Выборы в Конгресс 2018

В американской истории различают периоды сильного и слабого президентства, руководствуясь соотношением власти между президентом и Конгрессом. Период пребывания Д. Трампа на посту характеризуется ослаблением президентской власти в США, это во многом связано с фактором личности. Американская элита не принимает Трампа как президента. Трамп же не принимает особенности политической системы США, пытаясь навязать свои правила и подстроить систему под себя, что невозможно. Еще одна особенность, раздражающая американский истеблишмент, — за Д. Трампом тянется «русский шлейф». Даже наличие республиканского большинства в нижней и верхней палатах до ноября 2018 г. не привело к взаимопониманию и слаженности в работе президента-республиканца и Конгресса. В 2018 г. можно было наблюдать множество примеров сдерживания исполнительной власти законодательной, что демонстрирует глубокое недоверие Конгресса США действующему президенту. Многие из этих примеров относятся к сфере принятия решений об отношениях с Россией.

6 ноября 2018 г. в США прошли выборы в Конгресс, которые стали главным внутриполитическим событием. Трамп назвал результаты голосования «невероятно успешными», хотя республиканцам удалось получить большинство лишь в одной палате — в Сенате. Большинство в Палате представителей завоевали демократы.

Неизвестно, сколько Д. Трамп продержится на посту президента, сможет ли он обеспечить себе относительную независимость от Конгресса. Также неизвестно, кто и когда станет преемником Трампа. Здесь возможны три варианта развития событий:

1. Отстранение действующего президента от власти в результате импичмента до 2020 г. (потенциально демократы могут запустить процедуру). Многое будет зависеть от результатов расследования «российского вмешательства» в президентские выборы, которое должно завершиться в 2019 г. Однако для вынесения приговора об импичменте необходимо одобрение 2/3 голосов Сената. Республиканцы вряд ли допустят признание импичмента, хотя разбирательства по этому вопросу могут затянуться надолго и отвлекут на себя значительные ресурсы.

2. Избрание нового президента в 2020 г. после истечения президентского срока Д. Трампа.

3. Переизбрание действующего президента в 2020 г. на второй срок, но вероятность этого невелика.

Ключевые внешнеполитические события 2018 г. и их возможные последствия

1. Вызовы режиму нераспространения и контроля над вооружениями

В мае 2018 г. Д. Трамп объявил о выходе из Совместного всеобъемлющего плана действий по Ирану (СВПД) — соглашения выработанного в результате долгих лет многосторонних дипломатических переговоров. Такой шаг имеет экономические и политические последствия, несет в себе риски в сфере безопасности для Ирана, региона, остальных участников сделки, а также мирового сообщества в целом. Одно из них — негативное влияние на режим нераспространения. Подрыв СВПД ослабляет способность противостоять угрозе применения ядерного оружия как в регионе, так и в мире в целом.

В октябре 2018 г. администрация Д. Трампа объявила о намерении выйти из ДРСМД (Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности), который является составной частью режима контроля над вооружениями. Произойдет ли выход США, на данный момент однозначно сказать сложно. Как правило, модернизации соглашений предшествуют консультации и переговоры. Таких переговоров не ведется. Не исключено, что РСМД ожидает такой же сценарий, как и договор по ПРО, когда в 2001 г. США заявили о выходе в одностороннем порядке и сделали это в 2002 г.

Режим контроля над вооружениями переживает кризис. Это во многом связано с тем, что с момента его формирования конфигурация сил в мире претерпела значительные изменения, появились новые виды вооружений, не все из которых попадают под существующие договоры. Вероятный выход США из договора РСМД усложняет ситуацию. Под вопросом судьба еще одного договора, также являющегося частью режима контроля над вооружениями, — СНВ-3, срок действия которого истекает в 2021 г. Если допустить прекращение действия последнего соглашения в 2021 году, то впервые с 1972 года не будет существовать ограничений на ядерные арсеналы, и на месте режима контроля над вооружениями возможно образование вакуума на неопределенный период. Существующий режим нуждается в адаптации к новым условиям, но, вероятно, не через его полное разрушение.

