Публичная дипломатия – не работа узкой группы людей

Лекция

Когда-то внешняя политика была уделом профессионалов, людей с определенными навыками, но, тем не менее, она всегда вызвала интерес публики. Сегодня мир стал таким, что грань между внутренним и внешним практически исчезла – политику любого государства невозможно отделить от внешнего мира.
Лекция участникам летней школы РСМД.

Обращаясь к теме публичной дипломатии в современном прозрачном и коммуникационно-замкнутом мире, попробую обрисовывать, что это такое.

Когда-то внешняя политика была уделом профессионалов, людей с определенными навыками, но, тем не менее, она всегда вызвала интерес публики. Сегодня мир стал таким, что грань между внутренним и внешним практически исчезла – политику любого государства невозможно отделить от внешнего мира. Здесь нет исключений, будь то Россия, США или Нигерия. Исключением является, может быть, только Северная Корея, но это из той категории исключений, которые подтверждают правило, поскольку речь идет об искусственной самоизоляции. В остальном ни одно государство, правительство, общество не в состоянии действовать в отрыве от того, что происходит в мире.

Дипломатия без тайн

Внешние воздействия носят разнообразный характер, начиная с информационного. Благодаря неразрывности информационного пространства, все становится известно в режиме реального времени, и никакие попытки ограничить поток ничего не дают.

Таким воздействием обладает и экономика. У нас это стало понятно к концу 1990 г., когда вдруг оказалось, что валютный, финансовый, экономический кризис в Малайзии, Индонезии и других странах Юго-Восточной Азии привел к дефолту и банкротству России. Сначала мы считали: то, что далеко, нас не касается. В то время наша страна не была до такой степени погружена в глобальную среду, как сейчас. Но сегодня говорить об этом уже не имеет смысла. Мы все прекрасно понимаем свою зависимость от мировой энергетической конъюнктуры. Например, из-за столкновений в Египте, где разгорается некое подобие гражданской войны, цены на нефть ползут вверх. Никто не знает, что там будет происходить, а Суэцкий канал как был 150 лет назад тем горлышком, через который в Европу шла ближневосточная нефть, так и остается. При всех новых медиа и технологиях, заменяющих нефть, против лома нет приема, т.е. изменить ничего невозможно.

Фото: msevm.com

Далее воздействия можно перечислять. Возьмем, к примеру, такое явление взаимозависимого мира, как миграция. Думаю, что в ближайшем будущем Россия столкнется с этим явлением в гораздо большей степени, чем сейчас. Проблемы, связанные с миграцией, к нам только приходят. О чем говорят все кандидаты на пост мэра Москвы в нынешней предвыборной кампании? Они говорят: надо что-то делать с миграцией. Но никто не знает, что с ней делать. На примере США и Европы мы видим: попытки найти решение результатов не дают. Стоит упомянуть и о культурном воздействии, которое нельзя остановить, и пр.

Политика внутри страны вынуждена обращать внимание на то, что происходит вокруг. Каждый делает это, исходя из своего знания и компетенции. Вопрос о компетенции нашего государства в этой сфере заслуживает отдельного рассмотрения. Как бы то ни было, внешняя политика перестает быть чем-то имеющим отношение только к элите. Мы все в нее вовлечены.

Понятие «публичная дипломатия» появилось в современную эпоху, когда стало понятно, что дипломатия – это не работа узкой группы людей в пиджаках и смокингах с сигарами, которые где-то сидят и что-то решают. Публичная дипломатия осуществляется помимо их работы – общества сами влияют и вступают во взаимодействие. Это явление интересное, но недостаточно изученное. Данное понятие имеет и второе значение. Дипломатия публична в том смысле, что не осталось никаких тайн. То, что было скрыто, стало явным. Это революция. Дипломатия, отношения между государствами в классическом понимании – это вопросы войны и мира. Одной из форм выяснения отношений между государствами является война. Сейчас ситуация изменилась в связи с экономической взаимозависимостью и влиянием фактора ядерного оружия. Раньше ведущие державы, от которых все в мире зависит, применяли силу и таким образом выясняли, кто из них важнее, сильнее. Так устанавливалась иерархия государств. С появлением ядерного оружия применение силы против стран, которые им обладают, стало невозможным – риск слишком велик. Теперь традиционная дипломатия, отступающая на второй план, вынуждена исходить из того, что все сразу же становится достоянием гласности.

