Россия уже не обижается?

Будучи давним участником Валдайского клуба, я обладаю привилегией присутствия на ежегодном «сочинском» выступлении российского президента. По сложившейся традиции, это выступление затрагивает главным образом внешнюю политику и обращено urbi et orbi — как к российским экспертам, журналистам и политикам, так и к их зарубежным коллегам. Преимущество личного участия во встрече — возможность не только оценить содержание очередной речи первого лица, но также обратить внимание на интонации, мимику, жесты и другие особенности, фиксирующие эмоциональный настрой говорящего.

Поскольку на этот раз валдайская встреча была посвящена Востоку в широком смысле этого слова, тема Запада оказалась на периферии внимания российского лидера. Но в той мере, в какой она все-таки была затронута, я не уловил привычного в российском нарративе акцента на многочисленные обиды, нанесенные Москве Соединенными Штатами и Европейским союзом.

В мировой политике обида — широко распространенное явление. Страны Балтии обижены на Москву. Корейцы обижаются на японцев, а вьетнамцы — на китайцев. Пакистанцы давно в обиде на индийцев, а в Европе и в Америке накопилось немало обид в отношении союзников на противоположном берегу Атлантики. На Ближнем Востоке и на Балканах все глубоко обижены на всех — начиная от своих ближайших соседей к кончая человечеством в целом. Государствам, как и отдельным людям, свойственно время от времени искренне обижаться или умышленно становиться в позу обиженного, осуждая других и представляя себя в виде невинной жертвы. Обижаются все, но некоторым государствам обиды присущи больше, чем другим. Возьму на себя смелось утверждать, что в Европе Польша в целом более ранима и обидчива, чем Португалия, а Венгрия по условному «уровню обидчивости» превосходит Италию. Россия, безусловно, относится к числу самых обидчивых стран. По крайней мере, это относится к отношениям Москвы с западными столицами.

Можно долго спорить об обоснованности или необоснованности российских обид, но их перечисление давно стало органической частью стандартного российского внешнеполитического нарратива. Этот нарратив и В. В. Путин, и другие руководители страны год за годом на протяжении многих лет представляли участникам сочинских встреч Валдайского клуба. Но в 2019 г. данный нарратив практически полностью выпал из выступления российского руководителя.

Хорошо или плохо то, что российское руководство, судя по всему, перестает обижаться на Запад? Перефразируя известное высказывание о подражании как о самой искренней форме лести, можно сказать, что обида — самая искренняя форма уважения. А если это так, то, отказываясь от своих обид в адрес Запада, Россия тем самым косвенно также отказывает Западу в своем уважении. Если в Кремле острое чувство обиды на Запад уступает место снисходительно-отстраненному безразличию, то вряд ли это хорошо для будущего наших отношений.

С другой стороны, повседневный опыт человеческого общения учит нас тому, что обида — не конструктивное чувство. Да и всемирная история знает немало примеров того, как обиды — будь то обиды отдельных лидеров или обиды целых народов — вели к новым спорам, конфликтам и войнам, а в конечном счете — к новым несправедливостям и новым обидам. Поэтому несколько отстраненные, лишенные праведного негодования и демонстративно нейтральные оценки Запада, прозвучавшие на прошлой неделе в Сочи, на мой взгляд, являются сдвигом в правильном направлении. На место привычной готовности обижаться по любому поводу должна прийти готовность извлекать уроки и делать выводы из любых, даже самых неприятных ситуаций.

Будучи давним участником Валдайского клуба, я обладаю привилегией присутствия на ежегодном «сочинском» выступлении российского президента. По сложившейся традиции, это выступление затрагивает главным образом внешнюю политику и обращено urbi et orbi — как к российским экспертам, журналистам и политикам, так и к их зарубежным коллегам. Преимущество личного участия во встрече — возможность не только оценить содержание очередной речи первого лица, но также обратить внимание на интонации, мимику, жесты и другие особенности, фиксирующие эмоциональный настрой говорящего.

