О возможностях Россотрудничества и потенциале развития ведомства

Начать, пожалуй, стоит с предупреждения, что весь текст является лишь личным представлением о том, как должна быть устроена работа Россотрудничества с учетом существующих ограничений — как внутрироссийских (административные барьеры, дефицит политического заказа), так и международных (санкции и убедительные конкурентные преимущества институтов публичной дипломатии других государств как на Западе, так и на Востоке). Это абсолютная фантазия, своего рода игра ума, которая не имеет отношения к действующим или перспективным планам официальных структур. Более того, есть ощущение, что подобная концепция может быть реализована не раньше, чем через десятилетие, да и то при наличии политической воли, четкого целеполагания и внедрения принципиально иной системы оценки эффективности деятельности российских ведомств по расширению гуманитарного влияния за рубежом. Однако и не обозначить такое идеальное видение было бы неправильно, ведь от умения работать с общественным мнением за границей уже сегодня очень сильно зависят позиции нашей страны в мире.

На чем следовало бы сконцентрироваться Россотрудничеству? Существует несколько вариантов.

Первый сценарий — сохранение статус-кво. У агентства на данный момент есть 10 направлений работы, так или иначе закрепленных в нормативной базе и ежегодных публичных декларациях — от продвижения русского языка до историко-мемориальной деятельности. Выглядит как вполне широкий спектр для прикладывания усилий.

Второй сценарий — сфокусироваться на содействии международному развитию (СМР). Термин этот весьма широкий, при определенной интерпретации он может быть даже всеобъемлющим. Ведь подготовка специалистов, обучение их языку, укрепление потенциала некоммерческих организаций, сохранение памятников и музейных экспонатов, поддержка школ и прочее — это всё и есть СМР.

Третий сценарий — создание своего рода Роспропаганды, отчасти опирающейся на опыт, который был у Совинформбюро в свое время. Необходимость такого рода «информационного кулака» стала очевидна после февраля 2022 г., когда в одночасье были свернуты зарубежные эфиры основных российских телеканалов в недружественных странах, введены санкции против отечественных СМИ, прерван экспертный диалог, а внутри страны были объявлены экстремистскими большинство западных соцсетей и заблокированы трансграничные платежи (что заметно осложнило работу на иностранную аудиторию, в том числе оплату рекламы и продвижения). В итоге оказалось, что у России за границей осталось мало инфраструктуры для донесения своей точки зрения за исключением российских загранучреждений (РЗУ).

Четвертый сценарий — концентрация на формировании сообществ. Весь мир сегодня — и в онлайне, и в офлайне — переходит к этому этапу. В условиях избытка информации, глобальной неопределенности, непредсказуемости и нестабильности мира, растущей поляризации общества люди собираются в клубы единомышленников, стараются окружить себя теми, кто разделяет их точку зрения, ценности и интересы. Это определяет качество жизни, улучшает коммуникацию, усиливает солидарность. Сообщества становятся сгустком энергии гражданского общества, которая ищет своего выхода как в общественных, так и в политических инициативах. В этом смысле формирование благоприятного отношения к России за рубежом могло бы идти по пути создания сети таких сообществ, объединенных по профессиональному признаку, ценностным установкам, степени вовлеченности и характеру связей с нашей страной. В широком плане это было бы объединение русофилов (а не просто русофонов), осознающих широкий спектр возможностей, которые дает сотрудничество с Россией, и готовых транслировать эти идеи на свои аудитории.

Подводя некоторый итог, можно предположить, что наиболее перспективным является сплав третьего и четвертого сценариев. Это подразумевает создание некого «гуманитарного десанта» в формате государственной компании, публично-правовой компании или автономной некоммерческой организации, в чьи обязанности входило бы формирование сообществ и продвижение скрепляющих их ценностей. Остальные же функции могут быть выведены в другие институты, за которыми будут закреплены очень четкие зоны ответственности, дабы избежать дублирования и параллелизма.

Вместе с тем реформа системы международного гуманитарного сотрудничества, вероятнее всего, сможет произойти лишь под сильным влиянием непреодолимых внешних обстоятельств (закон «жареного петуха» или «грянувшего грома»), когда откладывать её уже не будет представляться возможным и возникнет реальная потребность в воздействии на общественное мнение других стран, потребность в победе в битве за умы и сердца других народов.

Начать, пожалуй, стоит с предупреждения, что весь текст является лишь личным представлением о том, как должна быть устроена работа Россотрудничества с учетом существующих ограничений — как внутрироссийских (административные барьеры, дефицит политического заказа), так и международных (санкции и убедительные конкурентные преимущества институтов публичной дипломатии других государств как на Западе, так и на Востоке). Это абсолютная фантазия, своего рода игра ума, которая не имеет отношения к действующим или перспективным планам официальных структур. Более того, есть ощущение, что подобная концепция может быть реализована не раньше, чем через десятилетие, да и то при наличии политической воли, четкого целеполагания и внедрения принципиально иной системы оценки эффективности деятельности российских ведомств по расширению гуманитарного влияния за рубежом. Однако и не обозначить такое идеальное видение было бы неправильно, ведь от умения работать с общественным мнением за границей уже сегодня очень сильно зависят позиции нашей страны в мире.