В последние годы риски в ядерной области непрестанно возрастают. Это парадокс XXI века. В XX веке в ядерной сфере существовала определенная система и культура диалога, несмотря на все сложности в двусторонних отношениях. В определенный момент ситуация резко изменилась, как в связи с усложнением политической ситуации, так и в связи со сменой отношения к ядерному оружию, которое стало восприниматься как нечто абстрактное, неспособное причинить вред, потому что никогда не будет применено, по крайней мере, намеренно. Риски возникают не только и не столько из-за количественных показателей, сколько из-за неработающей системы контроля над ядерными вооружениями, отсутствия транспарентности и доверия между государствами и их лидерами, отсутствия диалога в сфере ядерной безопасности на всех уровнях.

Сегодня понимание масштабов опасности, которое таит в себе ядерное оружие, существенно отличается от того, что существовало у современников холодной войны. Есть потенциальный риск, что следующие поколения лидеров будут уделять меньше внимания вопросам контроля над ядерными вооружениями, имея абстрактное представление о ядерном оружии. Это одна из многих причин, почему так важно не допустить полного коллапса режима контроля над вооружениями, разрыва отношений в ядерной сфере, который невозможно будет преодолеть в будущем, а также повысить уровень информирования общественности о проблеме ядерного оружия и опасности, которое оно в себе таит.

2. Долгожданный саммит

Долгожданным внешнеполитическим событием стал президентский саммит В. Путина и Д. Трампа в Хельсинки 16 июля 2018 г.

Со времен холодной войны российско-американские отношения на высоком уровне обеспечивались через механизм официальных саммитов. В этот раз, после избрания президентом Трампа и продолжения президентства Путина, данная схема не реализовалась. Это связано с внутриполитической ситуацией в США, со сложной международной ситуацией, глубоким кризисом в отношениях Москвы и Вашингтона. Однако именно в период кризисов встречи между лидерами стран особенно важны. В качестве пути к решению многих вопросов виделось наличие политической воли глав обоих государств. Потенциально саммит мог открыть путь к нормализации отношений, но этого не произошло. Многие шаги президента Д. Трампа по налаживанию устойчивых каналов взаимодействия с Москвой блокируются в Вашингтоне теми, кто намерен продолжать и усиливать разрушительный подход к отношениям с Россией.

Так, уже в августе 2018 г. Администрация США анонсировала новый пакет санкций против России, а в октябре заявила о возможном выходе из договора РСМД. Таким образом, за саммитом последовало лишь усугубление ситуации в российско-американских отношениях. Основываясь на этом опыте, ожидания от предстоящих встреч президентов в конце 2018 г. и в 2019 г. невысоки.

3. Новые антироссийские санкции

Анонсированные Администрацией США антироссийские санкции в августе 2018 г. введены из-за предполагаемого применения Москвой химического оружия в Солсбери. Вашингтон также готовит второй пакет санкций, объявление содержания которого ожидается в начале 2019 г. В сентябре президент США подписал указ, предусматривающий введение санкций за вмешательство в выборные процессы в Америке в отношении иностранных лиц и организаций [1] . Указ создает правовую базу для таких шагов, если разведсообщество США придет к выводу о влиянии кого-либо на электоральный процесс путем кибератак или иными способами.

Таким образом, США закладывает базу для продолжения санкционной политики, в том числе, в отношении России, провоцируя дальнейшее обострение двусторонних отношений. В Вашингтоне осознают, что для повышения эффективности санкций необходимы согласованные действия со стороны союзников, а в качестве одного из них они видят ЕС.

4. Трансатлантическая солидарность

Президент Д. Трамп неоднократно критиковал страны Альянса за недостаточный вклад средств на поддержание коллективной обороны и безопасности. Он требовал от всех стран-участниц довести оборонные расходы до 2% ВВП. Во время выступления на саммите Альянса 11–12 июля 2018 г. Трамп предложил, чтобы страны увеличили расходы до 4% ВВП.

Отношение Вашингтона к своим международным обязательствам в целом меняется. США позиционируют себя в качестве мирового лидера. Но если раньше Соединенные Штаты, считая себя гарантом безопасности союзников, готовы были нести высокие военные расходы, то с приходом к власти Трампа обеспечение безопасности стало приравниваться к услуге, за которую союзники должны платить [2].