Фото: Laughing Squid / Scott Beale
Марина Лебедева:
Современные медиатехнологии и феномен
Wikileaks как явления мировой политики

Событие трехлетней давности, связанное с WikiLeaks, – немного фарсовое, но явное проявление данной тенденции. С одной стороны, рядовой спецслужб США решил, что нельзя больше терпеть, надо сообщить миру, с другой стороны, авантюристичный человек с комплексом Герострата захотел прославиться. Такие «прорези» в мировой дипломатии теперь будет появляться все чаще. Отчасти это связано с тем, что новые технологии сформировали новое поколение. Вспомним Джулиана Ассанжа, который находится в посольстве Эквадора в Лондоне, или Эдварда Сноудена, который пребывает в московском аэропорту «Шереметьево». Они молоды, Джулиан немного постарше, и сформировались в эпоху открытости, которая растет день от дня. Они «живут» в компьютере. Как метко заметил мой европейский коллега, это их и подвело. Сноуден через компьютер решил сообщить миру то, что он, с его точки зрения, должен был знать, и стал знаменитым. Он совершил смелый поступок, вероятно, из идеалистических соображений, но, выйдя наружу, оказался в мире реальных государств. Они, конечно, могут приспособиться к новой реальности, но не готовы ее приветствовать. Поэтому теперь со Сноуденом никто не хочет связываться. Даже те, кто ему симпатизировал, не желают рисковать отношениями с самой могущественной державой мира. Россия в этом смысле не отличается от других стран, хотя в Америке заговорили о том, что это хитроумный план Владимира Путина, чтобы досадить Бараку Обаме. Но достаточно было посмотреть на реакцию Путина, который лишь на словах выступил в поддержку Сноудена. Нужно было видеть его лицо: для него, профессионального разведчика, этот человек – предатель. Ему доверили, допустили к тайне, а он все предал огласке. И страны экстраполируют ситуацию на себя: «А если у нас такой появится, он тоже будет герой?»

Здесь уместно вспомнить высказывание американского журналиста Томаса Фридмана конца 1990-х годов, которое какое-то время служило лозунгом глобализации: мир стал плоским, универсальным, действует по единым законам и в нем все по-другому. Сейчас, на мой взгляд, мир становится не просто плоским, а унылым. При большом количестве возможностей реальных альтернатив нет. Случай со Сноуденом показывает, что деваться некуда. Хорошо, если президент Венесуэлы после длительных размышлений все-таки решит его принять.

Эта унификация во всех смыслах меняет контекст. И все, что происходит, демонстрирует еще одну сторону этой новой реальности. Сноуден сообщил о том, что американские спецслужбы ведут тотальный контроль за всем. Наверное, для европейцев, которые верят, что демократия работает по-другому, это, конечно, неприятно. Но для людей, имеющих за спиной опыт общественной формации реального социализма, это не сенсация. Нельзя сказать, что он широко открыл глаза миру на новое явление. Во всем этом важно то, что спецслужбы пытались, пытаются и будут пытаться контролировать общество.

Фото: metroecuador.com.ec
Федор Лукьянов:
Сноуден с нами надолго

Теперь мы знаем, что все потоки информации попадают в спецслужбы, которые исходят из того, что чем больше они будут знать, тем безопаснее будут жить остальные. Недавно мой знакомый американский журналист либеральных взглядов приехал освещать ситуацию со Сноуденом. Когда я обратил его внимание на противоречивость этого события, поскольку Сноуден выступил за открытое общество, Джим сказал: «Мне все равно, за что он выступил, я не хочу, чтобы он мешал спецслужбам меня защищать». От него я никак этого не ожидал. Одни люди руководствуются этой логикой, другие – иной. На мой взгляд, происходящее показывает, что есть предел, за которым тотальный сбор информации становится бессмысленным, так как никакой гений не в состоянии ее переработать. Я имею в виду предел не технологий, а способности к восприятию. Они уже работают вхолостую. Это как акула, которая глотает, пока не лопнет, не потому что голодна, а потому что у нее есть инстинкт.

