В 1918 г. президент США Вудро Вильсон представил Конгрессу проект мирного договора, который мог бы завершить четыре года страшной мясорубки Первой мировой войны. Он отличался от духа и принципов мирных договоров, которые были накоплены за длительную историю международных отношений. Обычно соглашения о мире подразумевали перечисление условий, на которые шли стороны для прекращения войны. При этом каждый мирный договор воспринимался как передышка, которая рано или поздно сменится новой войной. В европейском и в целом запад¬ном сознании война того времени представлялась неизбежным злом: вчерашние союзники могли назавтра обернуться противниками, но схватка с ними неизбежно заканчивалась миром, а мир снова оборачивался войной.
В этом круговороте Европа жила столетиями. Мирный договор и дипломатическая парадигма как таковая подразумевали искусство торга, максимизацию пользы от войны или минимизацию ее ущерба, но не борьбу с войной как таковой. «14 пунктов» Вильсона выбивались из этой картины. В них прописывались основы между¬народных отношений, которые должны были положить конец войне как явлению, сделать ее невозможной. Наиболее важными стали принципы отказа от тайной дипломатии, сокращения вооружений, приоритета интересов общества в решении международных споров, создания наднационального института, способного играть роль суверена на международной арене, решать проблему «войны всех про¬тив всех», гарантировать суверенитет всех государств, независимо от их потенциала и возможностей.
Текст Вильсона — это больше, чем просто набор условий. Его автор — один из немногих в истории США президентов-интеллектуалов, прекрасно владевший политической теорией и вкладывавший в свои пункты гораздо более глубокий смысл, нежели конъюнктурное желание добиться выгодного мира. Про¬ект Вильсона опирается на глубокую интеллектуальную традицию, уходящую в политическую философию эпохи Просвещения ХVIII в. и отражающую систему либеральных подходов к преобразованию международных отношений.
В 1918 г. президент США Вудро Вильсон представил Конгрессу проект мирного договора, который мог бы завершить четыре года страшной мясорубки Первой мировой войны. Он отличался от духа и принципов мирных договоров, которые были накоплены за длительную историю международных отношений. Обычно соглашения о мире подразумевали перечисление условий, на которые шли стороны для прекращения войны. При этом каждый мирный договор воспринимался как передышка, которая рано или поздно сменится новой войной. В европейском и в целом западном сознании война того времени представлялась неизбежным злом: вчерашние союзники могли назавтра обернуться противниками, но схватка с ними неизбежно заканчивалась миром, а мир снова оборачивался войной.
В этом круговороте Европа жила столетиями. Мирный договор и дипломатическая парадигма как таковая подразумевали искусство торга, максимизацию пользы от войны или минимизацию ее ущерба, но не борьбу с войной как таковой. «14 пунктов» Вильсона выбивались из этой картины. В них прописывались основы международных отношений, которые должны были положить конец войне как явлению, сделать ее невозможной. Наиболее важными стали принципы отказа от тайной дипломатии, сокращения вооружений, приоритета интересов общества в решении международных споров, создания наднационального института, способного играть роль суверена на международной арене, решать проблему «войны всех против всех», гарантировать суверенитет всех государств, независимо от их потенциала и возможностей.
Проект Вильсона и высказанная им годом ранее идея «мира без победы», который Конгресс встретил овациями, в Европе был воспринят с откровенным скепсисом. Общее отношение выражала меткая цитата французского писателя Анатоля Франса: «мир без победы — все равно, что хлеб без дрожжей, верблюд без горбов или город без борделя … пресная штука, которая непременно окажется зловонной, постыдной, гнойной, геморроидальной» [1]. Лидеры стран Антанты — Жорж Клемансо, Ллойд Джордж, Витторио Орландо к идеям Вильсона относились с нескрываемым раздражением. И их можно было понять: положив на алтарь войны миллионы своих граждан, они вряд ли хотели завершать дело в духе миротворческого идеализма. Тем более, что один из ярких миротворцев начала ХХ в. — российский император Николай II — был цинично расстрелян большевиками, а его страна лежала в руинах Гражданской войны. Принципы Вильсона были вполне созвучны с собранными по инициативе российского императора Гаагскими мирными конференциями, которые от войны Европу и Россию так и не уберегли. Скепсиса европейцам добавляло и подозрение, что идеи Вильсона объективно выгодны самой Америке, особенно в части открытости торговли. В конечном итоге Версальский мирный договор сильно отличался от «14 пунктов», а в самих США Конгресс заблокировал вступление страны в Лигу Наций — основополагающий институт международного управления, созданный по результатам войны и вполне отражавший идеологию Вильсона.