Несмотря на механизм консенсуса, основные решения в НАТО принимаются США. Д. Трамп пытается выстроить деятельность организации в интересах Вашингтона, не особо считаясь с интересами союзников, тем самым усиливая дисбаланс в организации. Альянс переживает внутренний кризис, будущее трансатлантической солидарности под вопросом. Многие решения принимаются европейскими странами под давлением США, к тому же, не все позиции и интересы европейских стран совпадают.

В декларации июльского саммита отмечалось, что поведение России бросает вызов мировому порядку [3] . Не все европейские государства согласны с трансформацией деятельности Альянса под российскую угрозу. Перспективы НАТО в период президентства Д. Трампа и после него будут зависеть от стратегии и целей Организации. Первый вопрос, будет ли она нацелена на противостояние угрозам, якобы исходящих с востока, или же будет нацелена на диалог с Россией посредствам Совета Россия-НАТО. Второй — сможет ли НАТО расширить свой инструментарий для противостояния новым вызовам XXI века (терроризм, миграция, кибератаки и пр.).

Важным событием года в отношениях России и НАТО стала встреча Совета Россия-НАТО 31 мая 2018 г., деятельность которого была заморожена с 2014 г. Будет ли Совет действенным каналом коммуникации, покажет время. Регулярный механизм коммуникации особенно необходим в кризисные периоды для предотвращения непреднамеренной или случайной эскалации, хотя пока именно в периоды обострения отношений деятельность Совета замораживалась.

5. США в Сирии

В американской администрации нет единства относительно политики в Сирии, отсутствует связная ближневосточная стратегия. В январе 2018 г. Р. Тиллерсон (на тот момент госсекретарь США) сделал заявление о целях присутствия в Сирии, которое не вполне совпадало со взглядами Трампа. Тиллерсон говорил о трех целях американского присутствия: борьба с ИГ, сдерживание Ирана, создание предпосылок для ухода Б. Ассада с президентского поста. Позднее такую же позицию выразил американский представитель по Сирии Джеймс Джеффри (назначен на пост в августе 2018 г.). Трамп же в начале 2018 г. говорил о намерении вывести войска к ноябрю 2018 г., т.е. накануне выборов в Конгресс, что повысило бы как его рейтинг, так и рейтинг республиканской партии. Никакие сроки официально зафиксированы не были, поэтому нельзя говорить об их несоблюдении. Ситуацию в Сирии Трамп называет «ужасным наследием Обамы», условием ухода США из этой страны считает окончательное уничтожение ИГ и участие союзников США в восстановлении государства. Союзники в регионе опасаются, что после ухода США могут возрасти угрозы их странам и региону в целом, исходящие от Ирана.

По мнению экспертов, намерение свернуть американское присутствие в Сирии — это попытка Трампа сформулировать сбалансированную, с его точки зрения, формулу «достаточного присутствия» США на Ближнем Востоке, при которой снижение союзнических обязательств не повлияет на потерю политического влияния в регионе [4] .

Основным вопросом американской политики остается вопрос сдерживания и ограничения влияния Ирана. Осенью 2018 г. Госдепартамент США заявил о том, что присутствие Ирана в Сирии мешает США победить ИГ. Можно говорить о том, что США не выйдут из сирийского конфликта в ближайшие годы, по крайней мере, до окончания президентского срока Д. Трампа. Выступая в сентябре в ООН, Д. Трамп призвал мировое сообщество к нажиму на Тегеран с целью изменить его политику. Вероятно, в краткосрочной и среднесрочной перспективе США продолжат усиливать воздействие на партнеров, с тем чтобы они двигались в фарватере политики США по отношению к Ирану.

Российские и американские эксперты дают пессимистичные прогнозы относительного быстрого разрешения ситуации в Сирии и достижения стабильности на продолжительный срок. Ожидание, что Сирия сможет стать ареной сотрудничества России и США, не оправдалось. Но даже несмотря на отсутствие полноценного сотрудничества и серьезные расхождение во взглядах на сирийское урегулирование, у России и США есть задачи, представляющие общий интерес. В частности, предотвращение возрождения ИГ и недопущение военного конфликта между Ираном и Израилем [5] . Россия и США имеют возможность оказывать влияние на различные стороны сирийского конфликта, и с этой точки зрения, их взаимодействие имело бы важное значение для урегулирования сирийского кризиса.