Возможные сценарии развития Россотрудничества

Дмитрий Поликанов:
Роль «мягкой силы» в международных отношениях: современный российский опыт и перспективы

Современные теории управления прежде всего делают акцент на миссии организации, правильной постановке целей и понимании зон ответственности всеми участниками процесса.

На чем следовало бы сконцентрироваться Россотрудничеству? Существует несколько вариантов.

Первый сценарий — сохранение статус-кво. У агентства на данный момент есть 10 направлений работы, так или иначе закрепленных в нормативной базе и ежегодных публичных декларациях — от продвижения русского языка до историко-мемориальной деятельности. Выглядит как вполне широкий спектр для прикладывания усилий. Однако есть несколько «но». Во-первых, часть направлений носят функциональный характер (продвижение российского образования, культуры и т. д.), а другие выделены под аудитории (работа с молодежью, работа с соотечественниками) и, по идее, должны быть сквозными для всех остальных. Это уже несколько ломает логику и четкость конструкции. Во-вторых, при тотальном дефиците ресурсов размазывать их тонким слоем по десятку тем кажется бесперспективным. А хорошо группировать вопросы в рамках мероприятий — например, проводя олимпиаду по русскому языку с привлечением вуза (для рекламы высшего образования) и с текстами, посвященными исторической памяти и противодействию фальсификации истории, — умеют далеко не все. К тому же при этом есть опасность размывания целевой аудитории. И без этого всегда есть риск определить аудиторию того или иного события как «семейную» или как «широкую общественность», то есть максимально неконкретно, ибо «все» на деле означает «никто». В-третьих, в нынешних условиях очевидно желание различных ведомств замкнуть на себя близкие им направления и осуществлять параллельные «забеги» к цели — политической воли на то, чтобы сжать эти усилия в кулак, пока не наблюдается, скорее, даже наоборот. И снова международный опыт показывает, что схемы по разделению труда порой бывают вполне рабочими: когда одна организация занимается языком и образованием, другая — экспортом культуры, а кто-то еще — экономической помощью и взаимодействием с гражданским обществом.

Второй сценарий — сфокусироваться на содействии международному развитию (СМР). Термин этот весьма широкий, при определенной интерпретации он может быть даже всеобъемлющим. Ведь подготовка специалистов, обучение их языку, укрепление потенциала некоммерческих организаций, сохранение памятников и музейных экспонатов, поддержка школ и прочее — это всё и есть СМР. Даже культурные проекты (как только в них добавляется не только развлекательная, но и образовательная компонента) вполне могут подходить под это определение. Однако и тут стоит определиться с подходом. Если это просто координация усилий в сфере СМР, то она требует расширенных полномочий по целеполаганию и высокой исполнительской дисциплины со стороны всех участников процесса. Тогда агентство может быть аналитическим центром, который проводит глубокую экспертизу всех проектов в сфере СМР, определяет их потенциальный эффект и принимает решение (или дает рекомендацию как минимум курирующему вице-премьеру) о том, какие проекты должны быть реализованы. Причем это правило должно распространяться и на ведомства, и на госкорпорации (с их программами корпоративной социальной ответственности). Кроме того, необходимо будет как-то учитывать в этой схеме и проекты частных компаний — создать для них механизм мягких рекомендаций и учета в общем информационном поле. Главные сложности — обеспечить сбор информации, которой все делятся весьма неохотно, и право вето на запуск проектов (с учетом того, что многие из них появляются спонтанно в качестве поручений по итогам визитов руководства). Второй способ решения этой задачи — сделать единого оператора в сфере СМР, замкнув на него и экспертизу, и реализацию проектов. Это потребует концентрации бюджетных средств в одной точке, четкого механизма согласования (в лице Совета директоров) и процедур контроля за достижением показателей эффективности. Тогда это уже не «мозговой центр», а, по сути, акционерное общество или госкорпорация, которая функционирует на бизнес-принципах. Здесь главные сложности заключаются в естественном аппаратном нежелании ведомств делиться с кем-то ресурсами, а также в необходимости изменения подхода. Уже не получится выглядеть альтруистами, как это делал Советский Союз, раздавая помощь социалистическим режимам и ничего не требуя взамен, кроме символической и поверхностной верности идеологии. Бизнес-подход потребует учета каждого выделенного рубля и его превращения в конкретный социально-экономический и политический эффект для России — в виде особых условий для предпринимателей, возможностей карьерного продвижения для выпускников российских вузов, особого статуса русского языка и т.д.

