На перепутье: что скрывает «русская душа»?

За последнюю четверть века общество претерпело значительные трансформации, включая переосмысление ключевых ценностей, социальных норм и культурных парадигм. В этом контексте возникает необходимость критического анализа роли идеологии как системообразующего элемента общественного сознания. Следует предпринять попытку показать, что без идеологии общество осознанно существовать не может, и поразмышлять о том, какой может быть «русская идея», что же скрывает «русская душа»?

Источник: Unsplash

Главная проблема заключается в том, что советский опыт до сих пор вызывает у людей стойкую, порой неосознанную «аллергию» к термину «идеология» ввиду того, что в один момент произошел отрыв коммунистической доктрины от реального положения вещей. Как у Маяковского — «любовная лодка разбилась о быт». Времена изменились, теперь ясно, что для устойчивого развития нужна изрядная гибкость. Идеология может (и должна!) быть адаптивной и открытой для критики.

Но как быть с формальным запретом обязательной идеологии в нашей Конституции? В Соединенных Штатах национальная идея основана на глубинной культурной матрице, а не записана в догматах, потому вопреки делению на штаты с серьезной законодательной вариативностью и несмотря на противоположно настроенные СМИ, общество долгое время показывало удивительную устойчивость. Существовал незримый «консенсус», неприкосновенные точки отсчета, границы, за которые нельзя заходить. «Американская исключительность» хотя и не была прописана в законах, но обеспечивала преемственность поколений.

Однако сегодня этот консенсус серьезно нарушен. Американское общество впервые с 1980-х гг. переживает системный раскол, который выходит за привычные рамки политической конкуренции. Глубокая поляризация между политическими партиями и внутри них, рост числа граждан, считающих другую партию угрозой для страны, дискуссии о возможности распада США и новой гражданской войны — все это свидетельствует о кризисе национальной идентичности. Сами основы «американской цивилизации» подвергаются радикальной переоценке. Например, журналистский труд «Проект 1619» от The New York Times развивает идею о важной роли рабства в начале Войны за независимость, ставя под сомнение идею о том, что Соединенные Штаты были созданы как «оплот демократии». Критикуются не только действия отдельных президентов, но и подвиг «отцов-основателей», многие из которых были рабовладельцами. Сама «американская мечта» все больше воспринимается как иллюзия. Эксперты делают прогнозы о возможных причинах и следствиях конца «американоцентричного» миропорядка.

Тем не менее этот кризис, сколь бы острым он ни был, в принципе разрешим. В отличие от тоталитарных режимов, где кризис идеологии ведет к коллапсу, в США существует механизм внутреннего диалога, позволяющий пересматривать и обновлять общественные идеалы. Американское общество многократно проходило через трудности, чтобы прийти к новому пониманию своей исторической миссии. Именно потому, что национальная идея США не является аксиомой, а преемственность поколений не нарушается.

Россия же прошла иной путь. После Октябрьской революции была разорвана связь между русской и советской интеллигенцией, а идея социализма была оторвана от идеи русской нации. Затем, в 1990-е гг., либеральные реформаторы объявили советский период «ошибкой», отвергнув его достижения. В результате у россиян не осталось нарратива, способного объединить прошлое, настоящее и будущее, кроме, пожалуй, нарратива о победе в Великой Отечественной войне. Потому еще в конце XX в. А. Панарин указывал на то, что кризис современной ему России — прежде всего «кризис идентичности». Но на протяжении длительного периода этот вопрос не был животрепещущим.

    «У ней особенная стать…»

Наше восприятие своей исторической миссии серьезно трансформировалось: если в начале 1990-х гг. страна, оглушенная распадом СССР и «шоковой терапией», практически «самоудалилась» из внешней политики, погрузившись во внутренние проблемы, то «Крымская весна» и проведение спецоперации были восприняты населением как восстановление исторической справедливости и позволили России заявить о себе как о суверенном государстве-цивилизации, которую нельзя, по выражению классика, «мерить общим аршином». Таким образом, было проведено большое различие: известно, что понятие «национальное государство» не равно понятию «государство-цивилизация». Первое идет туда же, куда и все остальные, магистральным путем. Цивилизация имеет свой путь.

Государство-цивилизация — это политическое образование, объединенное не столько этнически, сколько ценностно, культурно и исторически, имеющее свои ответы на геополитические вызовы и свой «уклад жизни», в котором воплощен передаваемый из поколения в поколение опыт. Подобные крупные державы, открыто заявляющие о своих интересах в мировой политике, не могут существовать, что называется, «просто так», без значимой мотивации. Одно лишь превосходство материальных факторов не делает их самостоятельными «полюсами» в формирующемся многополярном мире: это необходимое, но недостаточное условие. Очевидно, что действия таких политических образований должны быть подкреплены «идейно».