6. Новое торговое «Соглашение США — Мексика — Канада» (ЮСМКА)

30 сентября 2018 г. завершились переговоры между США, Канадой и Мексикой о подписании соглашения ЮСМКА (United States­–Mexico–Canada Agreement, USMCA). Д. Трамп охарактеризовал его как «совершенно новое соглашение». По факту — это не новое соглашение, а модернизация соглашения НАФТА 1994 г. в соответствии с интересами США. На значительные уступки пришлось пойти Мексике, в меньшей степени — Канаде. С другой стороны, по мнению экспертов, Канаде и Мексике удалось избежать наихудшего варианта — одностороннего выхода США из НАФТА и предотвратить угрозу введения американцами 25% импортных пошлин на канадские и мексиканские автомобили и запчасти [6]. С подписанием ЮСМКА США удалось укрепить североамериканский интеграционный блок. В договоре появилось новое положение, которое ранее не встречалось в договорах о свободной торговле. Государство-участник договора должно заблаговременно информировать других участников о намерении заключить соглашение о свободной торговле с «нерыночными государствами», к которым США относят Китай и некоторые другие страны [7] . Если содержание договоренности с «нерыночным государством» не устроит остальных участников ЮСМКА, они могут выйти из Соглашения, сохранив между собой режим свободной торговли. Этим Вашингтон исключил вариант того, что в ответ на торговые санкции со стороны США, Китай сможет договориться о размещении производственных мощностей в Канаде или Мексике, обеспечив себе косвенный вход на рынок Соединённых Штатов.

Вашингтон планирует в ближайшие годы заключить торговые соглашения с ЕС и Японией. Очевидно, США будут использовать схожую с ЮСМКА схему. Эксперты полагают, что США в будущем будут вести себя еще более жестко, преследуя собственные торговые интересы в других точках мира. Имея в своем активе ЮСМКА, США рассчитывают, что Канада и Мексика будут выступать на их стороне в торговом противостоянии с Китаем [8] . Д. Трамп заинтересован в формировании антикитайского «экономического фронта».

7. Продолжающаяся торговая война с Китаем

На протяжении 2018 г. набирала обороты торговая война США и Китая. В своих заявлениях Д. Трамп неоднократно давал понять, что он намерен одержать победу в этом противостоянии. США требует от Китая транспарентности, уважения верховенства закона и основополагающих принципов мировой торговли, а также прекращения нарушения прав интеллектуальной собственности. Другие требования относятся к политической и военной сферам и не вполне приемлемы для Китая, что создает предпосылки для продолжительного конфликта.

Вероятно, состояние конфликта станет нормой для китайско-американских отношений в кратко- и среднесрочной перспективе, что не исключает возможности находить компромиссы по отдельным точечным вопросам. Китай готов идти на некоторые уступки США, но не ценой отказа от целей своего развития и не в разрез со своими национальными ценностями. Долгосрочная цель США состоит в том, чтобы перекрыть Пекину возможность наращивания экономического, политического, технологического превосходства в мире.

***

В случае избрания в США нового президента как до 2020 г., так и после остается неизвестным его отношение к России и желание или нежелание выстраивать с ней взаимодействие. На данный момент в США сложился негативный образ России как страны, вмешивающейся в избирательный процесс в иностранном государстве, совершающей кибератаки, несоблюдающей нормы международного права, «аннексировавшей» Крым, применившей химическое оружие в Солсбери. Пока подобный образ существует в мышлении американской политической элиты, конгрессменов и сенаторов, выход на конструктивное взаимодействие с Россией представляется маловероятным.

На международной арене США продолжат выступать с позиции мирового лидера, будут и дальше развивать курс на глобальное доминирование вне зависимости от кандидатуры президента после 2020 г. Это долгосрочная стратегия Америки, выходящая далеко за пределы президентских сроков.

По уровню экономического развития Латино-Карибская Америка (ЛКА) занимает срединное место в мировой иерархии. Срединное, но, пожалуй, в основном на нижнем срезе этого слоя. При этом дисперсия внутри стран региона значительна. Дистанция, отделяющая высокоразвитые страны мира от латиноамериканских лидеров значительно меньше, чем дистанция, отделяющая лидеров региона от его арьергарда. С учетом этого, ситуацию в регионе емко отражает формула «уникальная общность и многовариантность развития».

