Россия и конфликты на Большом Кавказе: в поисках оптимальных решений

В настоящее время Большой Кавказ, включающий независимые государства Закавказья и северокавказские республики России, - один из наиболее турбулентных регионов постсоветского пространства. Именно здесь в августе 2008 г., впервые после распада СССР, был создан прецедент изменения границ между бывшими союзными республиками. Вовлеченность в кавказские политические процессы ведущих международных игроков серьезно повышает значение региона для мировой политики. В связи с этим представляется актуальным вопрос: в каком направлении будут развиваться конфликты на Большом Кавказе и какие решения по их урегулированию могут стать оптимальными?

В настоящее время Большой Кавказ, включающий независимые государства Закавказья и северокавказские республики России, - один из наиболее турбулентных регионов постсоветского пространства. Именно здесь в августе 2008 г., впервые после распада СССР, был создан прецедент изменения границ между бывшими союзными республиками. Вовлеченность в кавказские политические процессы ведущих международных игроков (США, Европейский союз) серьезно повышает значение региона для мировой политики. В связи с этим представляется актуальным вопрос: в каком направлении будут развиваться конфликты на Большом Кавказе и какие решения по их урегулированию могут стать оптимальными?

Особый регион для России

После распада Советского Союза и образования новых независимых государств Кавказ, долгое время считавшийся периферией мировой политики, оказался в фокусе внимания не только соседей, но и влиятельных участников международных процессов. Бывшие республики советского Закавказья в одночасье стали субъектами международного права. Они обозначили собственные национальные интересы и внешнеполитические приоритеты.

Роль России в кавказской геополитике трудно переоценить. Официальная Москва воспринимает регион как особо важную территорию для своих стратегических интересов, в первую очередь потому, что сама Россия – это кавказское государство. На Северном Кавказе находятся семь республик в составе Российской Федерации (Адыгея, Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Северная Осетия, Чечня) и два края (Краснодарский и Ставропольский). Они входят в состав двух федеральных округов – Северо-Кавказского и Южного.

Большая часть конфликтов на территории российского Кавказа, как открытых, так и латентных, тесно связана с конфликтами в бывших республиках советского Закавказья, и наоборот. Грузино-осетинский конфликт оказывал серьезнейшее воздействие на динамику осетино-ингушского конфликта, а грузино-абхазский – на этнополитические процессы в западной части российского Кавказа (Адыгея, Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия). Безопасность в Дагестане и Чечне теснейшим образом связана с положением дел в Панкисском ущелье Грузии, а проблема «разделенных народов» (лезгины, аварцы), чьи этнические ареалы разделены между Азербайджаном и Россией, влияет не только на региональную повестку, но и на взаимоотношения между Москвой и Баку.

Таким образом, российская политика в Закавказье во многом продолжает курс на поддержание и оптимизацию безопасности Северного Кавказа, который на сегодня является самым проблемным российским регионом.

Применительно к конфликтам в Закавказье российская дипломатия использует не универсальные схемы, а индивидуальные подходы к распутыванию этнополитических узлов в регионе. Было бы упрощением рассматривать их в формате фронтального противостояния между Россией и Западом.

В случае с Грузией Россия, не имеющая с этой страной дипломатических отношений, не признает ее территориальной целостности и рассматривает Абхазию и Южную Осетию в качестве суверенных государств. В случае с Азербайджаном используется прямо противоположный подход. Суть его заключается в следующем: Россия признает территориальную целостность этого государства, регулярно выступает с осуждением выборов любого уровня, проводимых на нынешней территории Нагорного Карабаха, не подпадающей под юрисдикцию Баку, принимает активное участие вместе с США и Францией в деятельности Минской группы ОБСЕ.

europalibera.org
Сопредседатели Минской группы ОБСЕ
в Ереване

На сегодня Москва, Вашингтон и Париж имеют консенсус относительно так называемых базовых принципов армяно-азербайджанского урегулирования как основы для будущего мирного решения [1]. Россия считает Армению (члена ОДКБ и потенциального участника Таможенного союза) своим стратегическим союзником. В то же время она не заинтересована в резком ухудшении двусторонних отношений с Азербайджаном, поскольку имеет с ним общий дагестанский участок сухопутной границы, не говоря уже об этнических ареалах, разделенных межгосударственным рубежом. Утратив рычаги влияния на Тбилиси, Москва пытается аккуратно лавировать между Ереваном и Баку.

Россия и Грузия: есть ли будущее у нормализации?

Возможно ли восстановление добрососедских отношений между Россией и Грузией?

