Корейский раздрай: что он значит для российской политики?

Выступая по случаю Дня освобождения Кореи 15 августа 2024 г., южнокорейский президент Юн Сок Ёль выдвинул «новую доктрину» по поводу объединения, в которой не было ничего нового, даже старых слов о диалоге с Севером. Огрубляя, суть доктрины Юна звучит как «Карфаген должен быть разрушен»: объединение Кореи может произойти только на южнокорейских условиях, и путем к нему является насильственное устранение северокорейской государственности. По сути, это неприкрытая декларации агрессии и стремления к завоеванию Севера. Правда, представители администрации пытаются сгладить негативное впечатление, утверждая, что новая доктрина является продолжением концепции о «сообществе» 1994 г. и необязательно означает насильственное присоединение Севера. Однако проводимые Сеулом в лихорадочном темпе военные учения, обычно совместно с США, а теперь и с участием Японии, нервируют северян, которые отвечают своими учениями и испытаниями ракетного оружия.

Опасность военного столкновения растет, и полномасштабная война может начаться с незначительного локального эпизода. Северяне имеют все основания воспринимать любую военную акцию как начало решения задачи смещения власти в КНДР, коль скоро это недвусмысленно провозглашено в качестве стержневого направления внешней политики южнокорейского государства. Для нас немаловажно при этом, что одним из главных негативных факторов для дела объединения в Сеуле объявляют российско-северокорейское сотрудничество. Новые подходы РК к теме межкорейских отношений заставляют задуматься — а как нам строить отношения со столь неконструктивным и нереалистичным партнером? И как учитывать этот фактор во вступившем в новую фазу стратегическом партнерстве с КНДР?

Сегодня, когда РК, похоже, старается всеми силами оправдать свой статус «недружественной России страны» и по любому поводу критикует нас за сотрудничество с КНДР, говорить что-то позитивное о политике Сеула по объединению было бы странно, даже если бы мы считали ее вменяемой и заслуживающей поддержки. Тем не менее с точки зрения долгосрочных интересов России в Корее нет смысла критиковать пустопорожнюю доктрину, которая все равно не имеет практического значения. Если что и заслуживает реакции, то только прямые выпады южнокорейцев в адрес России, а при отсутствии таковых можно просто игнорировать словесные упражнения, сохраняя, насколько возможно, каналы обсуждения действительно серьезных проблем.

Исходя из таких же соображений расширяющееся день ото дня сотрудничество с КНДР не должно предполагать публичной поддержки шагов Пхеньяна в такой щекотливой области, как межкорейские отношения. На фоне формирования направленного против КНДР, Китая и России «треугольника» США, Южной Кореи и Японии последние только и ждут повода, чтобы обвинить нас в аналогичных устремлениях, приписав «поддержку» агрессивных действий Севера по подготовке войны против Юга. Надо признать, что северокорейцы, весьма скептически относившиеся к участию в блоках еще в советское время, недавно высказались в пользу «сдерживания расширения агрессивных блоков» на полуострове и в регионе путем «мощной и скоординированной контракции независимых суверенных государств». Но надо сказать прямо, что ничего даже приближенного к активности в упомянутом выше южном «треугольнике» на северной стороне Восточноазиатского региона не происходит, таких планов не заметно, так что незачем заранее настораживать наших противников. Даже если мы считаем позицию северян касательно объединения Кореи реалистичной и логичной, поскольку недавно провозглашенный отказ Пхеньяна от практических действий по объединению Кореи и соответствующей риторики действительно отражает реальность и снимает ряд недопониманий.

Следовательно, надо сохранять линию на то, чтобы «стоять на двух ногах» на полуострове и, несмотря на асимметрию в отношениях с Севером и Югом на нынешнем этапе, все же не допустить зеркального повторения ситуации 1990-х гг., когда улучшение отношений с одной из Корей ставилось ею в прямую зависимость от разрыва отношений с партнерами с другой стороны 38-й параллели. А потому межкорейские отношения должны быть предметом нашей озабоченности только в том случае, если станет реальной перспектива их деградации до прямого конфликта. Пока что, с учетом мощного оборонного потенциала КНДР и гарантий безопасности, содержащихся в новом договоре с Россией, такая перспектива кажется маловероятной.

На протяжении 2024 г. оба корейских государства коренным образом поменяли свои позиции по поводу объединения Кореи и отношений друг с другом. Создалась новая ситуация на Корейском полуострове, затрагивающая интересы крупных геополитических игроков, включая Россию. Формулирование актуальных подходов особенно важно и в связи с беспрецедентной активизацией политики Москвы на корейском направлении в этот же период.