Андрей Кортунов:
Когда семь плюс один больше восьми

Последнее выступление Владимира Путина, как обычно, породило множество самых разнообразных комментариев. Мне оно запомнилось не информацией о новом уровне российско-китайского военно-технического сотрудничества и не нюансами в позициях Москвы по сложным ближневосточным конфликтам. Более интересной показалась наметившаяся коррекция риторики и смена эмоционального настроя в анализе отношений России с Западом.

Поскольку на этот раз валдайская встреча была посвящена Востоку в широком смысле этого слова, тема Запада оказалась на периферии внимания российского лидера. Но в той мере, в какой она все-таки была затронута, я не уловил привычного в российском нарративе акцента на многочисленные обиды, нанесенные Москве Соединенными Штатами и Европейским союзом. Владимир Путин слегка коснулся неконструктивных шагов западных партнеров в Сирии, похвалил Дональда Трампа за активный диалог с Северной Кореей, напомнил собравшимся об одностороннем выходе США из ДРСМД, последовательно уклоняясь от попыток втянуть себя в обсуждение политических процессов внутри западных стран. Но привычного чувства обиды в голосе Путина я не услышал.

Что такое чувство обиды? Это эмоциональная реакция человека на допущенную в отношении него несправедливость или на то, что он воспринимает как несправедливость. Чувство обиды возникает тогда, когда обидчик не оправдал тех ожиданий и надежд обиженного, которые тот считает обоснованными и справедливыми. Обида — понятие более общее, чем упрек, и более абстрактное, чем претензия. Можно упрекать, не обижаясь, но нельзя обижаться, не упрекая (хотя бы мысленно). Можно закрыть претензию, получив соответствующую сатисфакцию, но трудно погасить обиду каким-то конкретным действием, поскольку обида нередко отражает ситуации, в которых ничего исправить или изменить уже нельзя. Однако, обидчик все равно воспринимается обиженным как «должник» последнего: даже если ситуацию невозможно развернуть вспять, образовавшийся «долг» нужно тем или иным образом вернуть — прежде всего, принципиально изменив свое отношение к обиженному.

Иван Тимофеев:
Новая анархия? Сценарии динамики мирового порядка

В мировой политике обида — широко распространенное явление. Страны Балтии обижены на Москву. Корейцы обижаются на японцев, а вьетнамцы — на китайцев. Пакистанцы давно в обиде на индийцев, а в Европе и в Америке накопилось немало обид в отношении союзников на противоположном берегу Атлантики. На Ближнем Востоке и на Балканах все глубоко обижены на всех — начиная от своих ближайших соседей и кончая человечеством в целом. Международные обиды бывают самыми разными — историческими, экономическими, военно-стратегическими, дипломатическими, культурно-антропологическими и всякими иными (насколько мне известно, подробный и исчерпывающий классификатор международных обид пока еще не составлен). Государствам, как и отдельным людям, свойственно время от времени искренне обижаться или умышленно становиться в позу обиженного, осуждая других и представляя себя в виде невинной жертвы.

Склонность стран и народов к обидам, по всей видимости, коренится в особенностях национальной истории, национального характера и политической культуры той или иной страны. Обижаются все, но некоторым государствам обиды присущи больше, чем другим. Возьму на себя смелось утверждать, что в Европе Польша в целом более ранима и обидчива, чем Португалия, а Венгрия по условному «уровню обидчивости» превосходит Италию. Россия, безусловно, относится к числу самых обидчивых (или все-таки самых обиженных?) стран. По крайней мере, это относится к отношениям Москвы с западными столицами.

Мы хорошо помним все нарушенные — реальные или мифические — обещания Запада России. Мы тщательно фиксируем любые проявления западных двойных стандартов и политического лицемерия в отношениях с Москвой. Мы ведем строгий счет свидетельствам неуважения, высокомерия и даже оскорбительного для нас западного безразличия в отношении нашей страны. Мы не забыли примеры вопиющей неблагодарности западных соседей — начиная от давних времен, когда Россия держала «щит меж двух враждебных рас монголов и Европы» и заканчивая недавним добровольным роспуском Советского Союза и так и нереализованным стремлением России стать частью «общеевропейского дома».