Третий сценарий — создание своего рода Роспропаганды, отчасти опирающейся на опыт, который был у Совинформбюро в свое время. Необходимость такого рода «информационного кулака» стала очевидна после февраля 2022 г., когда в одночасье были свернуты зарубежные эфиры основных российских телеканалов в недружественных странах, введены санкции против отечественных СМИ, прерван экспертный диалог, а внутри страны были объявлены экстремистскими большинство западных соцсетей и заблокированы трансграничные платежи (что заметно осложнило работу на иностранную аудиторию, в том числе оплату рекламы и продвижения). В итоге оказалось, что у России за границей осталось мало инфраструктуры для донесения своей точки зрения за исключением российских загранучреждений (РЗУ). Однако посольствам работать рупором весьма непросто — сказывается и консерватизм медиаподходов, и заложенное в отечественной традиции последних десятилетий стремление воздерживаться от политических высказываний, и опасения быть высланными из страны (а значит — лишиться всех благ заграничной работы, ещё и рискуя получить «волчий билет» в виде статуса non grata). Представительствам Россотрудничества в недружественных странах местные власти тоже намекнули, что политическая информация станет поводом для прекращения их деятельности. Одновременно после «политических» постов начали «отваливаться» подписчики в социальных сетях. Учитывая скудность имеющихся в «горячем контакте» у РЗУ медийных контактов, острую нехватку финансовых инструментов для стимулирования зарубежных СМИ, а также отсутствие адаптированного под иностранную аудиторию контента, широкого информационного фронта не получилось.

Таким образом, формат Роспропаганды позволил бы закрыть эту нишу — и в плане генерации контента, и в плане его адаптации и донесения через различные каналы. Причем речь идет не только и не столько о распространении новостей или «объяснялок», сколько о трансляции ценностных установок — через конкретные примеры и проекты, в том числе через офлайн-мероприятия. Это позволило бы уйти от позиции как абстрактных «ритуальных хранителей» ценностей (ибо они сильны проявлением в конкретных ситуациях), так и от статуса неких «менторов», указывающих другим народам, какие нравственные ориентиры правильные (ибо традиционные ценности априори созвучны с природой человека и не нуждаются в избыточном доказательстве или поучениях).

Здесь просится небольшое философское отступление о ценностном разломе, который переживает современный мир. Культура коллективного Запада сегодня все больше настраивается на размывание национальной идентичности — «человек мира», «европеец» и т.д. Такой человек, потерявший корни, становится легкой добычей для информационных манипуляций, удобен как потребитель крупным корпорациям. Внедрение в его сознание радикальных либеральных ценностей — отказ от классических институтов семьи, утверждение однополой любви, эгоизм, вседозволенность, культура чайлдфри, агрессивное возложение чувства вины на определенные социальные группы в ущерб здравому смыслу — во многом античеловечно. Это ответ на запрос современной экономики и технического прогресса, которым человек как производительная единица больше не особенно нужен, а значит, не требуется и продолжение рода (к тому же это меньшая антропогенная нагрузка на нашу планету, отсюда и торжество экологической повестки). Надеяться на то, что эти процессы приведут к формированию «общечеловеческой идентичности» («мы земляне») пока не приходится — времена «прогрессоров» братьев Стругацких наступят, видимо, лишь к концу столетия.

Никита Шиликов:
Институты «мягкой силы» Российской Федерации за рубежом: новая перспектива

Российское стремление отстоять традиционные ценности, не допустить этого размывания основ идентичности, напротив, призвано сохранить важные слои в сознании человека, в его личности. Идея патриотизма как нравственной опоры, как места силы, к которому прибегаешь в сложных жизненных ситуациях, является очень важным инструментом поддержания и развития нравственного, человеческого начала. Всё это позволяет сформулировать представления о «жизненном успехе», «счастье», «социальном эффекте» и других феноменах на принципиально иных методологических принципах.

Отчасти Роспропаганда могла бы решить задачу формирования и продвижения национальных «брендов». В СССР такими были балет и космос, для США — это, например, рэп, джинсы, фастфуд и газировка, для современной Южной Кореи — K-Pop и корейская косметика. У России XXI в. таким «брендом» стал, безусловно, Владимир Путин, но линейка предметов гордости нынешних поколений точно может быть расширена.

Четвертый сценарий — концентрация на формировании сообществ. Весь мир сегодня — и в онлайне, и в офлайне — переходит к этому этапу. В условиях избытка информации, глобальной неопределенности, непредсказуемости и нестабильности мира, растущей поляризации общества люди собираются в клубы единомышленников, стараются окружить себя теми, кто разделяет их точку зрения, ценности и интересы. Это определяет качество жизни, улучшает коммуникацию, усиливает солидарность. Сообщества становятся сгустком энергии гражданского общества, которая ищет своего выхода как в общественных, так и в политических инициативах.

В этом смысле формирование благоприятного отношения к России за рубежом могло бы идти по пути создания сети таких сообществ, объединенных по профессиональному признаку, ценностным установкам, степени вовлеченности и характеру связей с нашей страной. В широком плане это было бы объединение русофилов (а не просто русофонов), осознающих широкий спектр возможностей, которые дает сотрудничество с Россией, и готовых транслировать эти идеи на свои аудитории.

Это могло бы стать весьма перспективной задачей, в решении которой тоже можно было бы настроить фокус, адаптировав её под страновые особенности — в зависимости от степени влияния тех или иных профессиональных сообществ на общественное мнение в целом.

Подводя некоторый итог, можно предположить, что наиболее перспективным является сплав третьего и четвертого сценариев. Это подразумевает создание некого «гуманитарного десанта» в формате государственной компании, публично-правовой компании или автономной некоммерческой организации, в чьи обязанности входило бы формирование сообществ и продвижение скрепляющих их ценностей. Остальные же функции могут быть выведены в другие институты, за которыми будут закреплены очень четкие зоны ответственности, дабы избежать дублирования и параллелизма.

