Армения — Азербайджан: старый конфликт и новая эскалация

Резкое обострение ситуации на государственной границе между Тавушской областью Армении и Товузским районом Азербайджана снова привлекло внимание к ситуации в Закавказье. Эта военная эскалация стала самой крупной за последние четыре года. Насколько она изменила ход армяно-азербайджанского конфликта? Появились ли в нем новые элементы? И означает ли все это, что Евразия стоит на пороге нового регионального противостояния с активным вовлечением в него внешних игроков? Можем ли мы говорить о существенной коррекции позиций всех ключевых сторон, для которых динамика конфликта представляет повышенный интерес?

Отвечать на обозначенные выше вопросы без рассмотрения армяно-азербайджанского конфликта вне исторической динамики невозможно. Сразу хотелось бы сделать две важные оговорки.

Действительно, Карабах является сердцевиной противостояния между Арменией и Азербайджаном, но эта линия разлома далеко не единственная. Было бы корректнее говорить об армяно-азербайджанском конфликте, имеющем два театра — 193-х километровую «линию соприкосновения» в Нагорном Карабахе (районах, прилегающих к территории бывшей НКАО в составе АзССР) и госграницу между Арменией и Азербайджаном.

Вторая оговорка касается исторической динамики. Самые масштабные военные противостояния с момента вступления в силу Соглашения о бессрочном прекращении огня (это произошло 12 мая 1994 г.) в 2016 и в 2020 гг. укрепили представление о них как об уникальных событиях, перевернувших «замороженный конфликт».

Сегодняшняя ситуация уже рассматривается как нечто беспрецедентное. Но в свое время те же выводы распространялись и на апрель 2016 г., и на декабрь 2015 г., и на август 2014 г., и на лето 2010 г., и на март 2008 г. По состоянию на то время, все они были беспрецедентными событиями.

Таким образом, июльское обострение не было чем-то неожиданным. Оно подняло эскалационную планку на новую, ранее недосягаемую высоту. Но в то же самое время изменения устоявшихся годами трендов фактически не произошло. События на тавушско-товузском направлении не открыли нежелание Баку терпеть существующий статус-кво.

Ереван же, напротив, считает нынешний статус-кво хотя и не идеальным, но в целом его устраивающим. Июльская эскалация не изменила позиций Турции по поддержанию ее стратегического союзника и Ирана, заинтересованного в минимизации возможной интернационализации мирного процесса. Июль 2020 г. не открыл нежелание Москвы делать «финальный выбор» в пользу одной стороны, как минимум до перехода определенных «красных линий».

У Евросоюза нет какой-то внятной стратегии урегулирования, фактически роль его постпреда в Минской группе ОБСЕ играет Франция. Что же касается всех трех ее сопредседателей, то, несмотря на консенсус по вопросам урегулирования, они не определяют внешнюю политику своих государств, находящихся в самой жесткой конфронтации со времен завершения холодной войны. Как следствие, в ситуации, когда карабахское урегулирование не является для них экзистенциальным вопросом и по своему «весу» уступает другим проблемам, солидарного давления на Баку и Ереван они оказывать не могут. Но представим, что вдруг США, Россия и Франция преодолели все имеющиеся разногласия и сфокусировались на разрешении армяно-азербайджанского противостояния. И в этом случае от воли сторон конфликта зависит не меньше. Как заставить их проявить уступки — вопрос открытый, и июльская конфронтация не закрыла его, а, скорее, обострила.

Резкое обострение ситуации на государственной границе между Тавушской областью Армении и Товузским районом Азербайджана снова привлекло внимание к ситуации в Закавказье. Эта военная эскалация стала самой крупной за последние четыре года. Насколько она изменила ход армяно-азербайджанского конфликта? Появились ли в нем новые элементы? И означает ли все это, что Евразия стоит на пороге нового регионального противостояния с активным вовлечением в него внешних игроков? Можем ли мы говорить о существенной коррекции позиций всех ключевых сторон, для которых динамика конфликта представляет повышенный интерес?

Отвечать на обозначенные выше вопросы без рассмотрения армяно-азербайджанского конфликта вне исторической динамики невозможно. Сразу хотелось бы сделать две важные оговорки.

Два театра армяно-азербайджанского конфликта

Сергей Маркедонов:
Нагорно-Карабахское урегулирование: оправдано ли ускорение?

