«Реставрация Мэйдзи» и Россия: сравнительный анализ опыта модернизации

Сравнения процесса модернизации политической и экономической жизни России с модернизациями в других странах, включая Японию, другие страны Восточной Азии, а также Германию, свидетельствуют о существенных различиях, определяемых разрывом между внедряемыми извне практиками/институтами и местными реалиями/культурной средой. «Реставрация Мэйдзи» и опыт Петровской модернизации (с последующими реформами Александра II и П.А. Столыпина) дают богатый материал для сравнительного анализа.

По большому счёту Япония в результате двух «открытий» извне стала лишь частью Запада в геополитическом отношении. При этом удалось сохранить свою этнонациональную и культурную идентичность, в том числе на путях ограничения иммиграции в страну и протекционистских мер в области сельского хозяйства. Можно предположить, что принятие западных стандартов глобализации означало бы окончательное разрушение традиционного японского общества — третье «открытие», которого Япония не перенесла бы.

Мы имеем весьма сложный и неоднозначный результат, который свидетельствует о пределах/ограничителях модернизации с заимствованием практик и институтов других культур и цивилизаций, да еще в сжатые сроки, что требовало насилия и не оставляло места ни для какой органичности. В любом случае это важно сознавать, рассматривая в том числе и соответствующий опыт России. Примечательны элементы сходства между Германией и Японией, приведшие к сходным результатам. Не следует забывать, что и в том и в другом случае всё кончилось кризисом, агрессией и поражением в войне с последующей оккупацией, которая и «доводила до ума» реформирование общества в соответствии с западными стандартами.

Как представляется, японский и немецкий опыт даёт пищу для размышлений, но отнюдь не в плане заимствования. Он доказывает и то, что крупные державы, подобные России, не могут быть реформированы извне. В целом Япония создала в Азии прецедент, «акцентировавший нравственные достоинства авторитарных правителей», что уходит корнями в конфуцианское наследие.

Ни у кого нет сомнений в том, что очередная модернизация политической и экономической жизни России находятся на начальном этапе и ещё многое предстоит сделать. В то же время сравнения с модернизациями в других странах, включая Японию, другие страны Восточной Азии, а также Германию, свидетельствуют о существенных различиях, определяемых разрывом между внедряемыми извне практиками/институтами и местными реалиями/культурной средой. «Реставрация Мэйдзи» и опыт Петровской модернизации (с последующими реформами Александра II и П.А. Столыпина) дают богатый материал для сравнительного анализа.

Андрей Кортунов:
«Реставрация Мэйдзи» и будущее России

Прежде всего важны результаты по известному принципу «судить о дереве по плодам его». Заимствование Японией ряда принципиальных элементов западной политической культуры, прежде всего конституционное ограничение прерогатив монарха, в результате «открытия» страны под дулами американской эскадры Перри привело к дальнейшей централизации страны и её экономической модернизации. Но одновременно Япония, влившись в поток западной политики, вступила на путь колониальной экспансии сначала в войне с Китаем в 1894–95 гг., затем после Русско-японской войны захватила Корею (1910 г.) и начала полномасштабную агрессию на континентальном Китае с создания в Маньчжурии марионеточного государства Маньчжоу-Го в 1931 г. Ценой экономической вестернизации стал глубокий кризис в начале 20-х годов с последующей тяжёлой стагнацией, что негативно повлияло на политическую ситуацию в стране и создало условия для агрессии в Восточной Азии и участия во Второй мировой войне. Закономерным итогом стали поражение Японии в войне, две атомные бомбардировки и её оккупация, которая обеспечила второй этап принудительного «открытия» страны. Не лишены глубокого символизма более чем странные фигуры японских представителей — в допотопных фраках и цилиндрах — на борту американского линкора «Миссури». И это при том что Токио пытался перещеголять Запад в военно-техническом отношении, став единственной страной, использовавшей максимально допустимый (по решениям Вашингтонской конференции по морским вооружениям 1922 года) предел для орудий главного калибра — 18 дюймов (у США на линкорах были 16, а у англичан 15 дюймов).

