Правые радикалы в Европе: взорвется ли кипящий котел?
Вход
Авторизуйтесь, если вы уже зарегистрированы
(Нет голосов) |
(0 голосов) |
К.полит.н., каф. европейской интеграции МГИМО (У) МИД России, эксперт РСМД
Последнее десятилетие 20-го и первое – 21-го века ознаменовались выходом праворадикальных сил Европы на новый уровень системности. От правоэкстремистской преступности до участия в правительствах и парламентских коалициях – таков сегодня диапазон праворадикальной активности. Поскольку базовые факторы, которые обусловили этот всплеск, действуют и в настоящее время, уместно задаться вопросом о пределах возможной экспансии праворадикальной идеологии.
Последнее десятилетие 20-го и первое – 21-го века ознаменовались выходом праворадикальных сил современной Европы на новый уровень системности. От правоэкстремистской преступности до участия в правительствах и парламентских коалициях – таков сегодня диапазон праворадикальной активности в государствах Старого Света. Поскольку базовые факторы, которые обусловили этот всплеск, продолжают действовать и в настоящее время, уместно задаться вопросом о пределах возможной экспансии праворадикальной идеологии. В статье делается попытка определить вероятную динамику эволюции праворадикального феномена в Европе и в этом контексте провести типологизацию праворадикальных партий с точки зрения их системной успешности.
Крайние правые: путь к успеху
Сообщения о беспорядках на почве этнических конфликтов стали для сегодняшней Европы столь же привычными, как новости об очередных успехах праворадикальных и правопопулистских партий или же попытках европейских государств совладать с последствиями иммиграционного бума. Париж 2005-го, Брикстон 2011-го и Амьен 2012-го годов, двукратный рост популярности нидерландской Партии Свободы Герта Вилдерса [1] и «Шведских демократов» [2], цепная реакция критики мультикультурного проекта со стороны европейских лидеров [3] – все это свидетельствует об институализации этнополитического компонента переживаемого ныне Европой системного кризиса в качестве его долгосрочного фактора.
Жан-Мари Ле Пен, лидер французских
националистов с 70-х годов
Уместно заметить, что к нынешней этнополитической коллизии Европа шла не одно десятилетие. Еще к 80-м годам прошлого века относится взлет популярности французского Национального фронта, кандидат которого Жан-Мари Ле Пен получил на президентских выборах 1988 года около 15% голосов. С еще более ранних времен Европу начинают сотрясать расовые беспорядки (достаточно вспомнить события конца 40-х годов в Великобритании).
Одним из наиболее существенных факторов формирования этой тенденции был иммиграционный бум 50-70-х годов, итогом которого стало появление в Европе постоянно возрастающей массы инокультурных мигрантов, чуждых европейскому ценностному коду и находящихся преимущественно на нижних этажах социальной пирамиды европейского общества.
К началу второго десятилетия XXI века численность легальных и уже натурализовавшихся иммигрантов в странах Европейского союза (ЕС) явно превышала 45 млн. и, вполне возможно, приближалась к 50 млн. человек. С учетом же нелегальных иммигрантов число «новых» обитателей Старого света можно приблизительно оценить в 60 млн. человек, и эти оценки будут, очевидно, заниженными [4].
Не все эти люди – уроженцы стран третьего мира, наиболее проблематичные с точки зрения динамики социокультурной интеграции в европейское общество. Следует, впрочем, заметить, что проблемы интеграции все чаще возникают и применительно к иммигрантам из других регионов, в том числе из стран EC. Так, в 2008 году наибольший вклад во внутрирегиональную иммиграцию в ЕС внесла Румыния (384 тыс. человек.) [5], где значительную долю переселенцев традиционно составляют цыгане (за период с 2005 года на запад Европы иммигрировало около 1 млн. румынских цыган) [6]. В социокультурном плане эти иммигранты воспринимаются жителями Старого Света так же, как и иммигранты из развивающихся стран.
Депортированная из Лиона семья румынских
цыган
Попытки ограничить иммиграционную волну имеющимися в арсенале европейских государств институциональными и правовыми инструментами успеха не принесли - как вследствие сохраняющейся потребности Европы в притоке трудовых мигрантов, так и в силу высоких темпов роста уже образовавшейся иммиграционной диаспоры.
В итоге реакцией на динамично меняющийся демографический состав населения Европы стало внедрение в европейский политический уклад идеологии и практики мультикультурализма. Задачей последнего было обеспечить плавную интеграцию новых меньшинств в европейское общество, гарантируя при этом соблюдение их культурных прав, поскольку предполагалось, что в этом случае процесс обретения ими новой идентичности пойдет менее болезненно.
