«Не стреляйте друг в друга»: почему Иран и Пакистан обменялись ракетными ударами, и к чему это приведет

Поздним вечером 16 января 2024 г. иранские, а затем и мировые СМИ подхватили громкую новость: Корпус стражей исламской революции (КСИР) нанес удар по боевикам террористической группировки «Армия справедливости» («Джейш аль-Адль»), которые находились на территории пакистанской провинции Белуджистан. Ответ не заставил себя долго ждать: ранним утром 18 января Объединенное управление по связям с общественностью вооруженных сил Пакистана сообщило о нанесении ударов по боевикам террористических сепаратистских организаций «Армия освобождения Белуджистана» и «Фронт освобождения Белуджистана», которые дислоцировались на территории иранской провинции Систан и Белуджистан.

Иран принял действия Пакистана в штыки. Осудив удар по своей территории, Тегеран отдельно отметил, что в его результате погибли не граждане Ирана, а «иностранцы» — так иранские официальные лица лишний раз указали на причастность граждан Пакистана к проблеме трансграничного терроризма. Однако на этом обмен колкостями прекратился. Уже 19 января глава временного правительства Пакистана объявил, что «в интересах Ирана и Пакистана вернуться к формату отношений до 16 января».

Возникает вопрос: что это было? Оставив в стороне спекуляции, можно предположить, что стороны не согласовали свои действия и реакции на них. Руководство Пакистана не сочло возможным оставить без ответа нарушение своего суверенитета в преддверии выборов, но оказалось совершенно не заинтересовано в дальнейшей эскалации. Партнеры Исламабада и Тегерана (в первую очередь — Пекин) послали ясные сигналы о том, что разрастание конфликта пагубно скажется не только на его участниках, но и на всех заинтересованных странах в регионе и за его пределами. В результате обе стороны остались «при своих», но смогли вернуться к диалогу без форсирования конфронтации на пустом месте.

Будет ли этот сюжет иметь какие-либо далеко идущие последствия? Пока что вероятность этого мала. Все политические силы Пакистана единодушно высказались против действий Ирана и поддержали действия армии, то есть в предвыборной борьбе ни одна партия этот инцидент использовать не сможет. Вряд ли он окажет большое влияние на динамику ирано-пакистанских отношений — проблема трансграничного терроризма в Белуджистане существовала раньше, актуальна сейчас и останется таковой в обозримом будущем. Нынешнее обострение стало еще одним свидетельством ее существования, но сторонам в очередной раз удалось вовремя снизить градус напряжения. Известна она и КНР (китайские рабочие и инженеры регулярно становятся целями белуджских боевиков), а значит, Пекин и дальше будет требовать больших усилий по обеспечению безопасности в районах реализации своих проектов. Для внешних игроков этот конфликт, скорее всего, не представляет большого интереса: его причины слишком локальны и специфичны, а быстрое завершение способствовало переключению внимания на иные долгоиграющие сюжеты.

Ничего не понятно, но очень интересно

Поздним вечером 16 января 2024 г. иранские, а затем и мировые СМИ подхватили громкую новость: Корпус стражей исламской революции (КСИР) нанес удар по боевикам террористической группировки «Армия справедливости» («Джейш аль-Адль»), которые находились на территории пакистанской провинции Белуджистан. Исламабад отреагировал незамедлительно: министерство иностранных дел выпустило пресс-релиз, в котором осуждало нарушение суверенитета страны, а также удар по ее территории, результатом которого стали ранение и гибель нескольких человек, включая детей. Разумеется, внешнеполитическое ведомство Пакистана обещало не оставить такой шаг без ответа.

Эскалация конфликта по дипломатической линии продолжалась на протяжении всего последующего дня — стороны отозвали послов и отменили ближайшие встречи на высоком уровне. Такая реакция гражданских чиновников была предсказуемой. Но в воздухе повис закономерный вопрос, касающийся важного нюанса пакистанской политики: как на инцидент отреагируют военные элиты страны, хранившие молчание на протяжении суток после удара?

Региональные тенденции на Ближнем Востоке: политическая и экономическая динамика. Доклад РСМД

Ответ не заставил себя долго ждать: ранним утром 18 января Объединенное управление по связям с общественностью (Inter-Services Public Relations, ISPR) вооруженных сил Пакистана [1] сообщило о нанесении ударов по боевикам террористических сепаратистских организаций «Армия освобождения Белуджистана» и «Фронт освобождения Белуджистана», которые дислоцировались на территории иранской провинции Систан и Белуджистан. Помимо нарочитой «зеркальности» действий ВС Пакистана, в пресс-релизе подчеркивался тот факт, что военными «были предприняты все усилия для минимизации сопутствующих потерь». Заканчивался текст словами о «непоколебимой решимости обеспечивать суверенитет и территориальную целостность Пакистана», а также о «необходимости диалога и сотрудничества для разрешения двусторонних проблем между братскими соседними странами».

