Российская политическая наука о международных отношениях: стиль и методы познавательной деятельности

Размышления на тему, обозначенную в заголовке, представляют собой попытку внутринаучной – даже, если можно так сказать, внутриотраслевой – рефлексии. При этом ее предмет ограничен рассмотрением социокультурных и институциональных основ стиля и методов профессиональной деятельности, характерных для той части современного российского политологического сообщества, которая занята изучением международно-политической проблематики.

Размышления на тему, обозначенную в заголовке, представляют собой попытку внутринаучной – даже, если можно так сказать, внутриотраслевой – рефлексии. При этом ее предмет ограничен рассмотрением социокультурных и институциональных основ стиля и методов профессиональной деятельности, характерных для той части современного российского политологического сообщества, которая занята изучением международно-политической проблематики. Разумеется, многое из того, что характерно для отечественных политологов-международников, свойственно и нашим историкам, экономистам, юристам и всем другим специалистам, изучающим международные отношения. Но наряду с общими для едва ли не для всех стран и многих общественных наук чертами, российская политическая наука о международных отношениях имеет свои генетические, институциональные, функциональные и прочие особенности. Они существенно влияют на повседневную жизнь, укоренившиеся формы поведения, самооценки и обновления нашего профессионального сообщества и, в целом, как на стиль и методы, так и на результаты его деятельности. Рассмотрение некоторых из этих особенностей и составляет содержание размышлений, изложенных в данной публикации.

Само собой разумеется, что эта попытка внутринаучной рефлексии носит субъективно-личный характер и ни в коем случае не претендует на то, чтобы выразить хотя бы наиболее широко распространенные мнения по поводу затрагиваемых проблем, существующие у российских политологов-международников. Еще меньше здесь претензии на безошибочность, непредвзятость и прочие виды непорочности. Недостаток всего этого может быть восполнен коллегами, если у них возникнет желание принять участие в обсуждении предлагаемого текста.

О специфике нашей отрасли науки

Изучение международно-политических отношений – одна из сфер прикладной науки. А современная прикладная наука, с точки зрения философов науки, занимающихся исследованием путей и форм ее развития, представляет собой социальный институт, ориентированный на получение знания, становящегося товаром. Не вступая в полемику с теми из них, кто с большим или меньшим основанием продолжает видеть задачу фундаментальной науки в получении истины [1], признаем, что целью политической науки о международных отношениях прежде всего является польза.

Такая ориентация познавательной деятельности – не следствие конъюнктурной, социальной или историко-культурной детерминации, присущей отдельному периоду в жизни какой либо страны или региона. Она вызвана глубокой социокультурной мотивацией людей (не только ученых), чей общественный статус, социально-экономическое положение и личное благосостояние обуславливают субъективно-индивидуальную заинтересованность в такой ориентации этой науки, побуждая их соответствующим образом формировать ее содержание. Наука интернациональна, но ученые живут и работают в конкретно-исторических условиях данной страны, по ее законам и обычаям. Поэтому, сочувственно относясь к надеждам на то, «что прогресс социо-гуманитарного познания однажды позволит придти к такому общественному устройству, при котором капитал и государство уже не будут больше господствовать над наукой» [2], мы вряд ли можем ожидать, что Россия вскоре станет родиной такого прогресса.

Фото: linguapark.eu
Иван Тимофеев:
Наука международных отношений: вернуть
лидерство?

Еще несколько лет назад мы часто связывали характер отечественной постсоветской общественно-политической науки и, в частности, науки о международных отношениях, с «родовыми травмами», с тяжелой наследственностью, воспринятой от советского догматизированного обществознания, с «трудностями роста» новых людей и учреждений, не имевших опыта изучения международно-политических отношений [3]. Сегодня многие и зарубежные, и отечественные ученые отмечают периферийность нашей науки о международных отношениях, в основе чего лежат ее (науки) системные особенности. Трудно согласиться, но еще труднее убедительно оспорить то, что это проблемы всей дисциплины, а не отдельных авторов, направлений или исследовательских институтов [4].

Специфика современной российской политической науки проявляется не только в очень низкой конкурентоспособности производимого ей товара (кроме знания, это и образовательные, и экспертные услуги), но и в мучительно тяжелом приспособлении к нормам и формам организации повседневного осуществления познавательной деятельности, выработанным этосом ученых, сформировавшихся в социуме, который у нас относительно молод.