«Гуманитарный десант»: принципы устройства и финансирования

Главный актив в сфере коммуникаций — люди. От их таланта, профессионализма, умения находить общий язык с аудиторией и вовлекать других в процессы, формировать из них сообщества через различные виды совместной деятельности зависит результат. Сфера международного гуманитарного сотрудничества не стала исключением. Исходя из того, что текущий ежегодный бюджет Россотрудничества многие годы остается практически неизменным (около 4,2 млрд рублей) и имеет тенденцию лишь к сокращению, есть необходимость рассмотреть вариант максимально эффективного использования этого самого актива — кадрового потенциала агентства.

Костяк «десанта» — это около 70 человек на 70 с небольшим стран, в которых представлено сегодня Россотрудничество. Они — комиссары, ключевая компетенция которых — навык оказания влияния на людей. В бизнесе это отдел продаж, в гуманитарной сфере — политтехнологи, умеющие вести переговоры, организовывать интересные форматы мероприятий, мотивировать и вести за собой. К тому же, чтобы еще больше повысить результативность их работы, необходимо знание страны — желательно профессиональные связи в ней, понимание текущих процессов, владение языком.

Очевидно, что это идеальный портрет героя, но из этого можно выделить набор из 3–4 компетенций, сформировать профили кандидатов, систему их рейтингования и оценки при приеме на работу. А значит — проводить рекрутинг людей, например, в формате «Открытого отбора». На заре советской власти у коммунистов получилось сформировать отряд 25-тысячников — идеологических работников, призванных повысить сознательность сельского населения, хорошо описанных в «Поднятой целине» Михаила Шолохова. Здесь же речь идет всего о 70 специалистах.

Кроме того, с точки зрения кадровой работы, необходим перспективный план замен, формирование полноценного резерва, в том числе с привлечением профильных структур ведущих вузов, академических институтов, профессиональных ассоциаций (например, специалистов по связям с общественностью или политологов). Важно также внедрение современных технологий — клиентоцентричности, корпоративной культуры (с четким пониманием сотрудниками не только должностных обязанностей, но и миссии, и ценностей организации в целом), «курса молодого бойца» для вновь присоединяющихся членов команды, чтобы обеспечить высокую скорость и одновременно результативность погружения в тематику.

Специалисты такого уровня стоят дорого, поэтому уровень их зарплаты должен быть весьма конкурентноспособным — в пределах 250 тыс. рублей в месяц. С учетом социальных взносов — около 330 тыс. рублей. Возможно введение постоянной и переменной частей зарплаты в зависимости от демонстрируемых результатов в соответствии с понятной и четкой системой ключевых показателей эффективности (КПЭ). Таким образом, общая сумма расходов по этой статье составит примерно 300 млн рублей.

Еще 20–30 человек должны составлять профессиональный бэк-офис для этих комиссаров, включая медийный блок (с особым акцентом на специалистов по работе в социальных сетях). Это еще около 70 млн рублей в год. Таким образом, совокупный объем затрат на фонд оплаты труда будет составлять около 400 млн рублей или примерно 10% от нынешнего бюджета Россотрудничества.

Комиссарам нужны регулярные выезды в те страны, в которых они работают. Нужды в том, чтобы находиться там постоянно, нет, это и контролировать из центра достаточно сложно. А вот готовить мероприятия, договариваться с партнерами и быть откомандированным для реализации этих проектов, а также осуществления попутных коммуникаций — важно и нужно. Если предположить, что каждый отправляется в поездку 10 раз в год примерно на неделю, то с учетом цен на билеты и гостиницы в разных регионах бюджет составит около 400 тыс. рублей на поездку (в среднем — от СНГ до Южной Америки). Это еще около 300 млн рублей, а с учетом затяжных визитов — 350 млн рублей, то есть еще 8% от текущего бюджета.

Важно не забыть о проведении исследований — для получения результата важно иметь хорошую аналитическую базу, а также средства для создания и продвижения оригинального контента (или переупаковки под страны контента, который дают другие ведомства и организации). В совокупности затраты могут составить еще 400 млн рублей.

Антон Чаблин:
Диаспоры новой волны эмиграции как амбассадоры российской цивилизации

Еще 7% можно заложить на аренду офиса (если недвижимость не предоставлена государством), а также на коммунальные и прочие административные расходы всей организации (около 300 млн рублей).

Остальные средства практически по принципу Парето должны быть направлены на содержательную работу. Таким образом, если их равномерно распределить между всеми 70 странами, даже не выделяя политические приоритеты, получится около 40 млн рублей на каждую. Понятно, что для крупных и важных в геополитическом плане государств эта сумма может быть увеличена до 80 млн рублей, а для небольших, недружественных — снижена до 10–15 млн рублей в год.

Этих средств достаточно и для организации системы микрогрантов в поддержку НКО, медиа и групп граждан, открытых к сотрудничеству с Россией, и для проведения 10 серьезных мероприятий в год, которые могли бы стать точками сборки для таких сообществ. В рамках этих бюджетов можно позволить себе привозить в страну российских экспертов, создавать действенные партнерства с внешними площадками, формировать сети влияния из числа соотечественников, выпускников российских вузов, просто людей, интересующихся взаимодействием с Россией, включением в совместную деятельность с российскими организациями в сфере культуры, науки, социальной политики.

