Выступление на Балтийском форуме 2016

Год назад, выступая на Балтийском форуме, я высказал мысль о «закате Большой Европы». Приходится признать: мы потеряли ещё один год. Потеряли в пустых разговорах, во взаимных обвинениях, в баталиях информационных войн и в бесплодных попытках как-то залатать расползающуюся на наших глазах ткань общеевропейского пространства. Фактически сегодня вопрос состоит уже не о том, накроет ли Европу очередной кризис, а о том, сколько времени у нас остаётся до следующего общеевропейского кризиса. Каждый год бездействия усугубляет наши общие проблемы, делает обстановку на нашем континенте всё менее стабильной и всё более опасной.

Выступление на ежегодной конференции Балтийского форума «Россия — ЕС: вызовы взаимозависимости и формирование новой повестки», 22 октября 2016 г., Юрмала, Латвия.

Уважаемые коллеги!

Год назад, выступая на Балтийском форуме, я высказал мысль о «закате Большой Европы». Оценивая динамику событий того времени на нашем континенте, я сделал вывод о том, что многие «общеевропейские» планы и стратегии начала нашего столетия, к сожалению, утратили свою актуальность и нуждаются в кардинальном пересмотре.

Говорил я об этом с сожалением. И не только потому, что сам был одним из тех, кто искренне верил и активно участвовал в разработке концепции «Большой Европы» десять — пятнадцать лет назад, но ещё и потому, что, с моей точки зрения, мы все вместе не использовали уникальный исторический шанс, который выпадает только раз в столетие. И второго такого шанса для нынешнего поколения политиков на Востоке и на Западе уже не появится.

Хорошо помню, что многие из участников Балтийского форума тогда сочли моё выступление чрезмерно пессимистическим. Говорили, что я, возможно, сгущаю краски, что кризис в российско-европейских отношениях не может длиться бесконечно, что здравый смысл и логика исторического процесса всё равно восторжествуют…

И вот прошёл ещё один год. Честно говоря, сегодня мне очень хотелось бы признаться в своей недальновидности и необоснованном пессимизме. К сожалению, не могу этого сделать. Реальность такова, что ни один из многочисленных европейских кризисов, которые мы обсуждали здесь год назад, не нашёл своего решения. И даже не приблизился к какому-то решению.

Речь идёт не только об украинском кризисе, где, на мой взгляд, за последние двенадцать месяцев мы не сильно продвинулись в реализации Минских договорённостей. Украина — быть может, самое яркое проявление большого неблагополучия в Европе, но далеко не единственное его проявление. Кто возьмётся утверждать, что сегодня угроза международного терроризма в Европе ниже, чем она была осенью прошлого года? Кто готов доказывать, что хотя бы в одной стране в Европе удалось успешно справиться с проблемой беженцев, продолжающих прибывать на наш континент? Или что пошла на спад волна европейского популизма и политического радикализма, о которой мы тоже немало говорили в прошлом году?

Нам еще предстоит осознать в полной мере последствия Брекзита, и попытки государственного переворота в Турции. К этому добавляются факторы неопределённости, касающиеся предстоящих президентских выборов в США. А впереди ещё выборы во Франции, Германии, Италии…

За последний год обнаружилась явная пробуксовка как транс-тихоокеанского, так и трансатлантического интеграционных проектов. А рядом с Европой погруженная в хаос Ливия, разрушенная Сирия, нестабильный Ирак…

Приходится признать: мы потеряли ещё один год. Потеряли в пустых разговорах, во взаимных обвинениях, в баталиях информационных войн и в бесплодных попытках как-то залатать расползающуюся на наших глазах ткань общеевропейского пространства. Особых свершений за этот год трудно припомнить — ведь нельзя же к числу исторических достижений отнести итоги Варшавского саммита НАТО или подготовку Глобальной стратегии Европейского союза.

Возможно, сейчас коллеги опять назовут меня пессимистом и евроскептиком. Если это и так, то в своем пессимизме я сегодня не одинок. Почитайте последние выступления Жана-Клода Юнкера, Ангелы Меркель или Франсуа Оланда — много ли оптимизма можно там найти?