Здесь наше положение в принципе не хуже, чем у многих других. Например, Китай и Япония на протяжении тысячелетий не создали ничего подобного европейской науке. Сформировавшись в Европе в период зарождения классической науки, этос ученых, работающих на рынок, культивировал высокую конкурентность и личную независимость, изначально воспринятые и усвоенные наукой в ходе ее институализации. В постсоветской России усиление дифференциации научного, образовательного и экспертного сообщества, ее легитимизация в форме публичных рейтингов и не всегда публичных, но всегда становящимися известными публике бонусов, не говоря уже о росте различий в оплате труда сотрудников, имеющих одинаковые степени, звания и должности, изменение приоритетов кадровой политики, неизбежно привели к ущербу не только «для социальной сплоченности профессуры» [5], но и всех тех ее работников, без которых невозможно повседневное функционирование института науки. Ущерб понесла и профессиональная этика.

О нашей нравственности

Интенсификация труда, явившаяся следствием происходящих изменений, не привела к росту его качества, а соответственно, и конкурентоспособности количественно увеличившегося потока печатных трудов, выступлений на конференциях и т.д. Более того, усилилась старая тенденция к самоповтору, многократному тиражированию давно полученных результатов. Получил широчайшее распространение метод «переписываем из книжки в книжку». Плагиат стал едва ли не неотъемлемой частью всех видов квалификационных и научных работ. Он присутствует повсюду – от студенческой курсовой до докторской диссертации, от «научной» статьи до популярного учебника или монографии. Не возросло и качество увеличившегося ассортимента образовательных услуг. Охота за студентом, прежде всего платным, стремление удержать его в своем университете, на своей кафедре, в числе своих дипломников, обернулись девальвацией оценок, а не повышением качества обучения.

В угрожающих масштабах распространился обычай подготовки «болванки» отзыва на диссертацию, книгу, заявку на грант самим диссертантом, автором или их коллективом – естественно, за подписью хорошо знакомого «авторитетного» оппонента, рецензента или эксперта. Очевидная нравственная (лучше сказать, безнравственная) порочность этой практики, часто граничащая с криминалом, вынуждает некоторых (с удовольствием сказал бы «многих») из членов нашего сообщества отказаться от участия в работе особо выдающихся по этой части диссертационных советов, фондов и других присуждающих статус и деньги организаций.

Для политической науки более, чем для многих других отраслей знания, страшен тот диагноз, который ставит состоянию нравственности в нашем обществе коллега-социолог, профессор, заведующий сектором ИС РАН: «ключевыми являются… индивидуалистические ценности: личный успех и благополучие при полном безразличии к общественному благу. Капитализм фактически уничтожил чувство ответственности за страну как моральную категорию» [6].

Укоренение в отечественной политической науке о международных отношениях присущих «не нашему» этосу норм и принципов, обещая ее выдвижение в число передовых в будущем, сегодня, увы, не устраняет ее важнейшего недостатка. По моему мнению, он состоит в чрезмерной сервильности, лакейской готовности услужить, всегдашней готовности следовать твердо усвоенному правилу выполнения заказа по принципу «чего изволите». Не питая никаких иллюзий относительно отношений между властью и наукой о власти во все времена и во всех обществах, мы все же не можем не признать, что отечественная политическая наука о международных отношениях вполне может претендовать на призовое место в умении, говоря словами Иммануила Канта, «нести шлейф» за властью.

Фото: squidoo.com
Ирина Бусыгина:
Неощутимое присутствие

Рассуждения по поводу нравственности ученого, этических норм научного сообщества чаще всего завершаются выводом об упадке современных нравов. Даже не очень близкое знакомство с этой темой позволяет если не опровергнуть, то уточнить пугающий вывод констатацией того, что этот упадок длится уже несколько тысяч лет и сопровождается несомненными успехами мировой науки, в том числе и политической. «Сухой остаток» в дискуссиях о науке и нравственности, как правило, состоит в признании того, что этические нормы научного сообщества и отдельного ученого влияют на процесс и использование результатов познавательной деятельности. Ограничившись этой констатацией и тривиальным признанием того, что нравы в отечественном институте науки близки к нравам, описанным в «Театральном романе», не будем задерживаться на описании как бы давно достигнутого дна нравственного падения.