В новейшей истории России переход от региональной державы к государству-цивилизации начался совсем недавно. В тот момент, когда экономический рост и достиг определенного предела (середина 2000-х – начало 2010-х), а базовые потребности перестали быть главным жизненным ориентиром, в обществе возник вопрос: «Кто мы и кем хотим быть?». Украинский кризис и протесты 2011-2012гг. еще сильнее обострили поиск ответов. Не определившись с тем, кто мы есть, неясны и наши интересы, значит, не может быть и последовательной политики. Потому ключевой отличительной чертой государства-цивилизации служит наличие национальной идеи.  Это «личный бренд» страны — фактор ее успешности во внутренней политике и привлекательности во внешней. 

Понять, существует ли в стране национальная идея, очень просто. Достаточно спросить у нескольких граждан, почему следует получить паспорт их страны? Чем «они» выгодно отличаются от «нас»? Если ответ для них очевиден и лежит на поверхности, то наличествует и национальная идея. На поставленный вопрос житель Европы скажет: «жить у нас нужно ради высокого качества и уровня жизни». А что же ответит русский человек?

Национальная идея должна быть рождена народом, а не политтехнологами в «высоких кабинетах». Она должна выражать его чаяния и расти из его специфики, культурного кода, исторической памяти и менталитета. Любая страна — не чистый лист, поэтому нарисовать на нем «все что угодно» не выйдет. Ее «почва» определяет, какие ветви расправятся, а какие засохнут, не дождавшись плодов. Эту почву можно взрыхлить, удобрить, даже частично заменить, но она всегда будет забирать свое.

Например, рассмотрим «цивилизационный» код США. Это продукт европейского просвещения и уникального опыта выживания на Диком Западе, в вере пуритан в свою миссию как «избранного народа». «Американская национальная идея» (как и любая другая) недоступна для копирования. Посадив в разных странах такую же «культуру», как в Америке, «урожай» везде будет разным.

Именно на этом положении и основывается концепция многополярного мира, которую Россия «оформляет», расчищая ей дорогу последние несколько лет. В начале 2020-х был сделан вывод: глобалистская западная модель в полной мере нам не подходит, нужно идти своим путем. Однако возникла проблема: чем Россия может её заменить? Не следует забывать, что ответ на поставленный вопрос должен крепко стоять на «народной почве».

    Ценностные модули русской цивилизации

Ответ, сводящийся к простому отрицанию — «не-либерализм», «не-глобализм», «не-потребительство» — эффективен на «первых порах», но неспособен стать основой устойчивой цивилизационной стратегии. Альтернатива должна быть не сугубо «оборонительной» и реакционной, а созидательной и прогностической. Россия, провозглашая себя государством-цивилизацией, берет на себя бремя не только защиты своего суверенитета, но и создания содержательного видения будущего, способного привлечь граждан.

Нужно исходить из того, что русская идея уникальна, но не универсальна. Понимание этого хорошо сочетается с современными представлениями о том, каким может быть прогресс. Двигаться можно не только вперед, как мы к тому привыкли, но и «назад», и «вбок». Векторы развития многообразны, но их смысл заключается в поддержании своей жизнеспособности и идентичности.
Итак, каковы же составные элементы русской идентичности?