Фактически сегодня вопрос состоит уже не о том, накроет ли Европу очередной кризис, а о том, сколько времени у нас остаётся до следующего общеевропейского кризиса. Год? Два? Три? У меня нет ответа на этот вопрос, как, и, наверное, его нет и у других здесь присутствующих. Но что я знаю совершенно точно, так это то, что каждый год бездействия усугубляет наши общие проблемы, делает обстановку на нашем континенте всё менее стабильной и всё более опасной.

Конечно, многочисленные проблемы, перечисленные выше, не всегда и не во всём связаны между собой. Каждая из них имеет свои истоки, движущие силы, свою динамику и свой алгоритм решения. Но у них есть один общий знаменатель. То, что происходит сегодня в Европе, подтверждает очевидный факт: после окончания Холодной войны все мы вместе так и не смогли заложить основы для равноправного сотрудничества на нашем континенте.

Не хотел бы сейчас всю вину за нынешнее положение дел возлагать на наших западных партнёров. Наверное, и Россия в чем-то виновата, где-то допустила просчёты, в чём-то недоработала или не проявила нужной настойчивости и терпения. Какие-то наши идеи, возможно, казались западным партнёрам наивными, сырыми или преждевременными.

В чём, однако, нельзя обвинить Россию, так это в неготовности к серьёзным переговорам о создании новой системы безопасности и сотрудничества в Европе. На протяжении многих лет я сам вёл переговоры на этот счёт. И хочу вас заверить — все мы в Москве, начиная с Президента В.Путина, были настроены очень и очень серьёзно на конструктивный диалог.

Главная проблема, с моей точки зрения, состояла в том, что наши западные партнёры, видимо, считая себя победителями в Холодной войне, были готовы говорить о будущей евроатлантической архитектуре при обязательном условии, чтобы она опиралась на структуры Европейского cоюза и НАТО. Никакие другие варианты нашими партнёрами по существу даже не рассматривались. В итоге безудержное географическое расширение западных структур без серьёзных реформ внутри этих структур привело не к укреплению безопасности и сотрудничества в Европе, а к обострению старых и появлению новых трудностей и противоречий на нашем общем континенте.

Существует расхожее мнение о том, что сегодня в Москве радуются каждой новой проблеме, с которыми сталкивается Европа. Должен вас заверить, что это не так. Москва объективно заинтересована в том, чтобы иметь на Западе стабильных, предсказуемых, надёжных партнёров. У нас всегда было и остаётся много общих интересов, много возможностей, которые могут раскрыть свой потенциал только через сотрудничество друг с другом.

Конечно, не дело России вмешиваться в судьбу ЕС и НАТО, не наше дело советовать Западу, как развивать эти организации. Но совершенно очевидно, что эти структуры в их нынешнем виде не отвечают современным реалиям и не могут служить основой для построения стабильной, безопасной и процветающей Европы. Очевидно и то, что ЕС и НАТО не могут и не должны иметь монополии на решение европейских проблем. Как, впрочем, и любая другая организация, не имеющая общеевропейского характера и соответствующей легитимности.

Рано или поздно нам придётся начинать серьёзный разговор о будущем Европы, об основных принципах и механизмах, на которых нам выстраивать отношения. И чем раньше мы это осознаем, тем лучше будет для всех. Причём разговор этот надо вести не только между Брюсселем и Москвой, но и в более широком формате — с участием всех европейских государств. Потому что проблемы нашего континента не сводятся к противостоянию России и Запада, они имеют гораздо более широкий и комплексный характер.

Как переломить нынешние негативные тенденции в европейском пространстве безопасности? Не берусь давать универсальных рецептов, но некоторые вещи представляются мне очевидными.

Во-первых, нам необходима комплексная сравнительная оценка угроз и вызовов, с которыми сталкивается Восток и Запад Европы (то, что на американском политическом жаргоне называется comparative threats assessment). Сопоставление наших представлений о ближайших и долгосрочных угрозах, об их приоритетности, об истоках, движущих силах и носителях этих угроз - крайне важная задача, которой, насколько я могу судить, никто по-настоящему пока не занимался. Не хочу заранее предсказывать результаты такого сопоставления, но возможно предполагать, что в итоге мы обнаружим гораздо больше сфер совпадающих или пересекающихся интересов, чем это может показаться на первый взгляд.