На какие моменты важно обратить внимание при организации работы комиссаров?

Во-первых, следует максимально избавить их от подготовки и написания различных справок и отчетных документов. В плане трудозатрат это на сегодняшний день один из наиболее «тяжелых» видов деятельности, «съедающий» порой до 80% времени. Для подобной рутинной работы как раз и формируется профессиональный бэк-офис, а также аналитическая часть, которые могут задействовать современные информационные технологии, системы обмена и анализа данных, нейросети и т.д.

Во-вторых, для удобства при формировании плана мероприятий за основу могут быть взяты основные элементы государственной повестки — памятные даты, сетевые российские проекты и т.д. Однако все они должны проходить фильтр на «международность» и на «страновую адаптацию», то есть должны быть однозначно интересны целевой аудитории в той или иной стране. Подчас многие внутрироссийские форматы безо всяких изменений пытаются переложить на зарубежную почву, но это так не работает. Грубо говоря, невозможно провести диктант на знание истории или географии, отпраздновать юбилей популярного в России писателя или сделать конкурс детского рисунка о достопримечательностях в субъектах Федерации, не вложив в задания акценты на общие моменты двусторонних отношений, не показав там героев и результаты сотрудничества с нашей страной. Пользователи хотят узнаваемого и местного — такой контент воспринимается аудиторией гораздо лучше.

В-третьих, крайне важно выстроить правильную систему взаимодействия с посольствами. Это должен быть именно механизм сотрудничества, получения консультаций и координации, формирования общего информационного поля, а не директивного согласования. Классическая дипломатия была и будет осторожной и консервативной, её переход на рельсы проактивного продвижения, а не простого представления страны (в виде сбора и передачи информации) еще только предстоит. Это медленный и мучительный процесс, идущий по всему миру. И он, безусловно, завязан на существующую систему подготовки международников — идеальных страновиков, разбирающихся в истории и обычаях, неплохих аналитиков, хороших филологов, но не борцов за общественное мнение.

Кроме того, необходимо решить вопрос с доступом к государственной тайне, хотя бы для отдельной категории руководителей. Поскольку значительная часть переписки идет в режиме «секретно», руководству комиссаров необходимо быть в курсе текущих директив и информации «с земли» при выстраивании коммуникаций со своей сеткой страновых партнеров. Однако объем этого доступа вполне может быть в разы меньше, чем сегодня имеет агентство — многие материалы просто не нужны в деятельности в новом формате, да и значительная часть данных из них может быть получена из открытых источников.

В-пятых, при такой системе нет необходимости концентрироваться только на странах, с которыми существуют соответствующие межправительственные соглашения. Список может быть отредактирован в зависимости от стратегических приоритетов (отсутствие представительства в Таиланде или Нигерии выглядит сейчас не менее странно, чем присутствие на Мальте, в Люксембурге или откровенно недружественной Чехии), а наличие дипломатического или служебного паспорта у комиссаров позволит им преодолевать большое число границ без виз.

В-шестых, важно выстроить систему КПЭ для «десанта» в целом и для каждого из страновых кураторов в отдельности. Есть несколько возможных подходов к решению этой задачи. Можно определить усредненные планки, разбив все страны на группы (кластеры) в зависимости от набора исходных условий (степень дружественности, наличие российских экономических операторов и др.). Еще вариант — сформировать индивидуальные планы по КПЭ.

Можно сосредоточиться на охватах и глубине вовлечения целевых аудиторий как главном индикаторе — смотреть на количество участников мероприятий, регулярность их посещения, медийный эффект от деятельности страновых кураторов, степень прироста и активность пользователей социальных сетей. Здесь есть свои «но» — если, например, одни и те же люди приходят офлайн или реагируют на публикации онлайн, то это и хорошо (лояльность), и плохо (нет расширения контингента). Однако в целом можно провести необходимую калибровку и создать шкалы для оценки динамики изменений.

Еще один способ — пойти по пути прибавления в активе лидеров общественного мнения (ЛОМов), то есть считать только ядра этой коммуникационной сети. Например, исходить из того, что за год во всем мире должно появиться не менее 10 тыс. лидеров мнений (с четким определением критерием, кто является лидером), настроенных позитивно или нейтрально по отношению к России и регулярно публично демонстрирующих это свое отношение. В пересчете на 70 стран — это около 120–150 человек, что дает адекватную стоимость контакта и вовлечения, в том числе с точки зрения экономической эффективности.

Экосистема гуманитарного сотрудничества

С учетом концентрации внимания на определенных функциях возникает вопрос — а что делать с выпадающими задачами? Для их решения важно создание экосистемы из поддерживающих структур с четко закрепленной специализацией.

Одно из важных направлений работы сегодня — поддержка российского образования за рубежом. Очевидно, что это должна быть бесшовная конструкция, в рамках которой стимулирование развития русских школ за границей приводит к перетоку их выпускников в систему высшего образования по правительственным квотам. В России за разные ступени отвечают два разных министерства, а работой с выпускниками вузов не занимается целенаправленно ни одна из государственных структур.