Интеграция, однако, была сорвана. Новые члены общества, даже обретая политическую лояльность, остаются в рамках традиционной для себя социокультурной модели, и повседневная манифестация этой модели постоянно провоцирует межгрупповое отчуждение, которое тем самым переносится внутрь политии. Таким образом, если традиционный современный проект национального государства предполагал относительную культурную гомогенность последнего, а линии межгруппового отчуждения в идеале совпадали с межгосударственными границами, то мультикультурализм на практике приводит к возникновению политико-культурных границ внутри страны и, следовательно, к гибели национального государства в его классическом модерном варианте.
Крайние правые и кризис традиционных партий
Осмысление этой возникающей на глазах новой реальности толкает все новых представителей коренного населения Старого Света в лагерь националистически ориентированных европейцев.
Важно констатировать, что эта динамика носит внепартийный характер и затрагивает электорат всех традиционных политических семей Европы.
Еще с 70-80-е годов начинается активная миграция левого электората в лагерь правых радикалов. Так, к концу 1980-х годов Национальный фронт Ле Пена превращается, с точки зрения своего состава, в главную рабочую партию Франции.
Брейвик расстрелял летний лагерь
норвежских левых в знак протеста против
мультикультурализма
Тогда же начинает размываться и традиционный правый дискурс: наличие сильного крайне правого конкурента вынуждало правый истеблишмент использовать радикальную риторику, тем самым дезориентируя собственный базовый электорат.
Более того, сами адепты мультикультурализма склонны признавать ныне, что его лозунги подчас используются не для гарантий прав, а для консервации расового и гендерного неравенства, а также несправедливых культурных практик и традиций [7]. В итоге мультикультурализм оказывается скомпрометирован не только среди традиционных правых, но и среди традиционных либералов, и рост националистических настроений в скандинавских странах и Нидерландах является лучшим тому доказательством.
Политические движения, продолжающие в той или иной форме поддерживать мультикультурный дискурс, в свою очередь делаются объектом националистической агрессии, что хорошо проиллюстрировал казус Брейвика, расстрелявшего летний лагерь норвежских левых именно в знак протеста против мультикультурализма.
Грядущие перспективы: стагнация или экспансия?
Европейская политическая система напоминает стоящий на огне котел с плотно пригнанной крышкой. Либо европейским лидерам удастся этот огонь погасить, либо котел взорвется, что будет в данном случае означать смену базовой политической и ценностной модели европейского общества.
Дальнейшие перспективы европейских правых радикалов можно оценить, лишь проанализировав основные алгоритмы политической результативности европейского праворадикального движения. Несколько огрубляя, к настоящему времени таковых можно выделить три.
1.«Глубокий плацдарм»
Такие политические силы, как французский Национальный фронт, австрийская и нидерландская Партии свободы, датская и швейцарская Народные партии, «Истинные финны», Фламандский интерес, добились существенных (10 - 30%) электоральных результатов, стали значимой частью политического истеблишмента своих стран и в ряде случаев сумели навязать свой дискурс правым системным партиям. В первую очередь это характерно для Фландрии, где Фламандский интерес добился очевидного идейного доминирования над партиями регионального истеблишмента. Да и во Франции и Австрии умеренные политические силы в той или иной степени вынуждены были учитывать возросшую конкурентоспособность праворадикальной парадигмы и соответственным образом корректировать свой дискурс, чтобы не потерять массовой электоральной поддержки.
Значит ли это, что завоевавшие прочный плацдарм в истеблишменте правые радикалы обречены на дальнейшее поступательное развитие своего успеха?
Налицо, по меньшей мере, два фактора, ограничивающих их экспансию вглубь системного политического поля.
Во-первых, уже проявился характерный алгоритм снижения электоральной поддержки праворадикальных партий после их успешного проникновения в истеблишмент. Необходимость удержаться во власти требует от партийных лидеров идти на уступки партнерам по коалиции, жертвуя чистотой изначальной программы. Внутрипартийный раскол между «идеологами» и «прагматиками» дополняется неизбежным разочарованием электората. И Австрийская партия свободы, и ее нидерландский аналог столкнулись с падением (пусть и относительным) своей популярности именно на втором такте своего хождения во власть. Откат этот носит, как правило, временный характер, однако какой-то предел дальнейшей экспансии он ставит.
Очевидным фактором ограничения праворадикального плацдарма в истеблишменте является и постоянно возрастающее число избирателей, принадлежащих к иммигрантским диаспорам. Пока этот политический ресурс еще не слишком весом: около 25-30 млн. натурализовавшихся иммигрантов (показатель этот не поддается точному исчислению) [8] дают максимум 8-10 млн. голосов избирателей с учетом высокой доли в иммигрантской общине детей и подростков без права голоса. Однако это уже не зона статистической погрешности, и с каждым годом вес этого ресурса, очевидно противостоящего праворадикальной экспансии, будет возрастать.