Во-вторых, нам нужна детальная и беспристрастная инвентаризация всего того, что было наработано за последнюю четверть века в сфере европейской безопасности. Почему взаимодействие в одних сферах оказалось более успешным, чем в других? Почему одни направления международного сотрудничества прошли проверку на прочность в ходе украинского кризиса, а другие — нет? Почему ряд документов о будущем Европы, на которые возлагались очень большие надежды, оказались не более чем общими декларациями, а другие стали предметом расходящихся, подчас — прямо противоположных интерпретаций и толкований?

Серьёзный и объективный разговор о недавнем европейском прошлом помог бы нам и в обсуждении проблем европейского будущего. Я глубоко убеждён, что мы не сможем продвинуться далеко вперёд, если ограничимся дискуссиями вокруг частных, пусть даже и очень острых проблем. Эти проблемы, безусловно, требуют самого пристального внимания. Но важно рассматривать их на фоне более общих тенденций глобального и регионального развития, в контексте того, как мы видим место Европы в формирующемся на наших глазах новом мировом порядке.

Одно из моих конкретных предложений в этом отношении — это создание постоянного Комитета стратегического планирования с участием представителей Евросоюза и России. Такой Комитет мог бы работать независимо от текущей политической конъюнктуры, от ситуативных кризисов, которые неизбежно будут отвлекать внимание политиков на Западе и на Востоке. Задачей этого Комитета была бы разработка долгосрочных предложений для государственного руководства, а также, в случае утверждения этих предложений, мониторинг их практической реализации.

Если такой Комитет будет создан и продемонстрирует свою эффективность, он сможет внести ощутимый вклад в отношения, делая их более устойчивыми, предсказуемыми и надёжными. Не менее важно и то, что его работа могла бы позволить постепенно сблизить наши представления о вероятном и желаемом будущем европейского, а возможно — и всего евразийского континента.

Выступая на нашем форуме год назад, я усомнился в реализации стратегии развития единого пространства от Лиссабона до Владивостока. Я и сегодня придерживаюсь той точки зрения, что, к сожалению, такая стратегия в нынешних условиях неосуществима. Может быть, на каком-то следующем витке исторического развития мы к ней ещё и вернемся, но это явно не дело ближайшего будущего.

Однако, отказ от проекта «Большой Европы» совсем не обязательно должен означать отказ от работы по отдельным конкретным направлениям этого проекта, намеченным ещё десять — пятнадцать лет назад. Собственно говоря, именно такой подход можно — при желании - найти в идее «селективного вовлечения», обозначенной Верховным комиссаром Федерикой Могерини в её «Пяти принципах» стратегии Евросоюза в отношении России. Мне не очень нравится термин «селективное вовлечение» — он имеет привкус ситуативности и политической конъюнктуры. Но сам подход вряд ли должен вызвать у кого-то принципиальные возражения.

Когда десять–пятнадцать лет назад мы вместе с нашими западными партнёрами работали над «четырьмя пространствами» сотрудничества России и Евросоюза, мы фактически использовали этот же подход, ориентируясь на наиболее перспективные сферы взаимодействия в каждом из «пространств». Возможно, тогда нам не всегда удавалось сфокусироваться на конкретике, и некоторые «пространства» так и остались несколько размытыми и декларативными. Но часть наработок того периода, на мой взгляд, и сегодня не утратили своей актуальности.

Возьмём, к примеру «экономическое пространство». Конечно, приоритеты социально-экономического развития у России и Европы совпадают далеко не во всём. Странам Европейского Союза угрожает продолжение уже хронической стагнации, новые валютно-финансовые потрясения, неспособность реформировать социальную сферу, технологическое отставание от Северной Америки и Восточной Азии. Для России наиболее явными угрозами является сохранение сырьевого характера экономики, слабость малого и среднего бизнеса, сохраняющаяся коррупция и общая низкая эффективность государственного управления.

Но в рамках этих не во всём совпадающих приоритетов вполне уместно обсуждать общие режимы в конкретных сферах. Например, в содействии снятию барьеров и бюрократических препятствий экономическому сотрудничеству. В стандартизации и объединении транспортно-логистической инфраструктуры на Западе и Востоке Европы. В сохранении и расширении общеевропейского пространства в сфере инновационной экономики. Разумеется, этот список может включать в себя и прекращение «войны санкций» между Европейским союзом и Россией.