Обе страны имеют вполне рациональный запрос на нормализацию отношений. Во-первых, очевиден экономический интерес грузинского бизнеса к российскому рынку [2]. Во-вторых, стороны осознают общие угрозы в сфере безопасности, существующие на российско-грузинской границе (дагестанский, чеченский, ингушский участки). Внутри самой Грузии (Панкисское ущелье) зафиксированы случаи исламской радикализации и попытки установления контактов между сторонниками экстремистских течений в исламе с единомышленниками на Северном Кавказе и Ближнем Востоке. В-третьих, есть сферы, где двустороннее сотрудничество уже апробировано (примеры – совместная эксплуатация Ингури ГЭС, демонстрация готовности к кооперации в сфере безопасности во время проведения зимней Олимпиады в Сочи).

В то же время существуют препятствия на пути урегулирования этнополитических конфликтов в Абхазии и Южной Осетии. У Москвы и Тбилиси прямо противоположные взгляды на статус двух бывших грузинских автономий. При этом подход Грузии активно поддерживается США и их союзниками по НАТО и Европейскому союзу. Такая поддержка позволяет грузинскому руководству надеяться на то, что давление Запада на Москву рано или поздно приведет к решению проблемы «сепаратистских территорий» в пользу Тбилиси. Тем самым минимизируется мотивация Грузии к поиску каких-то иных формул, кроме «возвращения мятежных территорий». В краткосрочной и среднесрочной перспективе на российско-грузинские отношения будет влиять развитие событий вокруг Украины и Крыма.

Ускорение процесса нормализации российско-грузинских отношений возможно в случае, если Россия и Запад найдут компромисс в отношении постсоветского пространства, а Вашингтон и Брюссель согласятся на неформальное признание этой территории в качестве сферы особых интересов России. Утратив надежды на вступление в НАТО и кооперацию с Западом в формате «сдерживания России», новое поколение грузинских политиков может принципиально изменить отношение к идее «возвращения» Абхазии и Южной Осетии. Сбрасывание на Россию социальной, экономической и политической ответственности за два проблемных региона с этническими меньшинствами, враждебно настроенными к Тбилиси, может быть оправдано с точки зрения не российских, а грузинских интересов. Скорее всего, такое «открытие» не будет сделано в «одно касание», но исподволь понимание этого будет проникать в политический класс и бизнес-элиту Грузии, как это произошло в ситуации с Сербией и Косово.

Российско-грузинские отношения: в поисках
новых путей развития.
Рабочая тетрадь РСМД и ICCN (Грузия)

В случае нарастания конфронтации между Западом и Россией, в которой Грузия будет рассматриваться, наряду с Украиной, в качестве одной из площадок для противостояния, процесс нормализации российско-грузинских отношений либо войдет в фазу стагнации, либо остановится. Выбор в пользу того или иного сценария будет зависеть от глубины противоборства Москвы и Вашингтона, а также от вовлечения в него других постсоветских республик, например, Молдавии, имеющей неурегулированный конфликт в Приднестровье и сложности с Гагаузией.

На сегодня первая часть процесса нормализации, отмеченная смягчением риторики, возобновлением социально-экономических контактов и констатацией общих угроз, исходящих из Северо-Кавказского региона, закончилась. Для продолжения этого процесса нужны новые импульсы. Но они появятся только тогда, когда станут очевидными более широкие международные контексты в отношениях между Россией и Западом.

Нагорно-карабахский мирный процесс: прагматика как основной инструмент

В мае 2014 г. исполняется двадцать лет с момента заключения соглашения о бессрочном прекращении огня в зоне армяно-азербайджанского конфликта из-за Нагорного Карабаха. Между тем за годы, прошедшие после окончания военных действий, компромиссные формулы так и не были найдены. Но самое главное – нет готовности к компромиссам. Каждая из конфликтующих сторон понимает под «урегулированием конфликта» не уступки и движение навстречу друг другу, а победу над противником. В одном случае имеется в виду закрепление военно-политического успеха, достигнутого в мае 1994 г., в другом – восстановление территориальной целостности, в том числе и военными методами.

Сближение позиций конфликтующих сторон декларировалось десятки раз. Однако после таких деклараций представители Баку неизменно говорят о своем «неотъемлемом праве на восстановление утраченных территорий» и готовности согласиться лишь на «широкую автономию» Нагорного Карабаха. Ереван же делает акцент на уважение самоопределения карабахских армян, а лидеры де-факто государства Нагорно-Карабахская Республика (НКР) не без оснований заявляют о необходимости участия в переговорах. Но означает ли это, что урегулирование данного конфликта обречено на провал?

