Недавний материал РБК о государственном финансировании РСМД вызвал широкую дискуссию пользователей Интернета. Обсуждение сразу вышло за рамки чисто технической информации. Оно породило более фундаментальные вопросы — что происходит с российской «мягкой силой»? И что реально могут сделать институты, финансирование которых, по меткому выражению одного из пользователей, ниже стоимости нашумевшей свадьбы краснодарской судьи?
Недавний материал РБК о государственном финансировании РСМД вызвал широкую дискуссию пользователей Интернета. Обсуждение сразу вышло за рамки чисто технической информации. Оно породило более фундаментальные вопросы – что происходит с российской «мягкой силой»? И что реально могут сделать институты, финансирование которых, по меткому выражению одного из пользователей, ниже стоимости нашумевшей свадьбы краснодарского судьи?
Под «мягкой силой» сегодня понимают все, что угодно — начиная с культурной деятельности и заканчивая вещанием СМИ за рубежом. Само понятие «сила» в данном контексте мне кажется некорректным. Будучи калькой с английского power она подразумевает принуждение кого-либо к чему-либо. Тот факт, что принуждение ведется некими обходными, «мягкими» путями (в противовес угрозе насилия или подкупу) не меняет сути — принуждение остается принуждением. Зацитированная до дыр книга Джозефа Ная концептуальную проблему не решает. Любопытно, что название книги Дж. Ная в некоторых переводах звучит как «Гибкая власть». Мы либо не можем отделить «мягкую силу» от просто силы, либо понимаем под ней все, что угодно, лишая понятие какой-бы то ни было добавленной стоимости. Если понятие означает все, оно не означает ничего.
Поэтому я предпочел бы говорить не столько о «мягкой силе», сколько о привлекательности страны. К этому нужно добавить и ее способность использовать свой интеллектуальный потенциал в качестве инструмента дипломатии, капитализировать его в эффективный внешнеполитический курс. Именно в этой нише и лежит деятельность РСМД. Зарубежные аналоги Совета пестрят разнообразием организационных форм и механизмов финансирования — от сугубо государственного до преимущественно частного. Их функционал может быть вариабельным. В случае РСМД он предельно четок — интеллектуальная фокусировка внешней политики и неформальная международная коммуникация по самым острым международным проблемам.
Грубо говоря, есть множество дверей, которые по определению не может открыть дипломат с официальным статусом. Эти двери должны открываться на уровне «полуторного» трека — сплава известных ученых-международников, признанных общественных фигур, опытных дипломатов, завершивших свою официальную службу дипломатов, равно как и действующих чиновников высокого ранга. Административная рутина сужает возможность для интеллектуальной рефлексии. И хотя российские дипломаты, по моему опыту, — в числе наиболее думающих и задумывающихся, текучка неизбежно сбивает интеллектуальный фокус. Здесь официальную дипломатию опять же поддерживает «полуторный трек». Проработка тех или иных политических позиций, их неформальный зондаж в зарубежной среде — важное подспорье для правительственных структур.
Конечно, за шесть лет работы у РСМД появился свой собственный почерк в сравнении с зарубежными аналогами. Во-первых, Совет вышел за рамки узко политической проблематики. В современных условиях внешняя политика простирается далеко за пределы посольств и министерств. В числе членов РСМД — и дипломаты, и руководители крупных корпораций, и ученые, и журналисты. Притом что предметный фокус все-таки остается в политической сфере, не превращая организацию в структуру «обо всем». Во-вторых, РСМД во многом отказался от in house экспертизы, когда отдельные направления международных отношений «курирует» штатный эксперт. Совет организовал свою экспертизу по сетевому принципу. Это значит, что под конкретную задачу оперативно формируется группа внешних экспертов. На штатных сотрудников легла функция «интеллектуального менеджмента» — четкой постановки задачи, контроля работы и «перевода» результатов с академического языка на язык практической политики. Такой менеджер должен одновременно владеть предметом и чувствовать политическую конъюнктуру. В-третьих, РСМД категорически отказался от создания региональных отделений. Вместо этого в состав Совета вошел ряд крупных региональных университетов, которые стали «точками входа» РСМД в политические и экспертные сообщества российских регионов.
Такой подход позволил добиться серьезной экономии финансовых ресурсов и при этом получить значительные результаты. При штате сотрудников в 30 человек РСМД ведет работу с несколькими тысячами экспертов в России и за рубежом. В портфеле — более пятидесяти проектов и программ по всем ключевым направлениям внешней политики страны. На выходе — около десятка тысяч аналитических материалов. И это не считая крупных издательских проектов и масштабной образовательной программы для российских и зарубежных студентов. В числе контактов — большинство ведущих зарубежных «мозговых центров». Практически со всеми российскими профильными организациями удалось выстроить глубокие партнерские отношения — с Валдайским клубом, ЦСР, профильными институтами РАН и многими другими. Важным средством оптимизации ресурсов и повышения качества стала ставка и на электронные коммуникации. Нельзя сказать, что мы довольны результатами каждой программы. Но в конечном итоге из РСМД удалось сделать Think/Do Tank, а не просто «фабрику мысли».
Как измерить эффективность всей этой деятельности? Здравый смысл подсказывает взять за основу формальные критерии — число мероприятий, публикаций, поездок, визитов, кликов, лайков и т. п. Это нормальная бюрократическая логика. Однако мы прекрасно знаем, что можно провести десятки мероприятий и не добиться ничего, а можно сделать меньше, но получить заметные результаты. На фоне коллапса российско-американских отношений РСМД выпускает совместный доклад с крупнейшим «мозговым центром» США — с рекомендациями для новой администрации. Российско-китайская конференция РСМД превратилась в одну из центральных площадок для экспертных консультаций с КНР, столь востребованных на фоне кризиса отношений с Западом. Разработанные РСМД предложения по системе безопасности на Ближнем Востоке получили самую высокую оценку профильных ведомств. Можно ли измерить реальную отдачу от такой работы? Вряд ли.
Закон жанра требует, чтобы столь хвалебная реляция завершилась сакраментальным «дайте денег»! Ну или хотя бы жалобами на урезание государственной субсидии. Она действительно имела место, хотя по нашей работе куда сильнее ударила девальвация рубля — для зарубежной деятельности это чувствительно. И Совету действительно нужны государственные ресурсы для дальнейшего развития. Но мы понимаем необходимость привлечения ресурсов и другими средствами. РСМД выиграл несколько крупных заказов на научно-исследовательские разработки. Методики Совета оказались востребованы российскими университетами и компаниями. Мы учимся привлекать целевое финансирование российских государственных и негосударственных структур под отдельные проекты и мероприятия. Далеко не все заявки оказываются результативными, но полученные средства позволяют развиваться. Как раз здесь мы многому можем поучиться у наших коллег за рубежом, для которых фандрайзинг давно стал отдельным направлением работы. В России эта практика все еще на начальной стадии, но другого пути нет. Чтобы оставаться интересными государству, нужно набивать кулаки и развивать собственные компетенции, генерирующие ресурсы. Ждущие очередного «золотого дождя» рискуют остаться на обочине.