Первая касается определения самого конфликта. В политической науке и историографии прочно утвердилась дефиниция «нагорно-карабахский конфликт» [1]. Однако она верна лишь отчасти, и июльское военное обострение лишь подтвердило необходимость возможной ее корректировки. Действительно, Карабах является сердцевиной противостояния между Арменией и Азербайджаном, но эта линия разлома далеко не единственная. Между двумя бывшими республиками СССР после распада единого государства не была демаркирована и делимитирована госграница. В советские времена наличие анклавов на территории соседа не воспринималось как нечто экстраординарное. Общий «народнохозяйственный комплекс» был намного важнее для союзного руководства, чем межреспубликанские споры, возникавшие даже в сталинский период. Но по мере эскалации конфликта сначала в рамках Советского Союза, а потом и после Беловежских соглашений ситуация кардинально поменялось. Межреспубликанская граница превратилась в рубеж между двумя враждующими государствами, несмотря на то что война формально и не объявлена. И июльское обострение на этом направлении далеко не первое. Оно просто стало самым масштабным по сравнению с другими аналогичными случаями. Таким образом, было бы корректнее говорить об армяно-азербайджанском конфликте, имеющем два театра — 193-х километровую «линию соприкосновения» в Нагорном Карабахе (районах, прилегающих к территории бывшей НКАО в составе АзССР) и госграницу между Арменией и Азербайджаном. Сама эта граница также имеет разные направления (тавушско-товузское, нахичеванское). Но данный театр может быть описан как единый на том основании, что здесь нет статусных споров (жители Тавуша или Товуза не выступают за смену юрисдикции своих территорий) и непризнанных образований, претендующих на некую субъектность в переговорном процессе. На «пограничном» направлении есть только две страны и их интересы без всяких ирредентистских или сепаратистских движений.

Вторая оговорка касается исторической динамики. В данном случае речь не идет об экскурсах в давнее прошлое и тем более о привлечении нарративов политизированной историографии к легитимации прав той или иной стороны на обладание «своей землей». Необходим анализ событий как минимум последнего десятилетия прежде всего потому, что сначала образ апреля 2016 г. сделал многих журналистов и экспертов его заложниками. Теперь нечто подобное происходит и с образом июля 2020 г. Самые масштабные военные противостояния с момента вступления в силу Соглашения о бессрочном прекращении огня (это произошло 12 мая 1994 г.) в 2016 и в 2020 гг. укрепили представление о них как об уникальных событиях, перевернувших «замороженный конфликт», поставивших Армению и Азербайджан на грань полномасштабной войны. И в самом деле, каждое из этих событий по-своему уникально.

Первое можно рассматривать в более традиционном ключе нарастания инцидентов вдоль линии соприкосновения в Нагорном Карабахе.

Второе относится к наиболее масштабной эскалации на втором, пограничном театре. На момент написания статьи наиболее опасным трендом видится затягивание боестолкновений. Мы видим первый всплеск 12 июля, затем новый пик 16 июля, сменившийся определенным затишьем. Например, 19 июля поступила информация о том, что крестьяне приграничных территорий вернулись к своей традиционной сезонной работе. Однако в ночь с 21 на 22 июля поступила, хотя и противоречивая, информация о новой эскалации.

Леонид Нерсисян:
Карабахский тупик: что предлагает Международная кризисная группа для выхода из него?

При этом можно заметить сигналы о готовности к возобновлению переговоров — еще на втором пике конфронтации 16 июля МИД двух стран выразили такую готовность. Затем Никол Пашинян, находясь на заседании Евразийского межправительственного совета в Минске провел переговоры с российским премьер-министром Михаилом Мишустиным. Был сделан ряд заявлений со стороны главы армянского кабмина. По его словам, июльская конфронтация имела место при подстрекательстве третьей стороны, правда, адресат так и не был назван. Но сам пафос можно понять, как и попытку перекладывания ответственности на неких неназваных геополитических недоброжелателей. Там же, в белорусской столице он заявил, что «нет альтернативы мирным переговорам», добавив при этом, что его страна на односторонние уступки не пойдет. Ожидаемая формула — ее вполне мог бы повторить и Ильхам Алиев, естественно, вкладывая противоположный смысл в оценку перспектив мира между двумя закавказскими республиками.