Можно долго спорить об обоснованности или необоснованности российских обид, но их перечисление давно стало органической частью стандартного российского внешнеполитического нарратива. Этот нарратив и В. В. Путин, и другие руководители страны год за годом на протяжении многих лет представляли участникам сочинских встреч Валдайского клуба. Но в 2019 г. данный нарратив практически полностью выпал из выступления российского руководителя.

Андрей Кортунов:
Ближний Восток и Европа: два лица российской внешней политики

Хорошо или плохо то, что российское руководство, судя по всему, перестает обижаться на Запад? Вопрос выглядит риторическим, но ответ на него не столь однозначен.

Чувство обиды, среди прочего, предполагает наличие некой общности между обидчиком и обиженным. И, как минимум, наличия равенства между ними. Ведь едва ли кто-то будет всерьез обижаться на зудящего в ночной спальне комара, на некстати застрявший между этажами лифт, на мелкий осенний дождик за окном. Больше того, во многих случаях обижающийся смотрит на обижающего снизу вверх: маленькому ребенку привычно и естественно обижаться на несправедливость взрослого, но взрослому не к лицу обижаться на капризы и непослушание ребенка.

Перефразируя известное высказывание о подражании как о самой искренней форме лести, можно сказать, что обида — самая искренняя форма уважения. А если это так, то, отказываясь от своих обид в адрес Запада, Россия тем самым косвенно также отказывает Западу в своем уважении. Запад — уже не старший по возрасту и статусу партнер, к справедливости и мудрости которого нужно взывать снова и снова, но, скорее, осенний дождь за окном, которому следует противопоставить весело горящий камин, бокал хорошего портвейна и теплый кашемировый плед. Если в Кремле острое чувство обиды на Запад уступает место снисходительно-отстраненному безразличию, то вряд ли это хорошо для будущего наших отношений.

С другой стороны, повседневный опыт человеческого общения учит нас тому, что обида — не конструктивное чувство. Как правило, от нанесенной обиды больше страдает обиженный, чем обидчик. Да и всемирная история знает немало примеров того, как обиды — будь то обиды отдельных лидеров или обиды целых народов — вели к новым спорам, конфликтам и войнам, а в конечном счете — к новым несправедливостям и новым обидам. Разорвать этот замкнутый круг очень трудно, если вообще возможно. Поэтому несколько отстраненные, лишенные праведного негодования и демонстративно нейтральные оценки Запада, прозвучавшие на прошлой неделе в Сочи, на мой взгляд, являются сдвигом в правильном направлении.

Самюэль Чарап, Иван Тимофеев:
Кодекс невмешательства

В мире много стран, которые, подобно России, могли бы сделать обиду постоянным фоном своих отношений с Западом. Вспомним хотя бы о Китае, Индии или Японии, которые в прошлом и позапрошлом столетиях немало натерпелись от дипломатии канонерок, колониальной и полуколониальной эксплуатации, от западного расизма и западного лицемерия. Но ни Китай, ни Индия, ни Япония сегодня не склонны сетовать на несправедливости истории, неустанно жалеть себя, копить национальные комплексы и купаться в своих обидах. Подобно этим великим странам Азии, России — и не только политическому руководству страны, но и обществу в целом — пора стряхнуть с себя груз политических обид, мешающих ее движению вперед.

Отказаться от позы вечно обиженного — не означает забыть о допущенных несправедливостях или простить их своим зарубежным оппонентам. Это всего лишь значит найти более рациональный и более эффективный вариант реакции на неизбежные несправедливости мировой политики. На место привычной готовности обижаться по любому поводу должна прийти готовность извлекать уроки и делать выводы из любых, даже самых неприятных ситуаций. Известная формула канцлера А. М. Горчакова — «Россия не сердится, Россия сосредотачивается» — сегодня не менее актуальна, чем полтора века назад.