Это, очевидно, связано с тем, что многие игроки занимают выжидательную позицию, изучая ситуацию в РФ и оценивая реальный потенциал российских проектов, доформированием стратегии КНР на российском рынке инноваций и иными подобными факторами.

Наконец, в отличие от предшествующих лет китайские инвесторы стали проявлять растущий интерес к созданию инновационной инфраструктуры в РФ с особым акцентом на «большие» проекты. В частности, сообщается об уже сделанных и ожидаемых инвестициях китайских структур в Технологическую долину МГУ, Сколково, технопарк «Тушино». Помимо доступа к компетенциям ведущих российских вузов возможно, что эти решения объясняются еще и желанием продемонстрировать поддержку «флагманским» проектам общероссийского или регионального значения (своего рода оплата «входного билета» на рынок).

Таким образом, анализ открытых источников показывает, что на новом этапе Китай методично выстраивает каналы доступа к российским компетенциям и талантам с акцентом на перспективные научно-технологические коллективы и малые инновационные предприятия, а на перспективу рассматривает рост институционализации взаимодействий в сфере НТИ (корпоративные центры НИОКР, строительство корпоративных экосистем, венчурные инвестиции и т.д.). Текущий «цифровой» фокус этого процесса определяется состоянием российского научно-технологического комплекса и, что не менее важно, ставкой китайского руководства на усиление позиций своей электронной индустрии и интернет-компаний как ключевого фактора глобальной конкурентоспособности. Однако, очевидно, что задачи поставлены более широко — от смежных технологических направлений до продвижения взаимодействия по тем отраслям и рынкам, которые рассматриваются КНР как приоритетные (космос, авиация, фармацевтика и пр.).

Василий Кашин:
Какие возможности открываются для России в условиях технологического противостояния США и Китая?

Процесс сопровождается умеренной активизацией сотрудничества в научной сфере. В частности, в 2019 г. были согласованы планы совместных исследований Российской академии наук и Китайской академии наук. Однако создается четкое ощущение, что и здесь основные приоритеты КНР связаны с реализацией вышеозначенных приоритетов.

Китайская стратегия диалога с РФ в сфере НТИ рассчитана как минимум на среднесрочную перспективу и ныне лишь частично зависит от динамики китайско-американских отношений. Дело в том, что теперь уже окончательно ясно, что фокус американской политической элиты на технологическое сдерживание КНР сохранится и после президентства Трампа.

Соответственно, китайские власти и компании по-новому оценивают возможности взаимодействия с РФ и продолжат расширение сотрудничества в сфере НТИ. Эффективность этого процесса зависит от наличия минимально благоприятных внутриэкономических условий в России, отсутствия катастрофических внешних событий (худший вариант американских «санкций из Ада» или т.п.), а также корректных и эффективных мер на стороне российских федеральных властей и ведомств (включая Минобрнауки РФ, контролирующего систему вузов и бывших академических НИИ), а также политики крупнейших вузов и научных центров. Впрочем, вряд ли стоит ожидать череды прорывов наподобие решений Huawei. Скорее теперь взаимодействие будет развиваться поэтапно с весьма осторожной и трезвой оценкой «промежуточных» результатов и адаптации конкретных решений под конкретные задачи (от покупки компаний до приглашения в КНР отдельных ученых и коллективов).

Несмотря на существенный потенциал, российско-китайское сотрудничество в сфере НТИ ставит перед РФ ряд непростых вопросов. Прежде всего, речь идет о своего рода «стратегической асимметрии». Если у КНР просматривается де-факто стратегия с понятными задачами и ставкой на развитие совершенно определенных направлений и форм взаимодействия, с российской стороны подобного системного подхода не просматривается. Несмотря на то, что РФ объективно заинтересована в росте своей роли в глобальных цепочках добавленной стоимости в том числе как источник перспективных разработок, явно требуются определенные усилия для того, чтобы этот процесс не превращался в нетто-донорство идей, технологий и талантов. В этом смысле известная несинхронизированность государственных мер по развитию технологического диалога с КНР с мероприятиями нацпроектов «Наука» и «Цифровая экономика», Национальной технологической инициативой и пр. вызывает определенные опасения. Во-вторых, при невозможности и нежелательности любой «конфронтации» между цифровыми корпорациями РФ и КНР очевидно, что налицо определенный «конфликт интересов» в части развития диалога с КНР и китайскими цифровыми гигантами с одной стороны, и ставки на усиление российских «цифровых» компаний с другой. Здесь тоже российской стороне не хватает стратегического видения, в том числе в части гармонизации интересов.

Определенный шанс на изменение ситуации, на наш взгляд, связан с возможной активизацией дискуссий по перспективам двустороннего сотрудничества в сфере НТИ. 2020–2021 гг. определены руководством обеих государств как Годы российско-китайского научно-технического и инновационного сотрудничества. Кроме того, в 2020 г. РФ является страной-председателем БРИКС. Структуры и площадки, созданные для реализации обеих инициатив, могут быть функционализированы для выработки полноценного российского подхода к развитию отношений, а также для организации диалога с китайской стороной по гармонизации целей, задач и приоритетов. Однако этот шаг еще предстоит сделать, чему пока препятствует масса факторов — от отсутствия подобной задачи на уровне руководства страны до контрпродуктивных отношений между Президиумом РАН и Минобрнауки РФ (и, добавим, с институтами развития), конкуренции между академическими НИИ и вузами, слабой вовлеченности крупного российского бизнеса в обсуждение данных проблем.

Это, разумеется, не значит, что на время определения стратегии диалога следует забыть об иных факторах, сдерживающих кооперацию. Необходима системная работа по развитию коммерческих и государственных бизнес-услуг в интересах технологических компаний — экспортеров и кооперантов. Как следствие, востребована и образовательная деятельность: (пере)подготовка грамотных международных юристов (в том числе по китайскому законодательству по инвестициям и защите интеллектуальной собственности), общие и специализированные языковые курсы для ученых, технологов и предпринимателей и пр. Особое значение приобретает и информационно-аналитическое обеспечение: от общей ситуации в КНР до конкретики по рыночному и научно-технологическому ландшафта страны (включая госполитику, инновационную инфраструктуру и пр.), и от особенностей бизнес-культуры до поощрения информационных обменов между «старожилами» на китайском рынке и компаниями-«новичками» (по опыту германских компаний — весьма эффективный источник актуальных сведений). Нужно четко осознавать, что, даже не говоря об экономических реформах и поддержке НТИ в России, только при системном подходе к созданию условий для развития кооперации в сфере НТИ с Китаем можно рассчитывать на значительный эффект.