Вам страшно? Мне – не очень. Имеющиеся у каждого из нас представления о том, как обстоят дела в этой сфере в других, более или менее «капиталистических» по сравнению с Россией странах, не дают оснований ни для утверждений о том, что «мы хуже всех», ни для гордости за нравственную атмосферу в «храме науки» на «святой Руси».

О нормах нашей познавательной деятельности

Стиль познавательной деятельности института науки определяется не только его нравственной атмосферой, свойственным ему этическими нормами межличностных отношений. По крайней мере, не меньшее влияние на образ жизни института науки имеют нормы получения, передачи и использования знания. Эти нормы, как правило, формируются внутри наиболее устойчивых и успешных научных школ. По мере расширяющегося признания их успешности и эффективности они заимствуются, воспринимаются другими сосуществующими и конкурирующими научными направлениями, распространяются и усваиваются институтом науки в целом.

Попытаемся найти то общее, что характерно для известных мне школ в политической науке. Я полагаю, что такими общими, характерными для большинства из них чертами являются: принадлежность к той или иной общенаучной традиции понимания генезиса и принципов верификации научного знания, функций и целей научного познания; институциональное оформление и закрепление норм, процедур и правил взаимоотношений внутри данной школы, включая обоснование оригинальности, новизны и преемственности получения научных результатов, правомерности их совместного или индивидуального использования; интеллектуальное своеобразие, обнаруживающeеся если не как безусловно реализующаяся норма, то как стиль исследования, почерк, характерный для работ представителей данной школы.

К сожалению, еще одной общей чертой едва ли не всех школ в современной отечественной политической науке стало некритическое заимствование не всегда удачных концептуальных конструкций, отдельных понятий и теоретических суждений из-за рубежа. Речь идет, прежде всего, о политической науке США – признанного лидера в изучении международных отношений.

Умелое сочетание этих заимствований со вполне популистским антиамериканизмом способствовало появлению в отечественной политической науке и закреплению в ряде широко распространенных учебников утверждений о появлении в современных условиях (вариант: в условиях глобализации) «новых акторов» международных отношений и мировой политики, «асимметричных конфликтов», «конфликтов нового поколения» и т.д. При первой же попытке проверить обоснованность включения отечественной политической наукой о международных отношениях всего этого в свой категориально-методологический аппарат становится ясно: «новые акторы», т.е. негосударственные участники международных отношений и мировой политики, еще менее новы, чем само государство. «Асимметричные конфликты» (по какой бы оси эту асимметрию ни усматривать), существуют, по крайней мере, со времен Давида и Голиафа, а других, т.е. симметричных международных конфликтов просто не может быть. Что же касается «конфликтов нового поколения», отличительной чертой которых якобы является наличие и существенное влияние международного компонента, то любой даже поверхностно знакомый с всемирной историей знает, что ни одна гражданская война, сколько-нибудь масштабная политическая смута, революция или военный переворот на протяжении уже нескольких тысяч лет не обходятся без зарубежного участия, т.е. включают в себя этот якобы новый международный компонент.

Российские исследователи международных отношений, а еще более – преподаватели соответствующих этой специальности учебных дисциплин, практически не освоили громадный массив отечественной литературы по политико-нравственным, аксиологическим проблемам этих отношений.

Фото: Марина Лебедева:
Российские исследования и образование
в области международных отношений:
20 лет спустя

Подмена теоретической работы тем, что А.Д.Богатуров несколько лет тому назад тактично обозначил как «парадигма освоения», сегодня привела к отсутствию или, по крайней мере, к нехватке отечественных теоретических концепций. Их потеснили (но никак не заменили!), во-первых, творческая схоластика, сосредоточенно выясняющая, сколько именно – может быть, девять, а может быть, и двенадцать – различий между отдельными зарубежными концептуальными «измами» должен знать грамотный российский политолог. Во-вторых, – критика взглядов узкого набора зарубежных авторов, часто куда более популярных в России, чем у себя дома. Не готов спорить на что-то еще более существенное, чем публичное признание своей неправоты, но Сэмюэл Хантингтон и Френсис Фукуяма по таким показателям, как частота упоминания и цитирования в нашей литературе, уже сравнялись с материалами очередного съезда КПСС в период застоя.