Речь идет о том, что ЛКА по своему лингвистическому, религиозному и социокультурному (от иберийского компонента) родству практически не имеет прецедента среди макрорегионов современного мира. Но вместе с тем пути развития, модели развития, не говоря о внутриполитических ситуациях, сегодня расходятся по разным траекториям. Тенденции, которые прослеживались нами за длительный исторический период [1], демонстрируют и предвещают продолжение внутрирегиональной дифференциации. Однако это не означает разрушение основных скреп регионального сообщества.

В пользу этого говорит и двойственная специфика проявления идентичности в странах ЛКА. С одной стороны, она ассоциируется с национально-государственной принадлежностью, с понятием родины — partia. С другой стороны, в массовом сознании разных стран региона давно утвердилось понятие большой родины — partia grande. Сегодня не только мировоззренческие построения, но и логика геополитического поведения, а также стратегические решения реализуются на платформе Partia grande, т.е. так или иначе обусловлены региональной солидарностью.

Страны ЛКА, как и другие члены международного сообщества, вступили в беспрецедентно сложный период перехода к качественно иному режиму воспроизводства мировой экономики и системы международных отношений. Ключевым и революционным импульсом в этой ситуации служит замена доминирующей технологической парадигмы. Она, как известно, отныне определяется цифровизацией экономического механизма, внедрением нано и биотехнологий, аддитивной технологией (печать 3D), распространением робототехники.

Все эти технологические сдвиги задают параметры развития в долгосрочном плане, на десятилетия. Ключевое обстоятельство — способность тех или иных стран, экономик и обществ осваивать основные фрагменты новой технологической парадигмы или обрести лидерство в их продвижении, а с другой стороны, с минимальными издержками и максимальными выгодами адаптироваться к масштабным структурным сдвигам, предстоящим на протяжении переходного периода. И в отличие от стран передовой экономики, от технологических лидеров страны ЛКА обречены на двойной переход — одновременное утверждение нового уклада и трансформацию тех секторов экономики, которые связаны с укладами традиционного индустриализма или же предшествовавшей ему эпохи. Таким образом, речь пойдет о более жестких императивах при ограниченности диапазона маневра, при отягощении задач адаптации дополнительным экономическим и социальным бременем. При этом очевидно, что особо сложной ситуация окажется во втором и третьем эшелоне развития стран региона. Все это, разумеется, чревато серьезными социальными и, соответственно, политическими рисками.

В краткосрочной перспективе страны ЛКА вряд ли смогут преодолеть затяжное безвременье (паузу) на пути к модели, которая может вывести их из тупика «новой нормальности», который связан с заторможенной экономической динамикой, возрождением протекционизма на основных экспортных рынках, усугублением эффекта финансиаризации экономики и дальнейшим ростом отрыва виртуального сектора от реального сектора экономики, а также кризисом доверия к традиционным (системным) партиям и движениям, импульсивной перекройкой политических систем.

В ближайшие два-три года трудно ожидать темпа роста совокупного ВВП региона даже на среднемировом уровне (2,7–3,1%). Напомним, показатели 2015 и 2016 гг. были для региона отрицательными. Впрочем, их тянули вниз гири затяжного кризиса в Венесуэле и Бразилии [2]. Положительная динамика возобновилась, но на низком уровне — 1,5–1,7% в 2017–2018 гг. При этом выше среднерегионального показателя оказались данные по Мексике, центральноамериканским странам и по ряду малых карибских государств.

Краткосрочная перспектива (2–3 года) не внушает большого оптимизма. Для адаптации к условиям «новой нормальности» потребуется еще немалое время. Определенные надежды можно возлагать на среднесрочную перспективу (5–7 лет), когда скажутся результаты адаптации, в том случае если не реализуется предположение о циклическом перепаде на рубеже двух десятилетий. Хотелось бы верить, что очередной кризис не окажется экстраординарным, как это случилось в 2008–2009 гг. Но для этого слишком мало гарантий.