    1. Справедливость: понимание этого термина у нас подразумевает соответствие слова и дела, распределение материальных и духовных благ и вознаграждений прежде всего по труду и заслугам. У русских это скорее не юридическая категория, а нравственная установка — в то время, как английское слово «justice» означает одновременно и справедливость, и правосудие, в русском языке это самостоятельные, зачастую не синонимичные слова.
    2. Соборность: коллективизм, единство и взаимная ответственность, любовь к ближнему и некоторое духовное братство — в противовес «атомизированному» обществу. Убежденность в том, что «спасение души невозможно в одиночку», в противоположность приоритету «личного спасения» на Западе. Русская традиция склонна к той общественной модели, где личность реализует себя через причастность к целому. Хотя индивидуализм и свойственен каждому человеку в той или иной степени, важно соотношение «Я» и «Мы» в обществе. У россиян этот баланс больше в сторону «коллективной» чаши весов. В этом и урок для мира: у русских есть способность сохранять желание прийти на помощь друг другу в условиях испытаний, а в эпоху глобальных вызовов это очень ценно.
    3. Жертвенность и патриотизм: готовность к самопожертвованию во имя общего блага, желание стать частью «чего-то большего, чем Я». Желание помочь своей Родине, сделать ее лучше; гражданское неравнодушие. Отсюда и культ Победы в Великой Отечественной войне, которая становится как бы вселенским триумфом добра над злом. Русский человек ценит «служение» превыше карьерных успехов, потому Александр Чацкий и заявляет: «служить бы рад, прислуживаться — тошно!».
    4. Опора на традиции: уважение к старшим, четкое следование «вековому укладу», центральная роль семьи в жизни человека, многодетность. Нынешний кризис рождаемости в России, прежде всего, связан с фрагментарностью государственной демографической политики и экономической нестабильностью, однако, несмотря на это, представления россиян о традиционных ценностях в первую очередь сконцентрированы вокруг семьи. Это касается и молодых людей, представителей поколения Z. То есть семья — некоторое «ядро» коллективной идентичности, а консерватизм в обществе, пережившем страшные катастрофы, — необходимый «предохранитель», обеспечивающий преемственность и чувство защищенности. Согласно опросу ВЦИОМ, наши сограждане в большинстве случаев (65%) «предпочтут следовать традиционным духовным принципам, даже если они противоречат современной реальности».
    5. Государственность: уважение к сильной централизованной власти как к гаранту порядка и справедливости. Государство русскими воспринимается не как бюрократический аппарат, а как носитель «высшего порядка», нечто символически значимое. Мы ждем от него «отеческой заботы», опять-таки, благодаря нашему сложному историческому опыту. 
    6. Многоконфессиональность и многонациональность: Россия никогда не была этнически или религиозно однородной. Россияне — все те, кто разделяют русский цивилизационный проект, независимо от национальной принадлежности. Разница между таким подходом и, например, американским «плавильным котлом» в том, что США сложились как государство в результате иммиграционных процессов, поэтому разные этнические группы, прибывшие в страну, постепенно «переплавляются» сообразно единому американскому идеалу. В то же время в России, как мы уже поняли,  «титульными» являются все те нации, которые считают нашу страну своим Отечеством.

Все вышеперечисленное можно объединить емким словосочетанием «русская душа», что и представляет собой наш «цивилизационный код». Исторический опыт показывает, что политические системы недолговечны, а цивилизации, как «культурные общности», переживают любые социально-экономические потрясения. Знаменитый сторонник цивилизационного подхода С. Хантингтон делает из этого вывод, который можно резюмировать так: судьба каждого сообщества в конечном счете зависит от выживания тех фундаментальных идей, вокруг которых сплачивались многие поколения.

Таким образом, при формировании национальной идеи наша задача не «изобрести» искусственную синтетическую идею, не отвечающую интересам граждан, а совместить воедино то, за что жили и ради чего веками боролись наши предки. Необходимо восстановить преемственность. Как говорил Н. Данилевский, «цивилизация есть понятие более обширное, нежели наука, искусство, религия, политическое, гражданское, экономическое и общественное развитие, взятые в отдельности, ибо цивилизация все это в себя включает».

    Полемика

Конечно, слышны и другие мнения. Любая попытка формулирования национальной идеи, особенно в условиях кризиса и геополитической напряженности, неизбежно вызывает критику. Предлагаемая в этой статье модель русской идентичности представляет собой рабочую гипотезу, требующую «проверки на прочность». Например, либеральные критики могут настаивать на том, что «сильная государственность» и коллективизм оправдывают авторитарную власть, а призыв к традиционным ценностям является инструментом подавления инакомыслия. Любые возражения заслуживают внимания, однако не отменяют главного факта: каждое устойчивое общество нуждается в ценностном ядре. На самом деле, вопрос не в том, нужна ли идея, а в том, какой она будет — навязанной извне или соответствующей национальной специфике.

    Экономика как выражение цивилизационного выбора

При обсуждении «русской идеи» невозможно не упомянуть экономику как материальное выражение цивилизационного выбора. В начале 2020-х гг. мы стали свидетелями начала такого процесса, как «деглобализация». Свободная торговля перестала быть выгодна ее создателям — раньше европейцы продавали свои товары в колонии, а теперь еврорынок стал местом сбыта азиатских товаров. Единственным средством противодействия этому выступает протекционизм. Многие «не-западные» государства все больше адаптируют свои экономики под национальную специфику и начинают проводить расчеты в национальных валютах, хотя доллар по-прежнему сохраняет для них свое значение.