Это явление непосредственно связано с темой информационного общества, и через какое-то время оно станет предметом серьезного изучения.

Big data

Сейчас есть модное направление, связанное с понятием big data. Речь идет об огромных массивах данных, которые благодаря Интернету превращаются в важнейший материал не только для спецслужб, но и для исследователей (психологов, маркетологов и др.). Анализ гигантских массивов данных не позволяет выявить причинно-следственные связи, но дает возможность понять, что произойдет дальше. Например, на основе такого анализа глобальной транспортной компании удалось выяснить, когда происходят специфические поломки машин при доставке, которые фиксировались в разных частях мира. Если бы таким образом можно было определить, когда произойдет теракт, это было бы прорывом, но пока до этого не дошло.

Эта технология может служить метафорой всего того, что сегодня происходит в мировой политике, в мировой информационной среде. Мир стал глубоко и фатально непредсказуемым. Правила и нормы, на которых все строилось и которые позволяли делать прогнозы, не работают. Прежний мировой порядок перестал существовать, а новый еще не возник. Наглядный пример непредсказуемости – за последнюю четверть века ни одно грандиозное событие, изменившее ход истории, не было заранее предсказано: ни распад коммунизма, ни крах СССР, ни начало массовой террористической кампании, ни «арабская весна». А ведь это вехи, которые перевернули мировое политическое развитие. Они происходили в качестве сенсации, сюрприза. Впоследствии стали говорить, что иначе было невозможно. Еще в 1990 г. ЦРУ доказывало, что СССР по-прежнему силен, и просило денег, чтобы ему противостоять. Это пример того, как бюрократия не способна предугадать, что будет дальше. Сейчас все только усугубляется.

Количественный анализ, анализ больших массивов информации – это как раз возможность что-то предвидеть. В ситуации, когда традиционные методы не работают, нужно искать способ применить количественные методы к международным отношениям.

Фото: Flickr / Worldface
Татьяна Зонова:
Публичная дипломатия и ее акторы

Невероятный поток информации влияет на способность государств представлять себя в мире. Государство как структура утратило монополию на собственный образ. Раньше оно обладало достаточным количеством инструментов, чтобы навязывать своим гражданам и другим государствам собственную картину того, как оно выглядит. Иногда картина была адекватной, иногда пропагандистской. Сейчас попытки государств представлять себя тонут в потоках информации, поступающей со всех сторон. Новые медиа и средства коммуникации вносят существенный вклад в этот процесс, даже чисто количественно. Россия, Китай, США по-прежнему обладают большими ресурсами, чтобы себя позиционировать, но миллионы людей, которые что-то пишут, выкладывают на YouTube, – это огромная сила, и ее нельзя игнорировать. В публичном доступе оказывается гигантский массив информации, и непонятно, что с ним делать. Перед властью и теми, кто пытается провести непредвзятый анализ, сразу же встает проблема верификации, оценки достоверности этой информации.

Журналисты всегда находились под воздействием разных факторов, но они все-таки несут ответственность за то, что говорят или пишут, будь то ответственность формальная (перед редакцией, руководством канала) или более широкая (перед обществом). Человек, который выкладывает на YouTube короткий сюжет, ни перед кем не несет ответственности. Его мотив прост: «Я шел мимо и снял на видео, как сирийский военный рвет на части мирного повстанца. Я увидел это и выложил». Дальше возникает множество вопросов: был ли этот военный сирийцем, что предшествовало этому событию и что произошло после него? Но это уже не важно, так как некий образ появился в публичном пространстве и начинает тиражироваться. Интернет дает огромное пространство для сознательных манипуляций, но даже если это не манипуляция, человек не знает контекста, он просто зафиксировал кусочек реальности. До какого-то момента возможность получить репортаж в любой момент и из любой точки пространства могла казаться простой забавой, но сейчас это становится фактором принятия главных политических решений, решений о войне и мире. Так, общий образ кровавого хаоса, который возник в западных и арабских СМИ, сформировал общественное мнение и привел к тому, что было принято решение начать войну в Ливии, хотя сегодня смысл этой войны ставится под сомнение. Но это та реальность, в которой нам придется жить. Никакого способа проверки такой информации нет, и сомневаюсь, что его изобретут. Некоторые считают, что в этом контексте судьба профессиональной журналистики находится под большим вопросом. Журналист, придерживающийся профессиональных стандартов, оказывается неконкурентоспособным. И поскольку все СМИ действуют в режиме реальной конкуренции, они будут стремиться сообщить первыми о том или ином событии, а значит, им придется пожертвовать проверкой и пр.