Социально-политическая ситуация в краткосрочной перспективе по вышеуказанным экономическим причинам не обещает спокойную жизнь правящим верхам. Риски нарастания протестных настроений достаточно велики и вполне объективны. Другое дело, что антитеза «левые — правые» не сможет срабатывать в прежнем виде. Обширный опрос, проведенный авторитетным агентством «Латинобарометро» в странах региона накануне второго тура президентских выборов в Бразилии (28 октября), продемонстрировал серьезные изменения в настроениях и предпочтениях электората. Он в своем большинстве отвергает идеологические ориентиры, предпочитая харизму лидеров, их решительный настрой (пусть и декларативный) на прекращение коррупции и преступности, на уменьшение налогового бремени, на создание новых рабочих мест. «Латинобарометро» делает вывод: люди, уставшие от «измов», откликаются теперь на простые решения жизненных проблем, заявленные категорическим тоном.

Латинская Америка как регион в «концентрированном» виде остается в центре внимания мирового сообщества, несмотря на страновые особенности, задающие определенные геополитические тренды. В Латинской Америке «романтическая» эпоха левого поворота, которая с конца 1990-х – начала 2000-х гг. охватила практически весь регион [1] , оспорила гегемонию свободного рынка и на фоне бума сырьевых товаров начала 2000-х – середины 2010-х гг. провозгласила курс на суверенитет, социальную справедливость, освобождение от экономической и технологической зависимости от традиционных центров силы, сменяется на эпоху правого прагматизма.

Череда «мягких переворотов» [2] , как против Мануэля Селайи в Гондурасе (2009 г.), Фернандо Луго в Парагвае (2014 г.), Дилмы Русеф в Бразилии (2016 г.), а также приход к власти в ряде государств Латинской Америки правых лидеров — Маурисио Макри (2015 – н/в) в Аргентине, Жаира Болсонару (инаугурация состоится в января 2019 г.) в Бразилии, Ивана Дуке в Колумбии (2018 г.), возвращение на пост президента Чили Себастьяна Пиньеры (2010 – 2014, 2018 – н/в), в мгновение ока изменили политическую панораму региона и дали повод сравнивать нынешний тренд с Операцией Кондор 1970-х – 1980-х гг., хотя и в облегченной версии [3] .

Если латиноамериканский левый поворот с его протекционизмом и этатизмом стал своего рода вызовом свободному рынку и глобализации, то сегодняшний правый истеблишмент региона, напротив, привержен политике приватизации, в связи с чем упускает из рук (и внимания) такие государственные задачи, как обеспечение социальной справедливости, стимулирование внутренних источников экономического роста, перераспределение доходов, консолидация внутреннего рынка и т.п. К устойчивым левоориентированным государствам региона можно отнести Боливию Эво Моралеса и Уругвай Табаре Васкеса. А к исключениям из правого тренда — Мексику, продемонстрировавшую совершенно особую, впрочем, как практически и всегда, динамику в региональном контексте. Победивший там на выборах 2018 г. Андрес Мануэль Лопес Обрадор придерживается левых взглядов [4] , однако возможности проведения соответствующей политики во многом будут зависеть от способности нового президента побороть гегемонию нынешнего правящего класса — традиционных мексиканских партий — Институционно-революционной партии (PRI), Партии национального действия (PAN), Партии демократической революции (PRD). Гораздо меньше сомнений вызывают перспективы того, что пришедшие к власти в последнее время правые правительства надолго определят политический расклад в регионе.

Состояние интеграционных процессов

Хотя проекты интеграции в Латинской Америке чаще всего испытывали объективные трудности в силу неравного экономического веса входящих в блоки государств, приоритета национальных интересов над коллективными, с начала 1990-х гг. (а этот период в глобальном измерении характеризовался активным формированием геополитических и торговых блоков как компонента глобализации) и особенно с начала 2000-х гг. региональная интеграция поистине стала одной из ключевых и приоритетных тем в регионе. Объединений становилось все больше: Общий рынок стран Южного конуса (1991 г.), Союз южноамериканских наций и леворадикальный Боливарианский альянс для народов нашей Америки (2004 г.), а затем и Сообщество латиноамериканских и карибских государств (2010 г.).