Ирония заключается в том, что еще 14 января один из высокопоставленных дипломатов в отставке и директор ведущего аналитического центра Пакистана писал о дружеских отношениях между странами, которым нужно решить лишь несколько проблем — в том числе установить контроль над границей для противодействия трансграничному терроризму. Можно отметить прозорливость эксперта, но от себя также добавить, что эта проблема в отношениях кажется не самой острой.

«Прошедшее было удивительно»

Иран и Пакистан стали активными субъектами международных отношений примерно в одно и то же время, оказавшись на стороне западного блока в «холодной войне». Геостратегическое положение обеих стран было значимым активом в глазах Вашингтона, а Тегеран и Исламабад рассчитывали на гарантии безопасности в случае столкновения с более могущественными соседями. И хотя отношения с американцами у двух стран выстраивались по-разному, динамика ирано-пакистанских отношений в целом оставалась стабильной и поступательной.

Значительные изменения произошли уже после Исламской революции 1979 г. в Иране. Кардинальная перестройка политической системы на принципах шиитского ислама совпала по времени с проводимой генералом М. Зия уль-Хаком исламизацией в Пакистане. В преимущественно суннитской стране началась радикализация шиитских группировок — это бросало тень на Иран, руководство которого в лице аятоллы Хомейни не скрывало своих намерений по «экспорту принципов революции на весь мир». Суннитские группировки (к ним относится в том числе атакованная КСИР «Армия справедливости») отвечали взаимностью. Как следствие, вооруженное противостояние двух общин стало одной из «нежелательных» тем для дискуссии.

По схожей причине обострились отношения между странами после первого прихода к власти в Афганистане движения «Талибан»*. Будучи пуштунскими националистами и ортодоксальными суннитами, талибы подвергали репрессиям многие этноконфессиональные меньшинства, в том числе — хазарейцев-шиитов. Иран выступал в поддержку противостоящего талибам «Северного альянса», что не могло положительно сказаться на ирано-пакистанских отношениях.

Проблема Афганистана омрачала ирано-пакистанские отношения еще по одной причине: как в 1980-е, так и в 2000-е гг. Исламабад использовал положение «прифронтового государства» в «войне с коммунизмом» и «войне с террором» для улучшения связей с Вашингтоном. Статус одного из ключевых союзников США вне НАТО позволял Пакистану получать политическую, экономическую и военно-техническую поддержку американцев, но вызывал раздражение у западного соседа. И иранцы в долгу не остались — когда появилась возможность развивать отношения с Нью-Дели, на опасения Исламабада в Тегеране решили не оглядываться.

Международный транспортный коридор «Север — Юг» в России принято воспринимать в первую очередь как сухопутный логистический мост между Москвой и Нью-Дели, который пролегает в том числе через Иран. Однако индийцы ценили проект и за возможность выхода на рынки Центральной Азии в обход Пакистана. Не имеющим выхода к Мировому океану бывшим советским республикам предлагалось использовать иранский порт Чабахар для экспорта своих товаров. Индийско-иранская попытка «замкнуть на себе» торговлю с Центральной Азией стимулировала пакистанцев предлагать альтернативу в виде порта Гвадар. Как следствие, соперничество двух портов на Макранском побережье стало еще одной из не проговариваемых проблем ирано-пакистанских отношений.

Лана Раванди-Фадаи:
Международный транспортный коридор «Север — Юг» и его значение для Ирана

Казалось бы, даже такого небольшого набора противоречий должно быть достаточно для того, чтобы отношения Исламабада и Тегерана выстраивались на конфронтационной основе. Но нет, характеристика «соседских и братских» связей не выпадала из повестки, хотя крупных прорывов в сотрудничестве не наблюдалось и не предвиделось. До недавних пор.

За круглым столом позабудьте обиды

Катализатором возможных изменений стала КНР, проявившая интерес к Ирану. Такая тенденция обеспокоила Пакистан: долгое время «всепогодное партнерство» Пекина и Исламабада не подвергалось сомнению, а его олицетворением служил Китайско-пакистанский экономический коридор (КПЭК) — пилотный проект китайской инициативы «Один пояс, один путь» (ОПОП). Однако дефицит финансовых ресурсов, низкая квалификация управляющих проектами и рабочих, политические кризисы на самом высоком уровне, протесты населения в районах КПЭК и неспособность обеспечить безопасность значительно снизили темпы строительства коридора. Со временем о необходимости поиска альтернативных партнеров в регионе говорили все громче, и первым кандидатом на эту роль значился Иран.