21 июля российский министр иностранных дел Сергей Лавров провел в формате рабочего завтрака встречу с двумя послами — Варданом Тоганяном и Поладом Бюльбюль-оглы. В фокусе внимания дипломатов была активизация усилий Минской группы ОБСЕ по карабахскому урегулированию. Впрочем, это тоже стандартная формула после обострений. Но сегодня важно не пропустить точку возврата к переговорам не только в связи с «линией соприкосновения», но и с обострением на армяно-азербайджанском пограничье. Тем не менее — для сравнения — практически сразу же после достижения соглашения о перемирии в «четырехдневной войне» в апреле 2016 г. состоялось заседание Минской группы ОБСЕ, в ходе которого обсуждалась эскалация вооруженного противостояния и пути выхода из него. Прошло и заседание Постоянного совета Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, посвященное той же проблеме. Встреча же между президентами Армении и Азербайджана (первая после «четырехдневной войны») состоялась 16 мая 2016 г. в столице Австрии и продолжалась в течение двух часов. Затем, 20 июня 2016 г. по предложению Владимира Путина в Санкт-Петербурге прошел трехсторонний саммит. И те договоренности, что были там достигнуты, сохраняют актуальность и сегодня. Весь вопрос, когда произойдет возвратное движение армяно-азербайджанского маятника, а новый виток конфронтации сменится новыми переговорными раундами. Сегодня именно этот вопрос представляется самым острым. Затягивание конфликта, одна из сторон которого является членом ОДКБ, а другая — активным союзником Турции, по определению выводит его за рамки регионального противостояния. Стоит вспомнить драматическую историю мая 1992 г., когда на тот момент президент Турции Тургут Озал выступил с заявлением о решимости в случае необходимости осуществить военное вмешательство: «Пошлем войска в Нахичевань. Их надо послать без колебаний, в противном случае там могут повториться события, произошедшие в Нагорном Карабахе». В ответ на это 20 мая 1992 г. главком объединенных вооруженных сил СНГ маршал Евгений Шапошников констатировал: «Если еще одна сторона туда добавится, то мы можем оказаться на грани третьей мировой войны» [2]. Сегодня российско-турецкие отношения отличаются от динамики начала 1990-х гг. в лучшую сторону. И Москва, и Анкара характеризуют их как «стратегическое партнерство», хотя и признают широкий спектр разногласий — от статуса Крыма и Абхазии до вопросов безопасности Средиземноморья и Ближнего Востока. Как бы то ни было, а переход к переговорной фазе, очевидно, затянулся. И решение этой проблемы становится принципиально важной задачей, если вести речь о деэскалации конфликта.

Эскалация без новизны

Ильгар Велизаде:
Переговорный процесс или подготовка к потенциальной реализации военного сценария?

Вернемся, однако же, к более широким историческим контекстам. Сегодняшняя ситуация уже рассматривается как нечто беспрецедентное. Но в свое время те же выводы распространялись и на апрель 2016 г., и на декабрь 2015 г., и на август 2014 г., и на лето 2010 г., и на март 2008 г. По состоянию на то время, все они были беспрецедентными событиями. Так, 12 ноября 2014 г. вооруженными силами Азербайджана был уничтожен армянский военный вертолет Ми-24 (погибли три члена экипажа). Это был первый случай гибели военно-воздушного судна в зоне конфликта после подписания соглашения о бессрочном прекращении огня в мае 1994 г. Масштабное военное противостояние в Карабахе было зафиксировано и в 2015 г. в канун юбилейной сессии Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций. Помимо крупнокалиберного стрелкового оружия, минометов и гранатометов тогда в дело пошли гаубицы и артиллерийские систем. В ночь с 8 на 9 декабря 2015 г. на линии соприкосновения были использованы танки. Декабрьский инцидент стал первым случаем применения этого вида вооружения в конфликте за 21 год. При этом стоит заметить, что, несмотря на повышение градуса насилия, переговорный процесс не останавливался. Он прерывался, что, кстати, далеко не всегда было связано с инцидентами на «линии соприкосновения» или вдоль армяно-азербайджанской международно признанной границы. Вспомним историю с экстрадицией Рамиля Сафарова из Венгрии на родину в августе 2012 г. [3] Но несмотря на перерывы и активные «риторические войны» между Ереваном и Баку, Минская группа совершала визиты в регион, продолжала инициировать встречи первых лиц, а помимо этого формата представители стран-сопредседателей проводили переговоры с лидерами Армении, Азербайджана, а также главами МИД этих государств. «Армяно-азербайджанский маятник», совершавший движения то к новому витку боевых столкновений, то к новым переговорным раундам, работал не один год. Забегая вперед, скажем, что он продолжил работать и после апреля 2016 г. В этом контексте можно вспомнить историю весны-лета 2018 г., когда произошла эскалация насилия на нахичеванском направлении, что не помешало впоследствии Ильхаму Алиеву и Николу Пашиняну договориться об открытии «горячей линии» по реагированию на инциденты. Впрочем, эти договоренности не предотвратили ни нынешнюю эскалацию, ни предыдущие обострения меньшего масштаба.

Силовое тестирование стало частью процесса урегулирования старого этнополитического конфликта, нравится это кому-то или нет.