В том, что касается пространства «внешней безопасности», нам тоже есть чем заняться. Сегодня Россия и Запад фактически вступили в новую гонку вооружений, причём главным плацдармом этой гонки становится именно Европа. Мы, например, видим, как вслед за размещением элементов американской ПРО в Польше в Калининградской области появились ракетные комплексы «Искандер».

События развиваются в логике ракетного кризиса в Европе в середине 80-х годов прошлого века. Но тогда по крайней мере были налаженные каналы коммуникации, адекватные механизмы диалога. Сегодня ничего этого нет, и поэтому многие полагают, что нынешняя ситуация более опасна, чем кризис тридцатилетней давности. Поэтому первоочередной задачей является предотвращение эскалации военной напряжённости, восстановление диалога по вопросам безопасности, расширение контактов между военными, обмен информацией о планах в сфере обороны, сравнение военных доктрин и так далее.

Однако мы не должны забывать и о пространстве «внутренней безопасности», которое в очень большой степени остаётся единым для России и Европы. В это пространство укладываются проблемы международного терроризма и политического экстремизма, киберпреступности и угроз техногенных катастроф, изменений климата и вопросов продовольственной безопасности. Особо актуальным представляется сотрудничество по большому комплексу проблем, связанных с неконтролируемыми миграционными потоками. Коллективным ответом на каждый из этих вызовов мог бы стать соответствующий международный режим с участием России и её западных партнёров.

Четвёртое общее пространство, как известно, распространялось на сферы науки и культуры. Надо сказать, что нам удалось — по крайней мере частично - оградить эти сферы от негативных последствий политического кризиса. Тем не менее, сделать тут можно гораздо больше, чем уже сделано. Я имею в виду в том числе сотрудничество институтов гражданского общества, независимых аналитических центров, профессиональных ассоциаций и средств массовой информации. Без воссоздания плотной ткани социального взаимодействия любые политические отношения будут оставаться хрупкими и ненадёжными.

К указанным «четырём общим пространствам» я бы добавил и такую область общих интересов России и Европы как проблемы глобального управления. При всех наших разногласиях, взаимных претензиях и глубоком недоверии друг к другу нас объединяет стремление не допустить дальнейшей дестабилизации мировой политики, усиления тенденций к хаосу и анархии в международной системе. Не стоит забывать, что на европейском континенте находятся три из пяти стран — постоянных членов Совета Безопасности ООН, а общеевропейские институты безопасности и сотрудничества на протяжении многих десятилетий воспринимались как модель для других регионов и континентов.

Здесь тоже можно было бы начать с создания международных режимов, охватывающих сначала общее европейское и евразийское пространство, а затем распространяющихся и на другие регионы мира. Управление миграционными потоками и решение проблемы беженцев — пожалуй, наиболее очевидная сфера приложения совместных усилий. Но не менее важным представляется и решение экологических проблем нашего региона, а также согласование позиций по вопросам изменения климата. Назрел и серьёзный российско-европейский диалог по целому ряду принципиальных вопросов современного международного права - тем более, что исторически именно наш континент заложил основы той международно-правовой системы, которой сегодня пользуется весь мир.

Кому-то эти задачи могут показаться слишком приземлёнными. Но их решение — единственная возможность заложить новые основы для общеевропейского дома в будущем. Слишком долго мы пытались строить этот дом с крыши, а не с фундамента, с общих политических деклараций, а не с конкретных дел. Это не привело к успеху даже в период относительной стабильности в Европе, это тем более не приведёт к успеху в период наступившей турбулентности. Наша общая задача — пройти этот опасный период с наименьшими потерями как для России, так и для Европы.

Давайте представим себе, что мы соберёмся в этом зале ещё через двенадцать месяцев, осенью 2017 года. Будем ли мы опять составлять списки старых и новых европейских кризисов, предъявлять друг другу взаимные претензии, выражать робкую надежду, на то, что, может быть, все как-то само устроится? Или у нас будут основания ответственно заявить, что низшая точка в европейской политике уже пройдена, и все мы начинаем выходить из тех тупиковых ситуаций, которые сами себе и создали? Уверен, что всем присутствующим в этом зале очень хочется быть оптимистами.