В январе 2016 г. по итогам визита Си Цзиньпина в Тегеран стороны выпустили совместное заявление о всеобъемлющем стратегическом партнерстве между ИРИ и КНР. В нем объявлялось о присоединении Ирана к ОПОП: стороны заявляли о сотрудничестве в сферах транспорта, строительстве железных дорог и портов, энергетике, промышленном развитии, торговле и сфере услуг. В документе подчеркивались конкурентные преимущества каждой из сторон — Пекин проявлял заинтересованность в доступе к иранским углеводородам и выражал готовность в содействии развитию необходимой инфраструктуры. Спустя пять лет, во время очередного визита китайского лидера в Тегеран в марте 2021 г., были подписаны первые соглашения — всеобъемлющее стратегическое партнерство вступало в силу.

Поскольку военно-гражданское руководство Пакистана вряд ли в силах изменить приоритеты своих партнеров, Исламабад не стал возражать против укрепления китайско-иранских связей. Наоборот, такое развитие событий стало рассматриваться в качестве стимула как для ирано-пакистанских отношений, так и для трехстороннего сотрудничества. Как раз трехсторонний формат и проявил себя в последние дни.

Вот и все. Ну и что?

Китай стал одной из первых стран, призвавших Иран и Пакистан «проявить сдержанность и избегать действий, которые приведут к эскалации конфликта». Опубликованный 17 января призыв наверняка был принят во внимание Исламабадом, но пакистанская интерпретация оказалась шире — сдержанность военных проявилась в абсолютно симметричном ответе и примирительной риторике в конце пресс-релиза.

Разумеется, Иран принял действия Пакистана в штыки. Осудив удар по своей территории, Тегеран отдельно отметил, что в его результате погибли не граждане Ирана, а «иностранцы» — так иранские официальные лица лишний раз указали на причастность граждан Пакистана к проблеме трансграничного терроризма.

Однако на этом обмен колкостями прекратился. Уже 19 января глава временного правительства Пакистана объявил, что «в интересах Ирана и Пакистана вернуться к формату отношений до 16 января». А спустя несколько дней вся страна вернулась к обсуждению избирательной кампании перед всеобщими выборами, которые должны состояться 8 февраля 2024 г. И все-таки, что это было?

Глеб Макаревич:
Пять «проклятых вопросов» пакистанской политики

Оставив в стороне спекуляции про провокации и «договорняк», можно предположить, что стороны не согласовали свои действия и реакции на них. Руководство Пакистана не сочло возможным оставить без ответа нарушение своего суверенитета в преддверии выборов, но оказалось совершенно не заинтересовано в дальнейшей эскалации. Партнеры Исламабада и Тегерана (в первую очередь — Пекин) послали ясные сигналы о том, что разрастание конфликта пагубно скажется не только на его участниках, но и на всех заинтересованных странах в регионе и за его пределами. В результате обе стороны остались «при своих», но смогли вернуться к диалогу без форсирования конфронтации на пустом месте.

Будет ли этот сюжет иметь какие-либо далеко идущие последствия? Пока что вероятность этого мала. Все политические силы Пакистана единодушно высказались против действий Ирана и поддержали действия армии, то есть в предвыборной борьбе ни одна партия этот инцидент использовать не сможет. Вряд ли он окажет большое влияние на динамику ирано-пакистанских отношений — проблема трансграничного терроризма в Белуджистане существовала раньше, актуальна сейчас и останется таковой в обозримом будущем. Нынешнее обострение стало еще одним свидетельством ее существования, но сторонам в очередной раз удалось вовремя снизить градус напряжения. Известна она и КНР (китайские рабочие и инженеры регулярно становятся целями белуджских боевиков), а значит, Пекин и дальше будет требовать больших усилий по обеспечению безопасности в районах реализации своих проектов. Для внешних игроков этот конфликт, скорее всего, не представляет большого интереса: его причины слишком локальны и специфичны, а быстрое завершение способствовало переключению внимания на иные долгоиграющие сюжеты.

* Организация признана террористической и запрещена на территории РФ.

1. Специальное подразделение ВС Пакистана, ответственное за подготовку и распространение официальной информации, касающейся действий военных.