Спустя чуть больше двадцати лет мир захлестнула новая мировая война. На протяжении второй половины ХХ в. два военно-политических блока стояли на грани взаимного уничтожения. Критиковавшие Вильсона реалисты и консерваторы, уверенные в неизбежности войны, могли праздновать мировоззренческую победу. Впрочем, попытки взять войну под контроль на протяжении всех 100 лет со времен публикации принципов, упорно возобновлялись. В особенности это касается свободы торговли, институтов глобального управления и сокращения вооружений. Здесь удалось добиться немалых результатов — беспрецедентной глобализации, удивительной живучести ООН (пусть и с весьма ограниченным мандатом), практики миротворчества и принуждения к миру, прецедентов масштабного отказа от целых классов вооружений. Однако сегодня, в век информационных технологий, свободы коммуникации и информационной прозрачности границ, мы снова балансируем на тонкой грани. Анархия международных отношений никуда не исчезла, количество конфликтов множится, ООН трещит по швам, исправно пополняются арсеналы, разрушаются режимы контроля над вооружениями, растут оборонные расходы, идет «охота на ведьм» и поиск врагов. Дух эпохи вновь ставит вопрос об обуздании войны. Ревизия наследия Вильсона сегодня актуальна не в меньшей степени, чем столетие назад.
Попробуем заглянуть внутрь политической философии «14 пунктов», провести их деконструкцию. Ведь текст Вильсона — это больше, чем просто набор условий. Его автор — один из немногих в истории США президентов-интеллектуалов, прекрасно владевший политической теорией и вкладывавший в свои пункты гораздо более глубокий смысл, нежели конъюнктурное желание добиться выгодного мира. Проект Вильсона опирается на глубокую интеллектуальную традицию, уходящую в политическую философию эпохи Просвещения ХVIII в. и отражающую систему либеральных подходов к преобразованию международных отношений.
В основе либеральной традиции — убежденность в неограниченной способности человеческого разума преобразовывать социальную реальность. Рациональность — ключевое средство от социальных пороков, создания упорядоченного, основанного на рациональной правовой системе общества, в котором каждый индивид обладает возможностью самореализации. Разум и право, воплощенные в общественном договоре и государстве, противопоставляются гоббсовской анархии и «войне всех против всех». В общественном договоре реализуется справедливость — возможность для каждого быть свободным и при этом равным с другими перед законом. Закон гарантируется суверенным государством, действующего от имени нации по принципу рационально организованного часового механизма.
Такая трактовка переносится либералами и на международные отношения — Вильсон стоит на плечах таких гигантов, как Вильям Пенн, Шарль Де Сен-Пьер, Жан-Жак Руссо, Иммануил Кант. По мнению либералов, если анархию и войну всех против всех можно взять под контроль внутри государства, то это можно сделать и в международных отношениях. Для этого нужно рациональное международное право и наднациональный орган. Он будет играть роль «суверена», принуждая государства выполнять международные нормы в случае их нарушения. Делу поможет и то, что сегодня принято называть демократизацией — государства, в которых народ будет иметь возможность влиять на власть, стимулов к войне будет меньше, ведь общества обычно не заинтересованы в бедствиях войны, которые развязывают элиты. Наконец, войне должна положить конец свободная торговля: ее рациональность и экономическая взаимозависимость между странами перевесят иррациональность войны.