Хотя у государств-участниц в первую очередь в торговом плане было больше различий, чем схожих черт, политическая воля определяла постоянное усиление интеграционистской риторики и развитие нормативно-правовой базы интеграционных блоков. Среди задач интеграции — стремление к наращиванию самодостаточной внутрирегиональной торговли как фактора освобождения от неравного обмена с традиционными центрами силы и ослабления политической зависимости от них; попытка наладить солидарное сотрудничество в регионе, создать своего рода торговую «Патриа Гранде» в противовес неолиберальной Зоне свободной торговли Америки, которая была предложена Вашингтоном (инициатива провалилась в 2005 г.); стремление к диверсификации внешнеполитических и торговых связей в формате блоков и выход на новые рынки, в том числе по линии Юг — Юг; попытка вырваться из порочного круга центр — периферия с целью взять «передышку» и усилить переговорные позиции блока в диалоге, например, с Евросоюзом.

Сегодняшние правые правительства Латинской Америки не скрывают своего отношения к MERCOSUR. Маурисио Макри в 2017 г. назвал протекционизм и изолированность блока причиной усугубления бедности входящих в него стран [5]. Его приоритет в рамках объединения — подписание соглашения с Евросоюзом и установление связей с неолиберальным Тихоокеанским альянсом (Alianza del Pacífico, AP), в который входят Чили, Перу, Колумбия, Мексика. Соратники Болсонару в Бразилии также указывают на необходимость либерализации MERCOSUR, в противном случае не исключается возможность выхода южноамериканского гиганта из блока [6] .

Впрочем, было бы несправедливым утверждать, что интеграционные блоки в регионе переживают трудные времена по прихоти правых правительств, отвоевавших политическое пространство и теперь навязывающих объединениям свой курс. «Блоковость» и коллективный характер MERCOSUR, несомненно, были серьезным препятствием для крупных индивидуальных игроков (Бразилия и Аргентина) в ходе переговоров о торговом сотрудничестве с Евросоюзом, начатых в 1990-х гг. Кроме того, череда локальных и глобальных кризисов определяла курс на больший протекционизм каждого из членов блока.

И UNASUR, и MERCOSUR сегодня переживают глубокий кризис [7]. В апреле 2018 г. о временном выходе из UNASUR объявили сразу шесть государств — половина от общего числа участников — Аргентина, Бразилия, Колумбия, Парагвай, Перу и Чили [8]. MERCOSUR в ближайшие годы будет находиться под влиянием неолиберальных правительств, в связи с чем можно ожидать либо либерализации блока и активизации ранее инициированных переговоров [9] о свободной торговле с ЕС, Сингапуром, Канадой, Южной Кореей, Тихоокеанским альянсом, либо, что вероятнее, потери интереса к блоку со стороны его ключевых участников — Аргентины и Бразилии.

Позиции России в Латинской Америке

Если «левый поворот» с его курсом на освобождение от зависимости и диверсификацию внешних связей открыл внерегиональным державам, в том числе России, окно возможностей для наращивания сотрудничества, то «поправение» Латинской Америки в условиях санкционной войны и геополитического противостояния Москвы с Западом, вероятно, станет фактором некоторого ослабления позиций страны в латиноамериканском регионе. По состоянию на 2016 г., Россия, партнер Бразилии по BRICS, располагалась за пределами пятерки ключевых торговых партнеров южноамериканского государства по объему экспорта. Места в этом рейтинге распределились следующим образом: на первом — Китай с 35,1 млрд долл. оборота, далее США — 23,3 млрд долл., Аргентина — 13,4 млрд долл., Нидерланды — 10,3 млрд долл. и Германия — 4,8 млрд долл. [10] Торговый оборот России с Бразилией составил в 2016 г. 4,3 млрд долл. [11] Заявленный Болсонару курс на сближение с США [12] в ущерб сотрудничеству с Китаем, основным на данный момент торговым партнером Бразилии [13] не оставляет сомнений — идеологический фактор будет одним из самых весомых при выработке бразильской внешнеполитической стратегии.

Впрочем, препятствием для торгового сближения России с Латинской Америкой в последние годы выступал и ряд эндогенных факторов, среди которых инертность российского бизнеса в отношении региона, которую признают и в правительственных кругах [14] , неразвитость системы государственной финансовой поддержки экспорта, отсутствие универсальных механизмов сотрудничества, недостаточное внимание к возможностям мягкой силы. Несмотря на перспективы взаимовыгодного торгово-экономического сотрудничества, основанные на устойчивом (в период бума сырьевых товаров) экономическом росте Латинской Америки и реализации рядом латиноамериканских стран крупных инфраструктурных проектов, Россия, следует признать, в последние годы не была достаточно активна на этом направлении [15].