Вместе с тем российские исследователи международных отношений, а еще более – преподаватели соответствующих этой специальности учебных дисциплин, практически не освоили громадный массив отечественной литературы по политико-нравственным, аксиологическим проблемам этих отношений. В этой связи хочется напомнить, что в Московском университете кафедра политики была учреждена в 1755 году, и как явствует из первой оригинальной публикации по политической науке, тогдашние университетские профессора хорошо понимали связь политики и нравственности [7]. Это понимание получило и свое институциональное оформление – в составе Московского университета в XIX веке существовал факультет нравственных и политических наук.

Не многим больше в отечественной теории международных отношений повезло эпистемологии. Эта проблематика до сих пор остается сферой монопольного доминирования логики и методологии науки, философии науки, теории познания, разрабатывается физиками, математиками, географами, филологами и другими специалистами, занятыми методологическими проблемами своих наук. Их анализ и предполагаемые ими пути решения этих проблем зачастую имеют непосредственное, – более того, инструментальное – значение для политической науки о международных отношениях. Но это вовсе не означает, что наша наука, изучающая международные отношения, не имеет своих эпистемологических проблем или может успешно развиваться, не замечая их.

Не в последнюю очередь именно своей теоретической беспомощности мы обязаны едва ли не всероссийской модой на исследование никогда даже в принципе неповторимых полностью ситуаций (case study). Выполненные post factum, эти работы необходимы в учебном процессе, но вне его – в лучшем случае свидетельствуют об уровне квалификации исполнителя. Они, как правило, даже не претендуют на прогностическое значение, обоснование предлагаемого варианта внешнеполитического решения.

Роль политической науки о международных отношениях в нашей стране чаще сводится к пропагандистскому сопровождению или обоснованию задним числом уже принятого решения, чем к выработке, сопоставлению и оценке различных вариантов действия в данной международно-политической ситуации. Сегодня все острее ощущается необходимость достоверных, объективно проверяемых, а еще лучше – хорошо просчитанных рекомендаций для тех, кто реально «делает политику», в том числе, конечно, и внешнюю, и мировую.

О методах нашей работы

Многие отечественные научные и образовательные учреждения в нашей стране за последние годы существенно продвинулись вперед по уровню технико-технологического обеспечения международных исследований. Они вполне соответствуют по этому показателю лучшим мировым исследовательским центрам 1970-1980-х годов, широко и успешно использовавшим на куда более примитивной технической основе формализованные методы изучения международно-политических отношений. Даже сверхкритичная, крайне идеологизированная оценка этих работ советскими учеными не мешала признавать наличие «рациональных моментов в этих исследованиях, прежде всего в конкретных методиках и технике, в подборе эмпирических данных» [8]. В современной российской политической науке, склонной, как уже отмечалось, к заимствованию из-за рубежа, подобные методики, несмотря на возросшие (хотя и скромные по современным меркам) и вполне достаточные для решения отдельных эмпирических задач технические возможности, используются явно плохо. Формализация и математизация, включая построение моделей систем и сетей, логико-математические и прочие количественные и формализованные методики выработки и обоснования как теоретических положений, так и практических рекомендаций, применяются крайне редко, скорее как исключение, чем как правило. Казалось бы, борьба против кибернетики как «буржуазной лженауки», против применения формализованных моделей, матриц и прочих «чуждых нашей подлинно научной и единственно правильной диалектико-материалистической методологии формалистических выкрутасов» давно в прошлом. Никто из нас публично не высказывается против прагматичного, более того, вполне рыночного тезиса, согласно которому «формализация эмпирического исследования позволяет выйти на более высокий уровень аргументации и защиты выдвигаемых предположений и уже на этой основе увеличить добавленную стоимость экспертных знаний» [9]. Но количество отечественных политологических работ, выполненных с привлечением формализованных методов и посвященных международно-политической проблематике, не превышает несколько десятков, а число их авторов в разы меньше.

По-видимому, дело в том, что в нашем сообществе привычней и легче заменить эмпирическое исследование фактов, событий и явлений, их осмысление и обобщение, допускающее формализацию выводов, а также проверку, опровержение или подтверждение другими исследователями, кулуарным обсуждением или, в лучшем случае, публичной дискуссией. Мы предпочитаем излагать научные выводы в форме комментария происходящих событий или аналитической записки на злобу дня. Все это, безусловно, полезно, но ни в коем случае не исчерпывает функции политической науки о международных отношений как рациональной основы принятия и реализации внешнеполитического решения.

