Михаил Гусман о профессиональной журналистике без рецептов
Михаил Гусман
Вход
Авторизуйтесь, если вы уже зарегистрированы
(Голосов: 1, Рейтинг: 5) |
(1 голос) |
На полях семинара, посвященного отношениям России и ЕС, редактор рубрики «Свой взгляд» Мария Смекалова встретилась с первым заместителем Генерального директора ИА ТАСС Михаилом Гусманом. Он рассказал, почему Россия и Европа сталкиваются с трудностями в отношениях, есть ли у России «мягкая сила» и какие бывают журналисты.
На полях семинара, посвященного отношениям России и ЕС, редактор рубрики «Свой взгляд» Мария Смекалова встретилась с первым заместителем Генерального директора ИА ТАСС Михаилом Гусманом. Он рассказал, почему Россия и Европа сталкиваются с трудностями в отношениях, есть ли у России «мягкая сила» и какие бывают журналисты.
Поделитесь, пожалуйста, своими впечатлениями от семинара «Отношения Россия-ЕС в период председательства Нидерландов в Совете ЕС»
Сегодняшняя дискуссия крайне важна. То, что Российский совет по международным делам собрал столь представительный состав участников: и послов стран Европы, и посла Евросоюза, господина Ушацкаса, и российских спикеров очень высокого уровня, и представителей МИДа и академической общественности. Это люди, которые десятилетиями занимаются проблемами Европы и европейской безопасности. И мы, и европейцы нуждаемся в подобного рода дискуссиях, попытках прояснить позиции. Я хотел бы поблагодарить Игоря Сергеевича Иванова вместе с коллегами из Евросоюза за инициативу круглого стола, значение которого выходит далеко за рамки простого академического семинара.
Тема прошедшего мероприятия — отношения России и ЕС. Россия — это часть Европы?
Россия, конечно, — часть Европы. Этот вопрос носит больше иронический, чем подлинный характер. Для этого достаточно посмотреть на карту мира. Очень большая часть территории России находится на азиатском континенте, но в экономические и политические центры, включая Москву и Санкт-Петербург, сконцентрированы в Европе. Достаточно вспомнить выражение о том, что Петр прорубил окно в Европу, строя Санкт-Петербург — оно указывает на европейский вектор нашего развития. У России нет поворота к Азии, как говорят некоторые мои коллеги. У нас прекрасная многовекторная политика с очень активными, интересными проектами и программами на азиатском направлении. Тем не менее европейское сотрудничество никто не сворачивал и не собирается. Другое дело, что его сейчас осложняет целый ряд обстоятельств, которые всем известны. С нашей стороны мы всегда готовы развивать европейский вектор сотрудничества по экономическому, политическому, гуманитарному направлениям.
Насколько важен раскол в ценностях, с которым мы сейчас сталкиваемся?
Негативные тенденции в отношениях
Россия-ЕС можно преодолеть
Я бы сказал, что это не столько раскол в ценностях, сколько расхождение в их понимании и расстановке приоритетов. Нас с европейцами объединяют одни и те же ценности, но мы их расставляем в разном порядке. Одни вопросы у европейцев находятся на более высоком уровне восприятия, другие — на более низком. Разумеется, у нас могут быть какие-то расхождения. Можно провести условную аналогию — и католики, и православные исповедуют христианство, и это главное, а дальше начинается разделение по канонам и церковным правилам. Эта аура переносится и на политические вопросы.
Говорят, что Россия «растеряла свой потенциал “мягкой силы”». Вы согласны с этим утверждением?
Я считаю, что правильно говорят. Российской «мягкой силы» очень не хватает на уровне академических встреч, конференций и общественных диалогов. Эта нехватка также переносится и в культурную сферу. Кстати, в советский период (я хорошо помню то время) когда российско-европейские взаимоотношения переживали очень серьезные проблемы, очень большое значение придавалось именно «мягкой силе». При этом мне не нравится само словосочетание «мягкая сила» — это, скорее, развитие разного рода общественных, культурных, гуманитарных контактов. Это направление нам необходимо активно развивать.
Существует ли рецепт успешного интервью?
Встреча идет к концу и все заготовленные вопросы заданы, а мой собеседник не хочет меня покидать, и ему хочется продолжать разговор, то это значит, что интервью состоялось.
У каждого свои рецепты. В отличие от врачей, которые для лечения определенных болезней должны выписывать одни и те же лекарства, каждый интервьюер обладает набором своих маленьких секретов и определенным видением. Меня часто спрашивают, как я оцениваю успешность того или иного интервью, и я даю очень простой ответ. Если я вижу, что встреча идет к концу и все заготовленные вопросы заданы, а мой собеседник не хочет меня покидать, и ему хочется продолжать разговор, то это значит, что интервью состоялось.