С этой точки зрения, прорвавшиеся в истеблишмент праворадикальные партии будут постоянно играть либо роль младшего партнера в правящих коалициях, либо роль значимой оппозиционной партии. Заметим, что и тот, и другой сценарий не слишком благоприятен для «старых» политических партий. Последние вынуждены либо идти на сотрудничество с радикалами (и тогда они теряют часть своей респектабельности, а радикалы, напротив, обретают некий системный лоск), либо находиться под огнем их критики из комфортабельных кресел оппозиции.
Ультраправая партия "За лучшую Венгрию"
Описанный выше алгоритм лишь отчасти релевантен для внутриполитической динамики стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ). Отсутствие там устоявшихся партий истеблишмента в сочетании с доминирующим модерным дискурсом национального государства (что нетипично для Западной Европы) обуславливает относительно легкое распространение праворадикального дискурса на значительную часть внутриполитического ландшафта. Хороший пример такой динамики дает Венгрия, где на парламентских выборах 2010 года праворадикальная идеология в той или форме завоевала около70% политической сцены: радикальная Партия «За лучшую Венгрию» (16,7%) «поделилась» своим дискурсом с победившей правоконсервативной коалицией (52,7%).
2. «Пороговое» парламентское представительство
В ряде европейских стран – в первую очередь тут можно назвать скандинавские страны, Италию, Грецию – правые радикалы прорвались в парламент в составе коалиций либо как самостоятельные партии, однако их системное представительство остается в зоне риска – на уровне 3-8%, в зависимости от страны. Учитывая сохраняющиеся тенденции, можно предположить возможность дальнейшего роста представительства правых радикалов в североевропейских странах, но сложно предсказать его темпы. В Италии в силу специфики итальянской политической истории праворадикальный дискурс сейчас скорее слабеет, чем усиливается; сегодняшняя же ситуация в Греции слишком зависит от факторов долгового кризиса и политики ЕС, чтобы можно было дать какие-либо прогнозы относительно перспектив греческих правых радикалов.
3. Маргиналы
В таких странах, как Великобритания и Германия, праворадикальный подъем выражается в первую очередь в росте популярности и активности внесистемных или полусистемных (как в случае с Британской национальной партией и Национал-демократической партией Германии) структур. На уровень системной политики этот рост, впрочем, практически не выплескивается; праворадикальные партии в этих странах институционально отсечены от большой политики, и нет оснований предполагать, что эта ситуация может в обозримом будущем измениться.
Таким образом, можно, казалось бы, констатировать отсутствие институциональных предпосылок для выхода праворадикальных настроений в Европе на более высокий уровень легитимности: наиболее успешные праворадикальные партии сумели завоевать около трети национального электората, достигнув некоего предела роста в рамках существующей политической системы.
Очевидно, однако, что базовые факторы, обусловившие подъем праворадикального дискурса в конце 20-го – начале 21-го века, не только не ослабевают, а лишь усиливаются. Антииммигрантские настроения становятся тем консенсусом, который объединяет значительную часть истеблишмента с постоянно растущей массой рядовых избирателей.
Несложно предположить, что при сохранении нынешних тенденций существующие в Европе институциональный и ценностный режимы рано или поздно придут в несоответствие с усиливающимся восприятием иммиграционной проблемы как угрозы для существования европейского социума в его привычном для нас виде. С этой точки зрения европейская политическая система напоминает стоящий на огне котел с плотно пригнанной крышкой. Либо европейским лидерам удастся этот огонь погасить (пока, правда, ничто не свидетельствует о такой вероятности), либо котел взорвется, что будет в данном случае означать смену базовой политической и ценностной модели европейского общества.
1. От 5,9% (2006) до 15,5% (2010) и 10,1% (2012)
2. От 2,9% (2006) до5,7% (2010)
3. Майоров Е., Мультикультурализм в Германии умер //18.10.2010
Multiculturalism 'clearly' a failure: Sarkozy // National Post, 10.02.2011. Mode of access (1, 2)
Великобритания: Дэвид Кэмерон: мультикультурализм провалился, NewCa.com, 7.02.20114. Eurostat // Population and social conditions // Statistics in focus // 34/2011// 6.5% of the EU population are foreigners and 9.4% are born abroad. – Luxembourg, 2011, p.1; Eurostat//Population and social conditions // Statistics in focus // 24/2011// Acquisitions of citizenship on the rise in 2009. – Luxembourg, 2011, p.1
5. ibidem
6. Демоскоп Weekly № 433 – 434, 6 – 19.09.2010
7. http://www.humanities.manchester.ac.uk/socialchange/research/social-change/summer-workshops/documents/sleepwalking.pdf
8. Хижный Э. Роль иммиграции в формировании трудовых ресурсов стран Западной Европы //Западная Европа перед вызовом иммиграции. – М., 2005, сс.69-87; Eurostat//Population and social conditions // Statistics in focus // 24/2011// Acquisitions of citizenship on the rise in 2009. – Luxembourg, 2011, p.1
(Нет голосов) |
(0 голосов) |