Поэтому было бы логично объединить решение этой задачи в рамках специализированной организации. В её функции входила бы инфраструктурная и методическая поддержка русских школ по примеру многих других государств, которые за небольшие средства создают проекты с высокой степенью результативности воздействия на местную систему образования и с достаточным пиар-эффектом. Важно разработать систему мотивации для преподавателей этих школ, чтобы обеспечить приток в профессию молодых кадров. Необходимо создать связку с российскими учреждениями образования — и в плане передачи стандартов обучения, и в плане создания возможностей для прохождения единого госэкзамена (ЕГЭ).

Алексей Маслов:
Перспективы и возможности выхода российских университетов на китайский образовательный рынок

Одновременно эта институция занималась бы и популяризацией российских вузов, подбором студентов для правительственной квоты и для коммерческого обучения. Здесь важно построение матрицы отбора по таким осям, как принадлежность к элите и контрэлите; специальности, обеспечивающие потребности местной экономики и быстрый карьерный рост; сопряжение с российскими национальными целями развития. Чтобы это не была просто галочка — «необходимое количество кандидатов заведены в электронную систему, документы проверены», — а и высококонкурентный отбор, и понимание дальнейшей работы с этими ребятами на их жизненном пути. Было бы здорово, если бы существовал и специальный стипендиальный фонд — именные стипендии от регионов, от корпораций, от городов-побратимов, от федеральных структур, распределяемые на конкурсной основе. Ибо большинство других стран сегодня предоставляют возможности обучения «под ключ» — с оплатой образовательных услуг, проезда, проживания и др.

Наконец, третьей функцией могло бы стать сопровождение студентов внутри России (в сотрудничестве с проректорами по воспитательной работе, которые появились сейчас в вузах) и постпрограммное взаимодействие (содействие в трудоустройстве по возвращении домой, поскольку именно этот этап и показывает реальную востребованность российского образования, а заодно создает реальные перспективы для мягкой силы).

Не менее существенным является продвижение русского языка. Очевидно, что эта работа — повышение квалификации преподавателей, разработка новых методик, популяризация через язык, историю и культуру России, организация курсов и т. д. — могла бы вестись профильным учреждением (Институт им. Пушкина, ГИРЯП) или ассоциацией (МАПРЯЛ). Необходима единая система сертификации (по примеру американского TOEFL, например), единые стандарты для центров преподавания, единая база учета выпускников таких курсов (в том числе для их дальнейшего вовлечения в программы, реализуемые «гуманитарным десантом»).

Еще одна структура могла бы предложить комплексные услуги по программе содействия переселению в Российскую Федерацию. Сегодня эти функции разбросаны между разными федеральными и региональными ведомствами, главным из которых является МВД России. Необходимо появление единой организации, которая занималась бы рекрутингом потенциальных переселенцев, имела бы свои бюро в регионах России и за рубежом, помогала бы адаптировать контент информационных кампаний под целевую аудиторию (а не записывать 20-минутные ролики и 100-страничные презентации общего плана лишь для отчетности), формулировать «портрет переселенца» для того или иного субъекта Федерации, организовывала ознакомительные поездки и помогала решать административные вопросы. Одной из задач мог бы стать анализ «клиентского пути» и формирование предложений по ликвидации существующих нормативно-правовых барьеров, а также созданию мощной системы мотивации для желающих переехать в нашу страну. Такое кадровое агентство при правильной системе КПЭ и координации с территориями (у которых есть разрозненные бюджеты на эти цели) могло бы привлечь в Россию значительно больше, чем 60 тыс. человек, ежегодно прибывающих по текущей госпрограмме.

Работу в сфере СМР можно построить по одному из сценариев, предложенных в первом разделе. Историко-мемориальная деятельность может осуществляться через систему грантов для энтузиастов, готовых сохранять российское наследие, в т. ч. через поддержание в надлежащем виде захоронений и памятников, их оцифровку и проведение мероприятий по популяризации отдельных страниц совместной истории, связанных с теми или иными мемориалами. Лидерами тут являются, например, Российское историческое или Российское военно-историческое общества, Фонд наследия русского зарубежья. Что касается проведения праздничных мероприятий — например, на 9 мая, 12 июня или 4 ноября — они могут стать частью календаря событий «гуманитарного десанта» или организовываться за счет функционала посольств. Сейчас они и так проводят в эти дни традиционные фуршеты и другие торжества — средства на это есть, можно просто предложить в дополнение более современные и действенные форматы. Где-то в эти дни с успехом проходят масштабные фестивали и другие комплексные акции, вызывающие интерес местной публики, её активное вовлечение, а не просто обеспечивающие пассивно-развлекательное времяпрепровождение.

Отдельная тема — поездки в Россию и из России. Отчасти на федеральном уровне это решено путем создания единого оператора такого «полезного туризма» — АНО «Больше, чем путешествие». По аналогии для международного сотрудничества могла бы быть выстроена похожая схема (или проведена интеграция).