Важнее другое: утрата властью, государством контроля над «картинкой» накладывается на более масштабный процесс разрушения привычной иерархии и структуры международных отношений. Раньше критерием установления иерархии государств мира служила военная сила. Она и сейчас не исчезла. Хотя после «холодной войны» больших войн не было, применение силы входит в норму. Удивительный парадокс: блок НАТО, который гордился тем, что победил в «холодной войне» без единого выстрела, после ее окончания постоянно воюет. Сначала Босния, затем Югославия, Афганистан, Ирак, Ливия. Тенденция понятна – применение военной силы как способ действия легитимизируется. Таким образом, военная сила остается, но уже не приносит того результата, на который рассчитывали. Это ставит всех в тупик. После окончания «холодной войны» все войны приводили либо к ухудшению ситуации, либо ничего не решали, либо создавали новые проблемы.

Если взять Россию, то после того, как была выиграна война с Грузией, она не знает, что делать с трофеем. Во времена классической имперской политики выигранная территория означала расширение. А сейчас возникает вопрос: что с этим делать? И это касается всех. США ведут колониальные войны без главной цели – завоевать территории, удовлетворить имперские амбиции. Зачем они воюют в Афганистане? Ведь военная задача там была решена уже в первые месяцы войны. Именно Афганистан показал, насколько бессильна военная сила. Самая могущественная в военном отношении страна ничего не может сделать в государстве, которое живет по племенным законам. И это проявляется во многих случаях, когда традиционные инструменты не работают.

Образ имеет значение

Мягкая сила России? Где и как она
проявляется?
Дискуссия на канале «Культура»

Военными средствами уже ничего не решить, поэтому появилось понятие «мягкой силы». Сегодня главное – убедить в собственной правоте, не прибегая к насилию. Но этого явно недостаточно. В России об этом постоянно говорят после того, как В. Путин в своих статьях объявил использование «мягкой силы» приоритетом. Причем он это понимает довольно узко – как контрпропаганду. Но этим содержание данного понятия не исчерпывается. Инструменты, которые применяет Россия (например, телеканал RT действительно эффективен, так как он занял четкую позицию – лобовой жесткий антиамериканизм), направлены не на создание собственного привлекательного образа, а на очернение образа другой страны, которую Россия считает источником многих мировых проблем. Руководство RT сообщает об увеличении своей аудитории, особенно в Америке, где много недовольных людей, но к образу России в мире это не имеет никакого отношения. «Мягкая сила» нуждается, как минимум, в расширении. Но и этого недостаточно, потому что современное силовое пространство включает военную силу, привлекательную общественно-политическую модель, культурные достижения, экономическую независимость и способность проводить самостоятельную политическую линию. Все вместе это дает некий потенциал воздействия, но долевое соотношение факторов установить трудно.

Есть страны, компенсирующие отсутствие военной силы наличием очень привлекательного внешнего образа (например, Швеция). Почему образ имеет значение? В зависимости от того, как к тебе относятся, у тебя больше или меньше возможностей. Это явственно ощущает на себе Китай, который вырос до такой степени, что пугает независимо от того, что делает. Наши руководители любят цитировать О. Бисмарка: «Важны не намерения, важен потенциал». В случае с Китаем намерения уже никому не важны, главное – он так «раздулся», что его все боятся и начинают противодействовать. В ответ Китай наращивает свою «мягкую силу», открывает институты Конфуция, продвигает искусство и культуру.