В отличие от Грузии или Украины, нагорно-карабахский процесс не представляет собой площадку для противостояния между Россией и Западом. Напротив, многие годы представители Москвы, Вашингтона и Парижа демонстрируют готовность к совместному продвижению мирного процесса. Более того, собственные дипломатические усилия Москвы находят поддержку у Запада вне зависимости от динамики других конфликтов на постсоветском пространстве. Так было осенью 2008 г., когда США публично поддержали усилия Кремля по нагорно-карабахскому урегулированию (формат трехсторонних встреч президентов России, Армении и Азербайджана). Однако из-за неготовности Еревана и Баку к реальным компромиссам страны-посредники де-факто поддерживают сам мирный процесс как альтернативу возможному военному реваншу или силовому слому статус-кво.

В условиях формирования нового постсоветского пространства (после изменения статуса Крыма и потенциальных рисков переформатирования старых границ) повышаются риски вооруженного насилия как на линии прекращения огня в самом Нагорном Карабахе, так и на международно признанной армяно-азербайджанской границе. В этой ситуации главной задачей Минской группы ОБСЕ становится удержание самого переговорного процесса ради недопущения возникновения новых конфликтных очагов. При таком сценарии мирный процесс будет развиваться по своему нынешнему алгоритму: встречи и обсуждения без конкретных решений, т.е. будет сохраняться положение «ни мира, ни войны». Сами же стороны конфликта будут выжидать до тех пор, пока не станет очевидным направление развития отношений Запада и России применительно к постсоветскому пространству.

Если некий компромисс все же будет достигнут, появится шанс на ускорение нагорно-карабахского мирного процесса. Однако при его дальнейшем планировании следует отказаться от «одноактного урегулирования», которое должно завершиться подписанием некоего всеобъемлющего соглашения. Необходимо пошаговое продвижение к компромиссу, при котором каждый новый шаг будет укреплять взаимное доверие сторон. В переговорном процессе должно быть как можно меньше абстракций, оторванных от интересов конкретных людей. Только тогда, когда урегулирование конфликта окажется для участников противостояния выгоднее, чем продолжение вражды, появится прогресс.

milenberry.blogspot.ru
Символ Нагорного Карабаха монумент
«Мы — наши горы»

Кроме того, результат переговорного процесса не должен быть заранее определен. Предопределение статуса спорных территорий не будет продуктивным. Очевидно, что разговор о будущем Нагорного Карабаха не может вестись без учета реалий последних двух десятилетий. Простого возвращения спорных территорий тому государству, к которому они формально «приписаны», не может быть по определению. В то же время опасно провоцировать процесс этнического самоопределения НКР.

Таким образом, конкретный вариант разрешения конфликта мог бы стать финалом серии согласований и даже политических торгов. Причем он не может заранее навязываться противоборствующим сторонам. В связи с этим приоритетом должно быть признано полное исключение силы из процесса урегулирования. Формула «возможны любые решения, кроме войны» могла бы стать квинтэссенцией переговоров. Однако ее реализация возможна лишь тогда, когда ключевые игроки, вовлеченные в посредничество, сохранят консенсус относительно этой цели.

Северный Кавказ: внутриполитическая стабильность как гарант внешнеполитического успеха

Сегодня российское доминирование на Большом Кавказе вызывает явные опасения Грузии, ревность Азербайджана и надежды Армении на сохранение статус-кво. Однако при всех разноречивых оценках роли России на Большом Кавказе все три закавказские республики считают крайне опасным провал Российской Федерации в пределах ее северокавказских субъектов. Этот провал автоматически откроет независимые страны региона тому экстремистскому «материалу», который сосредоточен по другую сторону Кавказского хребта. По справедливому замечанию американского политолога Гордона Хана, «джихадисты Имарата “Кавказ” являются угрозой южному Кавказу (Азербайджану, Армении и Грузии). На карте Имарата “Кавказ”, опубликованной на сайтах кавказских моджахедов, территория России и южного Кавказа называется “землями, оккупированными кяфирами и муртадами”. Более того, Дагестанский Вилайят Имарата “Кавказ” имеет “азербайджанский джамаат”».