С российской стороны, начиная с эпохи Петра I, имело место заимствование элементов западной политической культуры и культуры вообще, научно-технического и экономического развития, образа жизни привилегированных слоёв населения, обусловившее известную неорганичность российской жизни. Это заимствование, в отличие от Японии, происходило в рамках общей европейской христианской цивилизации (заимствования у Китая в первом тысячелетии дают пример воздействия на Японию родственной культуры), но не принудительно, а в силу осознания царём необходимости модернизации как средства выживания Российского государства в европейской семье. Экзистенциальный характер реформ не вызывал сомнений, поскольку ещё Смутное время говорило о том, что отсталость грозит превращением России в материал для территориально-политического переустройства этой части Европы. Общим с Японией моментом было то, что обе страны стремились на этих путях обеспечить себе равный статус с ведущими западными державами. Для России это означало создание империи. Для Японии, наблюдавшей печальный опыт Китая, включая Опиумные войны, важен был отказ от неравноправных договоров с западными странами, что и произошло в конце XIX в. А в 1902 г. было заключено первое фактически союзное соглашение между западной страной (Великобританией) и азиатским государством в лице Японии, что отчасти стало дипломатической подготовкой Русско-японской войны. Итогом российской многоэтапной модернизации, в том числе в рамках Советского Союза, стало то, что Россия превратилась в неотъемлемую часть европейского баланса сил. В этом качестве Россия сыграла решающую роль в срыве попыток насильственного объединения Европы (наполеоновской Францией и нацистской Германией), тем самым создав условия для нынешнего европейского интеграционного проекта.

Россия также вернула долг Западу в форме Великой русской литературы (и музыки) XIX в. (Иллюстрацией может служить история, рассказанная в фильме «Чтец», где неграмотная женщина отвечает за грехи трех поколений немцев, включая тех, кто ее судит за нацистские преступления. Через чтение в тюрьме в том числе русской литературы (на «Даме с собачкой» она учится читать) она приобщается к человечеству и человечности и сама себе выносит приговор, заодно, добавим, и категорическим императивам немецкой классической философии, абсолютизировавшей роль государства.) Имели место серьёзные научные и технологические открытия и прорывы, в том числе в Советском Союзе, включая космос. Россия также приняла участие в войне с Японией на Дальнем Востоке, нанеся поражение Квантунской армии. Можно сказать, что и сейчас мы отдаем долг Западу, призывая к здравому смыслу и отказу от идеологизированной внешней политики.

Александр Крамаренко:
Будущее отношений России и Запада: русская точка зрения (по В. Вульф и О. Шпенглеру)?

По большому счёту речь идёт о двух разных вариантах псевдоморфоза (О. Шпенглер), в категориях которого наиболее плодотворно рассматривать проблему взаимодействия различных культур, в том числе в формате конвергенции и синтеза, и его различных результатов. Интерес представляет японский опыт, поскольку российский хорошо известен, хотя и является предметом различных оценок, подчас прямо противоположных. Так, существует мнение, что Россия на протяжении всей своей истории находилась в состоянии псевдоморфного развития, начиная с призвания варягов и крещения Руси, что обеспечивало его напряжение/драйвер.

Имеет смысл обратиться к такому авторитетному американскому политологу японского происхождения, как Фрэнсис Фукуяма. В своё время, будучи директором внешнеполитического планирования Госдепартамента США, он прославился своим эссе с тезисом о «конце истории» в связи с окончанием «холодной войны». Впоследствии он объяснился на этот счёт и стал автором многочисленных исследований в области общественно-политического развития и международных отношений. В своей последней книге «Политический порядок и политическое загнивание» он подробно описывает обстоятельства и причины «реставрации Мэйдзи» и ее последствий. Речь шла о создании централизованной национальной бюрократии, элементов правового государства и демократической подотчётности власти. Но это было сделано сверху в ответ на внешнюю интервенцию, а не посредством «народной мобилизации демократических сил». Во-первых, в части создания централизованной бюрократии японцам не пришлось начинать с нуля, поскольку страна унаследовала традицию бюрократического правления, заимствованную у Китая, что включало систему занятия должностей в госаппарате по результатам сдачи экзаменов. Дальше идут сравнения с госстроительством в Пруссии, где оно осуществлялось также в ответ на предполагаемую военную угрозу. Если в Пруссии в итоге были созданы замкнутые бюрократия и военная элита с сильным корпоративным духом (военные из числа юнкерства), то в Японии слой самураев (они поднимали многочисленные восстания, наиболее крупное из них в 1877 г., которые были подавлены силой) также составил основу офицерского корпуса императорской армии, которая на волне экономического кризиса превратилась в государство в государстве, выйдя из-под контроля правительства. Корпоративной замкнутости бюрократии способствовало то, что её костяк составили выходцы из двух регионов, которые и осуществляли «реставрацию Мэйдзи». Государство, как и в случае с Германией, «выковывалось в войне».