О плодах трудов наших

Внутренняя рефлексия ни в коем случае не сводится к самокритике, хотя, безусловно, и предполагает ее. Не менее важно указать на те внутренние возможности совершенствования научной деятельности, которыми располагает наше сообщество. Общеизвестно, что многие (но не все!) недостатки, изъяны, кадровые проблемы и прочие трудности могут быть легко преодолены достаточным вливанием денег. Наша наука – прежде всего, ее невоенная и особенно гуманитарная сферы – недофинансирована. Трезво оценивая перспективы улучшения сложившейся ситуации, полагаю, что было бы целесообразно повышать заработную плату не дележом финансовых ресурсов «по едокам» или в зависимости от степени активности руководителей отдельных проектов. Эти ресурсы следует представить авторам (в первую очередь, молодым) индивидуальных работ, превосходящих если не мировой, то самый высокий по стране уровень исследований. Учитывая низкую исходную базу, даже сравнительно небольшое денежное вознаграждение, равное хотя бы одной-двум годовым зарплатам исследователя, могло бы стать реальным стимулом уже не только для увеличения объема выполненной работы и количества публикаций, сколько для реального повышения ее качества. Не приводя здесь по понятным причинам конкретных примеров, берусь, тем не менее, утверждать: в отечественной политической науке о международных отношениях возможности для этого есть.

Их использование предполагает не только любознательность отдельного ученого, грамотные указания сверху или увеличение финансирования, но и совершенствование организации института науки. Сегодня эта организация не учитывает в полной мере потребности в обеспечении товарного производства знания, включая подготовку и использование рабочей силы, обладающей необходимой квалификацией. Более того, она часто как бы не замечает, а то и открыто игнорирует реально существующую (в отличие от административно-бумажной) практику его применения. У нас до сих пор нет отвечающей интересам общества, государства, бизнеса системы продвижения этого товара на рынок, как нет и ясного представления о способах и формах его рыночного обращения.

Современная отечественная наука, в том числе и политическая наука о международных отношениях, живет той же жизнью, что и общество в целом. Сегодня в России, как и в большей части современного глобального социума, производство знания – это конкуренция за результаты познавательной деятельности, состязательность в эффективности методов получения плодов с древа познания. Борьба, кооперация и сотрудничество между группами участников процессов производства, распределения и обмена знаниями – повседневная действительность для России, как и для всех стран и народов, стремящихся не только вкушать, но и производить плоды просвещения. Какое место будет занимать наша отрасль науки здесь завтра, зависит не только от нашего совокупного IQ, но и от конкретных форм его использования.

1. См.: Фундаментальная наука в XXI веке. // Вопросы философии. 2008. №5, С. 58-71.

2. Там же. С. 60.

3. См., например: Фельдман Д.М. Отечественная политология как духовная эманация научного сообщества // Вестник МГУ. Серия 18. Социология и политология. 1995. № 3; Тюлин И.Г. Исследование международных отношений в России: вчера, сегодня, завтра // Космополис. Альманах. М., 1997; Ильин М.В. Отечественная политология: осмысление традиции // Политическая наука. 2001. № 1; Воробьев Д.М. Политология в СССР: формирование и развитие научного сообщества // Полис. 2004. № 4.

4. См.: Тимофеев И. Наука международных отношений: вернуть лидерство? РСМД. Образование и наука. 13 марта 2013г.

5. Лебедева М.М., Барабанов О.Н. Глобальные тенденции развития университетов и трансформация российской образовательной политики // Вестник МГИМО-университета. №6, 2012. С. 268.

6. Яницкий О. Протестное движение 2011-2012 гг.: некоторые итоги // Власть. 2013, №2. С. 17.

7. См.: Лангер К.Г. О пределах и важнейших представителях политической науки. М., 2011.

8. Современные буржуазные теории международных отношений. М., 1976. С. 461.

9. Тимофеев И.Н. Формализованные методы исследования в политологии и сравнительной политике: перспективы политологической школы МГИМО // Сравнительная политика. 2010. №1. С. 125.