Россия, оказавшись под давлением санкций, тоже была вынуждена пересмотреть свою экономическую стратегию. Ключевая черта формирующейся новой экономики — суверенизация. Это не стремление к «автаркии», но способность страны контролировать ключевые звенья производственного, технологического и финансового циклов. Только так страна может не подстраиваться под чужие правила, а формировать свои, исходя из национальных интересов.    

При имеющемся достатке ресурсов Россия может создать свои конкурентоспособные цифровые технологии. До сих пор это не было сделано ввиду того, что нефтяные «сверхдоходы» снижали экономическую потребность в инновациях, а научные разработки не получали должного финансирования, так как были «не рентабельны» в краткосрочной перспективе, потому техническое оборудование в основном закупалось на Западе. Сегодня же идет сражение за то, кто станет лидером «цифровизации» в мире, поэтому нужно разрабатывать и использовать собственные инновации во всех сферах нашей жизни. Развитие «умных городов» и введение цифрового рубля также способствуют усилению стратегической стабильности.  

Российская Федерация — ядро евразийского пространства, объединяющего СНГ, Европу, Центральную Азию и часть Ближнего Востока. Ее экономическая модель должна быть инклюзивной, предлагать партнерам равноправное сотрудничество на основе взаимной выгоды и поддержки суверенитета. Развивая ЕАЭС и Северный морской путь, Россия может стать «экономическим хабом» между цивилизациями.

Зная главные недостатки плановой экономической системы, государство не должно управлять экономикой, что называется, «директивно». Оно должно ставить долгосрочные цели, финансировать науку и образование, создавать правовые рамки развития, но для реализации этой «миссии» привлекать частный сектор. То есть, усиленно поддерживать тех предпринимателей, которые создают общественные блага и проекты, служащие национальным интересам. В этом и проявляется социальная ответственность бизнеса.

Воспитывая патриотизм, нужно ставить своей целью построение гражданского общества. Сильное государство должно оставаться гарантом порядка, но при этом делегировать часть своих функций активным гражданам и сообществам, создавая условия для проявления инициативы. Частная собственность в таком случае — форма причастности к судьбе страны. Когда предприниматель строит завод, а фермер осваивает землю, они не только реализуют личные интересы, но и вносят вклад в устойчивость цивилизации. Таким образом, все вышеперечисленные «части» русской идентичности никак не тормозят прогресс — скорее наоборот, способствуют ему.

    Как «русскую идею» воспринимают за рубежом?

Стоит поговорить и про восприятие «русской идеи» в не-западных обществах. Для стран, переживших колониализм, риторика российского руководства о «недопустимости вмешательства во внутренние дела» звучит как акт солидарности с их суверенитетом, знак уважения к их независимой политике. Москва всегда высказывалась против «гуманитарных интервенций», приведших к хаосу и гражданским войнам на Ближнем Востоке и в других регионах. Кроме того, традиционные ценности находят отклик у жителей Азии, Африки и Латинской Америки, также растет интерес к русскому искусству, происходит расширение «охватов» у российских медиа платформ. Этот резонанс — следствие привлекательности «русской идеи» как демонстрации иной логики существования.

     Кто мы и кем хотим быть?

Мечта русского человека — в ощущении того, что его жизнь не прошла даром, что он встал на сторону добра и справедливости, помог тем, кто слабее, не предал память предков и не подвел потомков. Русская цивилизация формировалась не в условиях «уютного, замкнутого малоземельного мира», а «на перепутье»: между Востоком и Западом, степью и тайгой, державной властью и вольницей. Потому «широта русской души» — в гостеприимстве, в способности принять «других».

Попытка сформулировать национальную идею России начинается с анализа устойчивых ценностных «модулей», определяющих «коллективное бессознательное», поведение и ожидания россиян. Они образуют цивилизационный код, который нельзя игнорировать при построении стратегии развития. Стратегия — всегда отказ от чего-либо, она не может быть заключена в лозунге «за все хорошее, против всего плохого». Следует интегрировать вышеуказанные ценности так, чтобы каждая из сфер общества и каждая строка бюджетных трат соответствовала поставленным задачам. Таким образом, главная сила идеологии кроется не в государственном обеспечении своей «правоты», а в общественной легитимности, в способности объединять людей и давать им ориентиры в кризисные моменты.

Если Россия сможет сохранить баланс между ценностной устойчивостью и институциональной гибкостью, между суверенитетом и открытостью, между традицией и инновацией — она не просто выживет в новом мире, а сможет предложить миру альтернативный путь развития, и ее опыт будут использовать другие «пробуждающиеся» цивилизации.