Как показывают результаты социологических исследований, именно связи «человек-человек» формируют отношение к стране, создают возможности для расширения российского гуманитарного влияния. В этой связи есть необходимость в увеличении финансирования на эти цели, разработке четких критериев отбора участников и их последующего постпрограммного сопровождения (опять же отчасти и комиссарами в рамках работы по созданию сообществ). Так, по линии действующей программы «Новое поколение» есть потребность в выделении 400–800 млн руб. для количественного и качественного роста показателей вовлеченности молодых ЛОМов и выстраиванию системы их профессионального взаимодействия с Россией.

Очевидно, что нужна подобная въездная программа и для подростков (в том числе потенциальных абитуриентов). Россия могла бы каждый год отбирать за рубежом и привозить в «Сириус», «Кванториумы», на региональные форумы 1 000 талантливых и перспективных детей в возрасте 14–19 лет из-за рубежа. Такое «Знакомство с Россией» в течение 2–3 недель поможет получить важные прикладные навыки, погрузиться в комплекс российских ценностей, завести новые связи, оценить преимущества отечественной системы образования, познакомиться с признанными авторитетами в разных сферах, т. е. сформировать интерес и устойчивую привязанность к России. Стоимость такой программы может варьироваться в пределах 150–200 млн руб., а взаимодействие по окончании частично осуществляться «гуманитарным десантом» и многими из названных выше структур (в сфере русского языка, обучения и т.п.).

Подобная практика могла бы быть дополнена и устойчивой системой школьных обменов, в т. ч. в рамках соглашений о побратимстве. Если бы каждый российский муниципалитет вывез в год и принял у себя хотя бы один класс (20–30 детей), это дало бы взрывной рост таких контактов. Причем города-партнеры могли бы разделить расходы — например, потратиться только на покупку билетов своим детям, а проживание организовать в семьях (с небольшой доплатой им в качестве компенсации за питание и уход). Это были бы небольшие, посильные для местной власти деньги, отдача от которых в плане международного сотрудничества была бы весьма велика. Особенно при условии координации и методического сопровождения содержательной части таких обменов со стороны того же единого оператора.

Наконец, России нужны свои программы по вывозу экспертов на различные международные мероприятия. Отбор 1 000 отечественных ЛОМов в год для «Экспорта смыслов» и компенсация их расходов для выступлений на иностранных языках на различных площадках (включая не только конференции, но и мастер-классы, и публичные лекции, и др.) позволила бы создать эффективные каналы для расширения российского гуманитарного влияния. Ориентировочная стоимость такой программы могла бы составить около 200 млн руб. в год, а для её реализации возможно создание консорциума из Общества «Знание», Агентства стратегических инициатив, Общественной палаты Российской Федерации, Фонда президентских грантов и других структур, уже обладающих пулом компетентных докладчиков.

Таким образом, дополнительный миллиард рублей, сведенный у единого оператора программ (сюда же можно добавить и текущее небольшое финансирование по организации поездок соотечественников), позволил бы качественно изменить ландшафт гуманитарных обменов и дал возможность для работы страновых кураторов по формированию сообществ из этих людей.

Ещё один возможный сценарий для экосистемы — это создание структур не по функциональному, а по региональному признаку. По аналогии с китайским опытом в Африке, можно было бы учредить систему фондов для различных макрорегионов (ближнее зарубежье, Африка, Южная и Центральная Америка, Ближний Восток, азиатские страны). Каждый из пяти фондов мог бы аккумулировать по 5 млрд руб. и вести весь комплекс гуманитарной деятельности в соответствующей части планеты. В частности, осуществлять финансовую поддержку мероприятий в сфере образования и русского языка, молодежных и экспертных обменов, выделять гранты структурам гражданского общества и медиа соответствующих стран, содействовать «гуманитарному десанту» в проведении его мероприятий, дополнять программы корпоративной социальной ответственности бизнеса.

Эта идеальная схема позволила бы при минимальном увеличении бюджета (25 млрд руб. — это примерно треть средств, выделяемых в России на государственную молодежную политику, а также цифра, не сопоставимая с расходами даже таких стран, как Турция, не говоря уже о Китае или США) достичь качественного прорыва в продвижении российской гуманитарной повестки.

Вместо заключения

Мария Шпак:
Россия — Африка: достижения и перспективы сотрудничества в сфере образования

Почему все эти схемы не сработают и могут быть реализованы только в долгосрочной перспективе? Потому что необходима смена фундаментальных установок и повышение реального интереса к результативности международного гуманитарного сотрудничества.

Во-первых, у такой системы нет политического заказчика, а значит — в плане финансирования будет применяться исключительно «бухгалтерский подход». Зачем выделять больше денег или перераспределять имеющиеся, когда и так всё как-то работает? Более того, зачем вливать более серьезные средства в новые непроверенные структуры или, наоборот, в старые проверенные, от которых годами не было особой пользы? Получается замкнутый круг, в котором для отчетности проще арендовать помещение и нанять человека для видимости деятельности, чем для достижения измеряемого эффекта.