Либеральный идеализм подвергся критике сразу со всех сторон. Социалисты критиковали принципы Вильсона за лицемерие и попытку навязать миру интересы эксплуататорских классов, консерваторы — за излишнюю самонадеянность и веру в безграничные возможности человеческого разума. Но главным критиком оказалась суровая реальность «короткого ХХ века». Особенно это касалось четвертого принципа, который постулировал сокращение вооружений до разумного минимума. За сравнительно короткий по историческим меркам период человечество совершило подлинный рывок в способности взаимного уничтожения.
Доктрина Вильсона попала в ловушку двойственной природы человека Августина Блаженного. «Божественная» природа с лихвой компенсировалась «дьявольской» с ее неудержимой страстью к разрушению. Рейнхольд Нибур — один из крупнейших критиков либерализма в международных отношениях — впоследствии усилит этот тезис, указывая, что порочность человеческой природы многократно усиливается в организованных сообществах, подобных государствам. Только страх взаимного разрушения и причинения неприемлемого ущерба способен остановить агрессию. В войне всех против всех сдерживание «дьявола» требует другого «дьявола», а из двух зол нужно выбирать меньшее (им, в сравнении с Советской Россией, являлись США).
Страх и неопределенность — основной двигатель международных отношений. Их нельзя взять под контроль рациональными проектами. Человечество обречено на дилемму безопасности и спираль страха (эти понятия появились уже после Второй мировой). Следовательно, внешняя политика требует скорее мудрости и опыта, нежели разума и рациональности.
И все-таки Вильсона трудно назвать наивным идеалистом. Для Америки его принципы были выигрышной стратегией. Реализация ключевых из них каждый раз была на руку США, укрепляя их роль глобального лидера. Свобода судоходства, помноженная на мощнейший военно-морской флот, превращала США в хозяина морских коммуникаций. Устранение экономических барьеров привело к экспансии американского капитала, а впоследствии — к созданию американоцентричной финансовой системы. Она работает и процветает до сих пор. Большинство глобальных компаний являются американскими. Финансовые санкции США возможны и эффективны в силу доминирования доллара. Глобализация принесла дивиденды многим странам, сделав сам проект привлекательным для них. Сокращения вооружений (в частности, линкоров) после Первой мировой войны были умело конвертированы в создание новых видов вооружений (например, авианосцев). На излете холодной войны американцы сумели заключить выгодные для себя соглашения по сокращению ракетно-ядерных и обычных вооружений с СССР. Сокращение обычных вооружений снимало для американцев головную боль советского превосходства в этой области, а договоренности по ядерному оружию снижали потенциалы единственного государства, которое могло в одночасье стереть США с лица земли. Американцы сумели обратить себе на пользу принцип суверенного равенства. Особенно это касалось вопроса о свободе выбора военных альянсов. В постсоветский период именно он лежал, в частности, в основе расширения НАТО.
Наконец, самое главное. Либеральные лозунги свободы и прогресса превратились в мощнейший инструмент мягкой силы, определяя моральное лидерство США. Реалисты, консерваторы и прочие критики были сильны и популярны в США на протяжении всего ХХ в. Они влиятельны и сегодня. Однако это не мешало использовать американцам либерализм в качестве эффективного идеологического инструмента своей внешней политики. В победе над СССР именно идеологическая составляющая сыграла решающую роль. Мощнейшая военная держава распустила сама себя без единого выстрела в сторону американских позиций.
Столетие вильсоновских принципов — это повод для инвентаризации собственно американской внешней политики, которая очевидно требует адаптации к быстро меняющимся условиям. А для России — необходимость сделать выводы из своих ошибок и успехов американцев, сумевших добиться в ХХ в. оптимального сочетания национальных интересов и глобального продвижения своих ценностей.
Впервые опубликовано в докладе ЦСР «“14 пунктов” Вильсона сто лет спустя: как переизобрести мировой порядок».
1. Цит. по Стоун О., Кузник П. Нерассказанная история США. — М. Колибри, 2015. — С. 48.