Между тем Россия, претендующая на лидерство в регионе, испытывает немало проблем внутри собственной кавказской территории. С 1 января по 30 декабря 2013 г. в Южном и Северо-Кавказском федеральных округах было совершено 33 террористических акта. И хотя нынешняя ситуация на Северном Кавказе не воспроизводит хронику чеченского конфликта, нестабильность распространилась на другие северокавказские территории – Дагестан, Ингушетию, Кабардино-Балкарию. Антироссийские выступления в регионе проходят не столько под националистическими, сколько под исламистскими (джихадистскими) лозунгами.

Москва на Северном Кавказе имеет все возможности для позитивного развития. В его пользу говорят и усталость населения от насилия, и сохранение широких связей северокавказских народов с остальной Россией. Однако для этого необходимо сосредоточиться на решении целого ряда принципиально важных проблем. Вопросы безопасности региона следует рассматривать в более широких стратегических контекстах, таких как этнополитическое развитие Северного Кавказа, религиозная и национальная политика в Российской Федерации в целом, политика в Закавказье. Помимо технических мер по противодействию террористическим группам следует продумать действия идеологического, социально-экономического, культурного и гуманитарного характера, рассчитанные на среднесрочную и долгосрочную перспективу. Нужно вести речь об эффективном регулировании процессов внутренней миграции, о вовлечении северокавказского населения в общероссийские проекты. Государственная поддержка институтов гражданского общества в кавказских республиках могла бы способствовать созданию массовой опоры для противодействия клановости и коррупции.

Кавказский Узел
Статистика жертв на Северном Кавказе
в марте 2014 года

Необходимо обратить пристальное внимание на сотрудничество с непосредственными соседями России по Северо-Кавказскому региону – Грузией и Азербайджаном. Готовность взаимодействовать по вопросам обеспечения безопасности Олимпийских игр в Сочи нужно использовать как импульс для более качественной совместной работы в будущем. Возможно, следует вернуться к идее создания совместных антитеррористических центров, которая обсуждалась Москвой и Тбилиси в 2004–2005 гг. в контексте возможной трансформации военных объектов бывшей Группы российских войск в Закавказье. Таким образом, появляется шанс придать дополнительный импульс нормализации отношений с Грузией, а также восстановлению российского влияния в Азербайджане.

Принятие всех вышеперечисленных мер дало бы России возможность минимизировать угрозы на Северном Кавказе, что, в свою очередь, повысило бы ее привлекательность для закавказских соседей и других постсоветских государств. Позитивное развитие ситуации в Северо-Кавказском регионе позволило бы Москве активизировать свои интеграционные устремления и получить дополнительную легитимацию в качестве посредника в урегулировании конфликтов. В случае сохранения нестабильности или развития ситуации по негативному сценарию повышаются риски использовать северокавказскую турбулентность против России и ее влияния на страны Закавказья.

Таким образом, ситуация на Большом Кавказе остается (и, скорее всего, будет оставаться) серьезным этнополитическим вызовом для России и других игроков, имеющих свои интересы в Евразии.

У России есть немало внутренних и внешнеполитических ресурсов для преодоления негативных трендов. Речь идет о военных возможностях страны, экономической привлекательности, взаимосвязи проблем внутренней безопасности России и этнополитической ситуации в странах Закавказья, историческом опыте взаимодействия, наличии многочисленных диаспор и т.п. В то же время следует признать, что все эти ресурсы требуют более качественного использования. Вне целостной стратегии кавказской политики, включающей как внутриполитические меры, так и различные внешнеполитические направления (начиная с выстраивания отношений с соседями до сложных контекстов отношений со странами «дальнего зарубежья»), улучшение ситуации представляется проблематичным. Впрочем, без изменений в подходах партнеров Москвы к российским интересам на Кавказе и на всем постсоветском пространстве, означающих отказ от демонизации политики России, понимание рациональных мотивов и действий Кремля, надеяться на позитивную динамику не приходится.

1. Документ исходит из территориальной целостности Азербайджана, но при этом предусматривает «промежуточный статус» Нагорного Карабаха и определение его окончательного статуса юридически обязывающим народным волеизъявлением.

2. Экспорт минеральной воды из Грузии в Россию составил с января по сентябрь 2013 г. 22–24 млн долл. В последнем квартале 2013 г. грузинские производители продали вина на сумму около 40 млн долл. (в начале года этот показатель не превышал 20 млн долл.) (http://rus.ruvr.ru/2014_01_01/Vozobnovlenie-jeksporta-vina-v-RF-odno-iz-glavnih-sobitij-goda-dlja-Gruzii-4667/). В декабре 2013 г. Россия опередила Украину как главного импортера грузинской продукции цитрусовых культур (http://www.agroperspectiva.com/ru/news/128098).