А есть ли табу при проведении интервью? Что ни в коем случае нельзя делать?
Это опять-таки строго индивидуально. Давайте снова проведем параллель между интервьюером и медиком. У врачей разные специальности: хирурги, терапевты, есть врачи-патологоанатомы, есть врачи-гинекологи, дантисты. Вот у нас в профессии (журналистике прим. ред.) тоже есть некоторые нейрохирурги, которые черепушку вскрывают. Есть журналисты, которых я называю гинекологами — они интересуются прежде всего ориентацией и вопросами личной жизни. Есть, кстати, журналисты-патологоанатомы тоже. Допустим, некий политик стал политическим трупом, и они начинают его резать вдоль и поперек — это уже не представляет никакой сложности и, на мой взгляд, большого интереса. Поскольку мой отец был врачом-терапевтом, я по своим журналистским наклонностям тоже терапевт. Чтобы понять своего собеседника, мне не нужен скальпель или особенное оборудование. Я по-старинному — ухо к сердцу и стараюсь понять человека.
Какие интервью вам давались тяжелее всего?
Я всегда готовлюсь одинаково тщательно. Я провел более трехсот пятидесяти интервью, и среди них было немало очень тяжелых и по атмосфере, и иногда по настроению собеседника. В свое время меня очень сильно потряс премьер-министр Великобритании Тони Блэр. У нас было назначено интервью на Даунинг-стрит, 10 на 18 часов. Целый день по телевизору показывали, как его рвали на куски в Вестминстерском аббатстве во время слушаний в парламенте — от него только пух и перья летели. Я про себя подумал, что, скорее всего, он не придет на интервью, потому что после такого страшного дня ему, вероятно, захочется просто прийти в себя. Однако к его чести, он пришел на интервью, как ни в чём не бывало, с улыбкой, как будто за плечами не было этого сложнейшего дня, проведенного в жарких дискуссиях в парламенте. Для меня это пример того, как политик должен уметь переключаться.
Часто говорят, что политики бывают по профессии, бывают — по призванию. Можно ли то же самое сказать про журналистов?
От читателя до журналиста-
международника – один прыжок?
Интервью с Дмитрием Горностаевым
Безусловно, талант нужен в любой профессии. Есть много профессиональных журналистов, но в них нет искры божьей. А искра божья нужна в любом деле.
А как вы относитесь к набирающей популярность так называемой гражданской журналистике?
Для меня журналистика — это профессия. Здесь тоже можно провести параллель, но уже с театром. Есть театр, а есть студенческие объединения, есть уличные труппы, кружки самодеятельности — это все замечательное приложение человеческих творческих возможностей. Однако театр как храм искусства — это классический профессиональный театр. Артист — это профессия, при этом есть замечательные артисты-любители. Певец — это также профессия, и если кто-то любит петь у себя в ванной, то это не значит, что он должен выступать в Ла Скала.
Что касается социальных сетей — это не журналистика вовсе. Это замечательное приложение человеческих творческих сил, энергии, мозгов, желания коммуницировать. Но опять-таки это не журналистика.
Сейчас динамика показывает, что люди меньше стали смотреть телевизор, особенно в столице. Как Вы считаете, причина только в том, что люди больше заняты и удобнее что-то посмотреть в Интернете, или в качестве продукта?
Во-первых, я не согласен, что телевидение теряет популярность. Есть огромный слой людей, особенно среднего, старшего поколения, который не оторвешь от телевидения. Возможно, молодежь смотрит меньше, но молодежь тоже постепенно становится не молодежью. Помните, в фильме «Москва слезам не верит» один из героев говорил, что скоро ничего не будет, останется одно телевидение. Вот ничего не будет, театра не будет. Выяснилось, что и театр остался, и телевидение осталось. Я думаю, что телевидению еще жить долгие-долгие годы. Другое дело, что человек сможет программировать сам для себя телевизионный вечер, он не будет привязан к одному каналу, а будет составлять программу из набора каналов. Я думаю, что телевидение как форма донесения до человека определенных культурных и информационных продуктов останется на долгие годы.
Работая в ТАСС, где Вы сами читаете новости?
Понимаете, есть точная формула: то, о чем не сообщил ТАСС, не существует в природе.
(Голосов: 1, Рейтинг: 5) |
(1 голос) |