У страны уже был богатый опыт управления с помощью законов, но не правового государства, что также было заимствовано у Китая. В японском языке не было слова, эквивалентного французскому droit и английскому right (право). Американская идея естественных прав граждан рассматривалась, но была отвергнута в формулировании Конституции Мэйдзи. Соответственно, были приняты гражданские кодексы на основе французского и немецкого образцов. Конституция Мэйдзи отвергла парламентскую модель Англии в пользу более консервативной бисмарковской. Носителем суверенитета стал император. Права граждан были обусловлены тем, что они осуществлялись в рамках закона и отвечали требованиям поддержания мира и порядка, по сути они даровались императором. Эта половинчатость, обусловленная спецификой традиционного общества Японии, «неизбежно подготавливала почву для откровенного авторитаризма», который принял форму милитаризма. Не было разделения властей — третьей стороны, которая обеспечила бы соблюдение Конституции. В этом плане внутрияпонское урегулирование 1889 г. сильно отличается от английской Славной революции 1689 г. Самураи как социальный слой, наиболее потерявший в статусе в результате реформ, нашёл пристанище (со своими феодальными традициями) в армии. Весь реформенный процесс, включая принятие Конституции, носил олигархический характер. Именно «автономия бюрократии», включая военных, как и в случае с Германией, привела страну к катастрофе. Потенциально возможное демократическое развитие страны было подорвано военными.

Александр Крамаренко:
Отношения России и Китая с Западом: насколько правомерны сравнения

Отчасти заложником военных и их расчетов накануне Первой мировой войны стал и кайзер Германии. Японские военные развязали кампанию убийств политиков, включая двух премьер-министров, была предпринята попытка переворота в 1936 г. Независимо от этого правительство было настолько запугано, что не могло предотвратить провокацию Квантунской армии на мосту Марко Поло в Нанкине в 1937 г. с последующим полномасштабным вторжением в Китай. Офицерский корпус не опирался ни на какую политическую силу — более того, выработал собственную «антикапиталистическую национальную идеологию», критически относившуюся к «материализму и эгоизму промышленного общества и с ностальгирующую по воображаемому аграрному прошлому». Таким образом, правовое государство в Японии было создано в результате принятия разработанной американскими оккупационными властями Конституции в 1947 г. Но и после этого вплоть до недавнего времени страной непрерывно правила Либеральная партия.

Любопытно, что различные элементы экономической политики дают различные результаты даже в западном обществе. Как отмечает видный британский экономист Дэвид Марш, в отличие от американцев снижение налогов в Германии ведёт не к увеличению потребления, а к росту сбережений. Причина — вера немцев в то, что налоги всё равно со временем поднимут. Американский исследователь Рассел Берман отмечает принципиальное различие между Америкой и Германией: примат личной свободы в одном случае и рациональное государство как механизм реализации категорических императивов в другом.

Следует также иметь в виду, что японский капитализм сильно отличался от западноевропейского и американского. Создавались по сути олигархические финансово-промышленные группы, как это впоследствии произошло и в Южной Корее. Элементы феодальной культуры нашли своё выражение и в лояльности работников своим корпорациям. По большому счёту Япония в результате двух «открытий» извне стала лишь частью Запада в геополитическом отношении. При этом удалось сохранить свою этнонациональную и культурную идентичность, в том числе на путях ограничения иммиграции в страну и протекционистских мер в области сельского хозяйства. Можно предположить, что принятие западных стандартов глобализации означало бы окончательное разрушение традиционного японского общества — третье «открытие», которого Япония не перенесла бы.

Таким образом, мы имеем весьма сложный и неоднозначный результат, который свидетельствует о пределах/ограничителях модернизации с заимствованием практик и институтов других культур и цивилизаций, да еще в сжатые сроки, что требовало насилия и не оставляло места ни для какой органичности. В любом случае это важно сознавать, рассматривая в том числе и соответствующий опыт России. Примечательны элементы сходства между Германией и Японией, приведшие к сходным результатам. Не следует забывать, что и в том и в другом случае всё кончилось кризисом, агрессией и поражением в войне с последующей оккупацией, которая и «доводила до ума» реформирование общества в соответствии с западными стандартами. Вопросы культуры были решающими. Г. Киссинджер применительно к Германии говорил об отсутствии у элиты политической культуры умеренности. Ф.И. Тютчев писал, что для Прусской империи, каковой стала объединенная «железом и кровью» (значит, был факт принуждения извне в отношении других германских государств) Германия не было никаких объективных оснований и места в Европе. Он предсказал, что этот акт насилия над историей приведет немцев и всю Европу к катастрофе.