Во-вторых, потому что в большинстве директивных документов для ведомств сформулированы не SMART-цели, а просто некие общие принципы или, напротив, планки для отчетности. В этом смысле совсем немногих исполнителей волнует результат и качественные изменения (ведь за них не спрашивают), а акцент делается на достижении определенного «палочного» показателя. Это может быть количество мероприятий (не важно каких и с каким числом участников), число набранных студентов (не важно каких и каковы будут перспективы их трудоустройства), количество слушателей курсов русского языка (опять же не важно каких и без какого-либо отслеживания их дальнейшей судьбы), количество закупленных и розданных учебников, книг, парт или шкафов (без оценки их последующего использования) и т.д. Введение любых показателей, ориентированных на оценку результата и достижения целей, будет неизбежно вызывать сопротивление бюрократического аппарата.

В-третьих, потому что в целом в системе отсутствует культура координации и понимание важности межведомственного взаимодействия и партнерства. Поскольку отсутствие или наличие координации никак не влияет на отчетность, то и выгод это как бы никаких не создает. Идеологическая подпитка — «делаем общее дело», «работаем на единую государственную цель» — тоже весьма условна. Она явно слабее, чем ведомственные интересы — таков уж естественный ход событий в любой стране. Поэтому если министерство распределяет средства, то отвечает за «свои» программы и не стремится выстроить связку с партнерскими проектами других ведомств. Если НКО выигрывает грант или получает субсидию, то тоже отправляется в самостоятельное плавание, обращаясь к другим организациям или ведомствам, лишь когда нужна помощь. В лучшем случае некоторые могут дойти до посольства (ибо это точка присутствия России в стране) для каких-то консультаций, но часто и в этом нет необходимости — проще сделать параллельно, особенно если речь идет о негосударственной структуре. РЗУ могли бы подхватывать какие-то вещи «на земле», но они тоже имеют сложившийся годами привычный функционал и не стремятся к появлению «лишней работы».

Кроме того, очень силен подход привязки к недвижимости. Считается, что наличие площадки — это важный политический элемент («здесь стоит флаг»), точка притяжения и гарантия наличия бесплатного места для проведения мероприятий (в том числе во избежание цензурных ограничений со стороны страны пребывания). Как и при реализации национальных проектов когда-то в далеком прошлом, акцент делается на стройки и ремонты, в лучшем случае — на закупки оборудования, а не на полезные вложения в людей, которые переживут срок годности любой штукатурки или компьютера.

Однако это работает только тогда, когда таких точек множество по стране (а не одна на столицу), когда они современны, имеют привлекательный облик, предоставляют стандартизированный набор услуг и «окупают» вложения в недвижимость человекопотоком и охватом своей деятельности (то есть операционные расходы на содержание помещений и штата составляли бы 20–30% от общего бюджета). Проще говоря, когда они могут создать достойную досуговую офлайн-альтернативу для онлайн-активности (ибо сегодня большая часть молодежи существует в виртуальной реальности). Второй вариант — возможность сдачи в аренду отдельных помещений дружественным местным организациям (НКО, кафе, клубам любителей истории и русской словесности и т.п.), что тоже подняло бы отдачу от такого имущества.

Пока же реальность такова, что наличие «флага» оказывается важнее содержания, а необходимость вовлечения в оборот и постоянного ремонта государственной зарубежной недвижимости — важнее её смыслового предназначения и рационального соотношения расходов на капитальные строения и на деятельность. Сдача в аренду наказуема, появление коммерческих точек (кафе с русской кухней или магазина русской книги) является нарушением дипломатических конвенций. А сам статус здания, находящегося под иммунитетом, подразумевает соблюдение строжайших мер безопасности — рамки металлоискателей, высокие заборы, порой с колючей проволокой, охрана (порой вооруженная), жесткая пропускная система и т.п. Это в свою очередь тоже ставит крест на любых попытках продвижения коворкинговых форматов или принципа «открытых дверей», препятствует появлению дружелюбного и комфортного пространства.

Наконец, для эффективного функционирования системы «гуманитарного десанта» нужен очень качественный отбор кадров, постоянное повышение их квалификации, разработка грамотной системы ротации. По сути, это могло бы напоминать построенный на условиях меритократии механизм работы с госслужащими «класса А» в Сингапуре — рекрутирование специалистов на раннем этапе, стимулирование их обучения в течение всей жизни, амбициозные промежуточные профессиональные планки, которые необходимо достичь, чтобы сохранить место в этой когорте, сопровождение в работе, наставничество и др. Это практически нереально в российских условиях, особенно с учетом совершенно другой корпоративной культуры большинства ведомств. Без этого трудно рассчитывать на результат при постоянном нахождении человека за границей, как сейчас, ведь «сквозь сито» периодически проходят не те кандидаты, нет действенных рычагов воздействия на сотрудников в виде отстроенной системы материальной мотивации. Есть объективный фактор ослабления связи при такой удаленной работе (шутливо называемый на профессиональном жаргоне «синдром Шереметьево») и т.п. Однако и систему «десанта» не выстроишь без учета лучших практик госуправления и управления человеческими ресурсами.

Таким образом, реформа системы международного гуманитарного сотрудничества вероятнее всего сможет произойти лишь под сильным влиянием непреодолимых внешних обстоятельств (закон «жареного петуха» или «грянувшего грома»), когда откладывать её уже не будет представляться возможным и возникнет реальная потребность в воздействии на общественное мнение других стран, потребность в победе в битве за умы и сердца других народов.