Таким образом, июльское обострение не было чем-то неожиданным. Оно подняло эскалационную планку на новую, ранее недосягаемую высоту. Но в то же самое время изменения устоявшихся годами трендов фактически не произошло. События на тавушско-товузском направлении не открыли нежелание Баку терпеть существующий статус-кво. 6 июля 2020 г. президент Ильхам Алиев заявил: «Сегодня фактически переговорный процесс не ведется. Видеоконференции глав МИД Азербайджана и Армении не имеют значения. Это только лишь означает, что минская группа ОБСЕ находится в действии. Хорошо, до каких пор? Быть в действии не означает быть действенным». Но недовольство отсутствием конкретных подвижек и ранее озвучивалось азербайджанским лидером и другими высокопоставленными представителями Баку. Ереван же, напротив, считает нынешний статус-кво хотя и не идеальным, но в целом его устраивающим. Июльская эскалация не изменила позиций Турции по поддержанию ее стратегического союзника и Ирана, заинтересованного в минимизации возможной интернационализации мирного процесса. Июль 2020 г. не открыл нежелание Москвы делать «финальный выбор» в пользу одной стороны, как минимум до перехода определенных «красных линий». В этом плане показательно высказывание заместителя главы российского МИД Андрея Руденко от 16 июля 2020 г.: «Могу заверить, что мы сделаем всё возможное и проявим все лучшие качества российской дипломатии, народной дипломатии для того, чтобы не только урегулировать нынешний пограничный конфликт, но и в целом чтобы отношения между братскими и близкими нам странами, Арменией и Азербайджаном, улучшились. Минская группа ОБСЕ, как это бывает обычно во время очередной эскалации, призвала конфликтующие стороны “возобновить предметные переговоры” и выступила “за возвращение международных наблюдателей в зону конфликта в Нагорном Карабахе при первой возможности”».

Презентация доклада Междунанодной кризисной группы по урегулированию в Нагорном Карабахе

Остается вопрос, когда такая возможность представится. Пока преждевременно делать выводы о том, в каком направлении изменится хрупкий статус-кво, говорить о неких территориальных изменениях в ту или иную сторону по итогам первой недели эскалации не представляется возможным. По словам российского востоковеда Станислава Тарасова, и Н. Пашиняну, и И. Алиеву предстоит дипломатическая игра «с чистого листа». Этот аргумент требует дополнительной нюансировки. С одной стороны, в азербайджанском дипломатическом корпусе обозначились перемены, и это может привести (как минимум на первом этапе) к некоторой корректировке стилистики переговоров. Отправляя в отставку министра Эльмара Мамедьярова, Ильхам Алиев упрекнул его в том, что азербайджанская дипломатия была пассивной, а не наступательной. Возможно, с усилением неформальной роли президентского помощника по внешней политике Хикмета Гаджиева так и случится. Однако весь тот круг вопросов, которые обсуждаются за столом переговоров, останется — статус Карабаха, деоккупация районов вокруг бывшей НКАО и создание коридоров для ее связи с Арменией, а также возвращение беженцев. Проблема — как увязать очередность реализации этой программы. И сами стороны, как и до 2020 г., не готовы здесь уступать.

Британский исследователь Томас де Ваал полагает, что «у России, США и ЕС есть достаточно инструментов для сдерживания обеих сторон, но нет ни времени, ни сил, ни желания, чтобы попытаться заставить Армению и Азербайджан заключить мир, не говоря уже об отправке миротворцев, которые должны будут следить за выполнением соглашения». Стоило бы, правда, отметить, что у Евросоюза нет какой-то внятной стратегии урегулирования, фактически роль его постпреда в Минской группе ОБСЕ играет Франция. Что же касается всех трех ее сопредседателей, то, несмотря на консенсус по вопросам урегулирования, они не определяют внешнюю политику своих государств, находящихся в самой жесткой конфронтации со времен завершения холодной войны. Как следствие, в ситуации, когда карабахское урегулирование не является для них экзистенциальным вопросом и по своему «весу» уступает другим проблемам, солидарного давления на Баку и Ереван они оказывать не могут. Но представим, что вдруг США, Россия и Франция преодолели все имеющиеся разногласия и сфокусировались на разрешении армяно-азербайджанского противостояния. И в этом случае от воли сторон конфликта зависит не меньше. Как заставить их проявить уступки — вопрос открытый, и июльская конфронтация не закрыла его, а, скорее, обострила.

1. Тридцатилетие конфликта в Нагорном Карабахе. 2019. Изд-во РУДН. Ред. К.П. Курылев.172 с.

2. Цит.по: Мехтиев А. Турция собирается ввести войска в Нахичевань? //Независимая газета. 1992. 21 мая.

3. Речь идет о деле азербайджанского офицера, ставшего известным благодаря убийству армянского военного Гургена Маргаряна во время совместной натовской программы обучения «Партнерство во имя мира» в Будапеште в 2004 году. За это преступление Сафаров был приговорен венгерским судом к пожизненному заключению. Но в августе 2012 года он был экстрадирован в Азербайджан для дальнейшего отбывания наказания, но на родине он был помилован указом президента Ильхама Алиева. Более того, Сафаров получил новое воинское звание и был встречен с высшими государственными почестями.