Мировая политика сегодня более хаотична, чем прежде. На мировую арену выходят страны, на которые раньше никто не обращал внимания. Они были частями более крупной конструкции, которая существовала по определенным законам. О «холодной войне» теперь вспоминают с теплой ностальгией. Тогда все было понятно, было два блока, которых разделяла идеология, ядерное оружие сдерживало и дисциплинировало. Это было не самое приятное, но самое устойчивое, стабильное время. С конца 1940 г. по 1980 г. был обеспечен беспрецедентный уровень устойчивости мировой системы. Такого не было ни до, ни после уже не будет. Основные игроки имели возможность устанавливать правила игры и заставляли других по ним играть. Сейчас этого нет, нет баланса, нет блоков, которые уравновешивали бы друг друга. В нынешних же блоковых альянсах дисциплина намного слабее.

После окончания «холодной войны» американцам и европейцам показалось, что они больше не нужны друг другу. Европа перестала бояться советских танков и решила, что может играть роль глобальной державы. Америка же занялась делами в других частях мира и пришла к выводу, что уже стала глобальной державой. То, что было незыблемым, начало расползаться. Страны захотели выступать в качестве самостоятельных игроков. Самый яркий пример – Турция. Долгое время она была лояльным членом НАТО и следовала в фарватере американской политики, но в конце XX – начале XXI вв. решила действовать независимо от Америки. Если раньше самостоятельность проявляли на региональном уровне, то теперь страны, которых прежде не принимали в расчет, стремятся заявить о себе на глобальном уровне. Так, в 2010 г. президент Бразилии и премьер-министр Турции неожиданно для всех заявили, что у них есть свой план урегулирования иранской ядерной проблемы. Хотя их план не был поддержан в Совете Безопасности ООН, выход стран среднего уровня на уровень глобальный еще десять лет назад был невозможен. Думаю, что эта тенденция будет усиливаться.

Но за этим стоит другая проблема. Как бы ни относится к великим державам, в том числе и к России, они имеют целый ряд преимуществ – давнюю традицию большой политики, умение вести переговоры, принимать серьезные решения. У стран, которые созрели и готовы вносить свой вклад, нет такой традиции и таких умений, у них есть только энтузиазм. Если посмотреть на мировую политику, то станет заметным процесс персонификации принятия решений – от действий и субъективного восприятия лидеров зависит больше, чем раньше. Личностное отношение, интерпретация событий конкретными лидерами становятся более существенными и вносят в международные дела элемент непредсказуемости. Например, в России точка зрения одного человека оказывается гораздо весомее, чем работа большого количества профессиональных дипломатов. Зависимость от одного взгляда и образа распространена повсюду. В условиях отсутствия четко установленных критериев соблазн решать все вопросы, исходя из собственного понимания происходящего, возрастает.

Нужна национальная идея

Сегодня роль публичной дипломатии объективно растет не потому, что это хорошо или плохо. Она сама по себе начинает вытеснять все остальное. Хотя думаю, что не вытеснит. Другой парадокс мозаики, которую я попытался описать, – ее элементы не меняются. Ожидания 10–15-летней давности были связаны с исчезновением государства как структурного элемента, как основного игрока на мировом поле. Теперь стало понятно, что нет иного способа структурировать происходящее, кроме как опираться на государства, которые, правда, значительно ослабели.

В современном мире любая устойчивость (государственная, общественная), способность оказать противодействие, нейтрализовать импульсы обеспечиваются наличием четкой самоидентификации, принимаемой большинством граждан. Проблема России заключается в том, что она не знает, кто она такая и к чему стремится. Советское мы «проели», а нового ничего нет. Попытки заполнить вакуум квазитрадиционализмом обречены на провал. С новой идентичностью, которая опиралась бы на мощнейшую традицию, но при этом была бы обращена в будущее, пока ничего не получается. Кстати, «мягкая сила» зависит от этого. Если есть убедительная картина внутри страны, то тогда ее можно транслировать вовне. Можно по-разному относиться к коммунистической идеологии, но в период своего расцвета в 1930–1940-х годах советский образ служил мощнейшим инструментом «мягкой силы». Не случайно Коминтерн был суперорганизацией «мягкой силы», которой в России не было до него и после уже не будет, так как за ним стояла мощная привлекательная идея. У России сейчас нет такой идеи, нет собственного понимания того, что мы хотим построить. И нам все равно придется все это сформулировать. Только тогда и «мягкая сила», и публичная дипломатия, и способность адаптироваться к внешним влияниям будут базироваться на каком-то фундаменте. Сейчас его нет, и мы плывем в этом потоке без якоря.