Как представляется, японский и немецкий опыт даёт пищу для размышлений, но отнюдь не в плане заимствования. Он доказывает и то, что крупные державы, подобные России, не могут быть реформированы извне. Возможно, определённый интерес представляет опыт Южной Кореи в части ренационализации собственности и всего национального достояния после 35-летнего колониального подчинения Японии. Кстати, там до сих пор молодой человек не может рассчитывать на достойную работу, если он не служил в армии. О чём-то говорит и то, что западные политологи широко признают статус Сингапура как «нелиберальной западной страны». В целом Япония создала в Азии прецедент, «акцентировавший нравственные достоинства авторитарных правителей», что уходит корнями в конфуцианское наследие.

Андрей Кортунов:
Неизбежность странного мира

Проблематика демократии и правового государства сейчас остро стоит в рамках системного кризиса на Западе, включая кризис представительной демократии. Последнюю страхует прямая демократия с трудно предсказуемыми и неуправляемыми результатами, как показал еврореферендум в Великобритании в июне 2016 г. На первый план выходят уже вопросы не столько демократии, сколько эффективной политики в целях обеспечения устойчивости общественного развития. Соответственно, вопросы соотношения демократии и иных форм правления входят в повестку дня. Отсюда такие характеристики, как «веймаризация» США в результате победы Д. Трампа на президентских выборах в прошлом году. Ситуация напрямую связана с экономикой и ростом неравенства в обществе. Фундаментальный вопрос: как примирить широкопредставительную демократию ХХ в. с уровнем неравенства XIX в.? Разумеется, предметом изучения и опасений является опыт межвоенного периода, который явно не вдохновляет. Но сейчас отсутствует опция решения проблем западного общества через большую войну. Возможна его мобилизация в рамках подготовки к такой войне в принципе, что само по себе опасно.

Можно предположить, что только история покажет, на каких путях будет обеспечено возвращение западного общества к устойчивому развитию и экономическому росту, возможно, что придётся задуматься об изменении самой парадигмы экономического развития, которое до сих пор было основано на количественных параметрах, завязанных на банковский процент (сейчас у Запада есть опыт нулевых и даже отрицательных процентов). Что-то может подсказать опыт Японии последних десятилетий, но на путях выборочной глобализации и урегулирования проблем в каждой отдельно взятой стране по собственным рецептам, включая госдолг (свыше 200% ВВП) как средство сбережения средств стареющего населения, а не получения дохода (что предполагает высокую степень социальной сплоченности). В плане межцивилизационного взаимодействия важно то, что ислам сохранил верность беспроцентному кредиту, и исламский банкинг расширяет свое присутствие на мировых финансовых рынках, включая Лондон.

Хотим мы того или нет, Россия уже фигурирует в западном дискурсе о судьбах демократии и «либеральных ценностей» — хотя бы как альтернативная модель «авторитарного правления» (наряду с Китаем), преимуществом которой является в том числе способность к централизованному принятию трудных долгосрочных решений в области развития. Поэтому важен наш интеллектуальный вклад в эти дебаты, тем более что речь идет о нашем общем будущем. В годы холодной войны Советский Союз своим «вызовом» способствовал принятию Западом социально ориентированной модели экономического развития. Сейчас требуется совместное осмысление всей совокупности накопленного опыта исторического развития, общим знаменателем которого были псевдоморфозы.

Г. Киссинджер в своей последней книге «Мировой порядок» (2014 г.) приходит к выводу о том, что сейчас «государственным деятелям придется принимать решения до того, как будет возможно узнать об их последствиях». Звучит мрачно, но соответствует библейской мудрости. В Первом послании апостола Павла коринфянам говорится: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (12/13). Примечательно, что дальше говорится о вере, надежде и любви и «из них главной любви». Совет хороший на все времена, особенно времена потрясений, которые мы вынуждены переживать вместе с Западом, хотя встали на путь своих преобразований 30 лет назад. Было бы неплохо, если бы такое совместное «бодрствование» (по О. Шпенглеру), или историческое творчество, проходило в режиме не конфронтации, а сотрудничества и взаимного вовлечения.