Стала ли нынешняя ситуация более опасной, чем ранее? Не зреет ли кризис — еще один — уже на восточных границах России, причем также с вовлечением государств НАТО в лице его «восточного фланга»? Что нужно предпринять или от чего воздержаться?

Андрей Губин:
Спицы против осей: особенности региональной безопасности в Северо-Восточной Азии

Насколько реалистичен тезис об объединении Кореи?

Немного истории. Напомним, что на протяжении десятилетий, по крайней мере с 1972 г. (к тому моменту прошло уже почти двадцать лет после прекращения огня между сторонами), обе Кореи на словах выступали за поэтапное объединение страны мирным демократическим путем на основе диалога. Обе выдвигали конкурирующие друг с другом (но, скажем мягко, равно нереалистичные) концепции «корейского сообщества», «конфедерации» и т.п., а на саммите 2000 г. даже вроде бы согласовали общее понимание будущего Кореи по принципу «одна страна — две системы».

Будем честны: на деле обе стороны осознавали нереалистичность такой перспективы, и каждая преследовала свои цели, используя популярный в народе лозунг объединения. Правда, вслух это было сказать нельзя, тем более иностранцам, которых в таком случае обе стороны записали бы во враги «всего корейского народа» (хотя автор этих строк в непубличном порядке такую точку зрения озвучивал много лет).

Север поначалу надеялся завершить начатый в 1950 г. неудачный «поход за освобождение Юга» (чуть не окончившийся для него полным крахом, но спасло вмешательство Китая). Но к 1970-м гг., на фоне разрядки между США и своими «патронами» (СССР и КНР), осознал иллюзорность надежд на разгром набравшего мощь Юга, находившегося под плотной опекой американцев. С тех пор цели Севера стали прагматичными: получать помощь и содействие Юга, не уступая своих позиций, а в идеале — добиться отрыва РК от США и вести с ней диалог с позиции силы, исходящей из своего ядерного потенциала.

Юг же неизменно исходил из необходимости смены «пхеньянского режима» и объединения Кореи под своим началом, хотя и камуфлировал эти стремления декларациями о диалоге, сотрудничестве и объединении. В 1990-е гг., после глобального крушения социалистической системы, правящие круги РК были уверены, что достижение этой цели не за горами: режим вот-вот развалится, сокрушенный голодом и внешним давлением единого фронта «нормальных стран» (к которому тогда пытались привлечь и Россию, и Китай). Не вышло — северокорейцы ощетинились и перешли на режим «осажденной крепости».

Но даже в периоды межкорейского сближения, например, «политики солнечного тепла», проводимой нобелевским лауреатом Ким Дэ Чжуном, реальной целью Сеула являлось не признание Севера и достижение компромисса с его властями, переход к мирному сосуществованию, а размягчение режима с целью «удушить его в объятиях». Север, конечно, прекрасно все видел, фрустрация от бесполезных дипломатических упражнений и заигрываний росла, и единственное, что удерживало от разрыва, — получение материальных выгод от экономического сотрудничества (например, совместного экономического комплекса в Кэсоне). Но подкормка режима вместо его размывания не устраивала Юг, и пришедшие на смену либералам консерваторы вновь вернулись к вражде. Ситуация деградировала до острого кризиса 2016–2017 гг.

Но вслед за этим, по законам жанра межкорейских отношений, в 2018 г. было провозглашено, уже который раз, «начало новой эры». По итогам саммитов Мун Чжэ Ин и Ким Чен Ын торжественно заявили, что на Корейском полуострове больше не будет военных действий, а две Кореи будут стремиться к полной денуклеаризации полуострова. Были предприняты конкретные шаги по снижению военного противостояния, и в сентябре 2018 г. главы военных ведомств КНДР и РК приняли Соглашение в военной области, в котором содержались договоренности о создании буферных зон между двумя государствами. Но все благие намерения ненадолго пережили либеральную администрацию и с приходом к власти консерватора Юн Сок Ёля были отправлены на свалку. Но все же от объединенческой риторики обе стороны не отказывались. Хотя и понимали, что добровольное объединение нереалистично, а «недобровольное» на деле привело бы к гибели обоих государств в атомном пламени.

Глеб Ивашенцов:
Новые нюансы и акценты на Корейском полуострове

Новое время — новые песни. Разворот Севера

После «медовых месяцев» межкорейских саммитов и заверений о новой эре в истории Кореи начался предсказуемый откат, предвосхитивший обострение мирового противостояния в начале 2020-х гг. По сути, он имел корни в тех же процессах глобального размежевания, которые доказали невозможность достичь с коллективным Западом компромисса, удовлетворяющего страны-оппоненты. Конкретно в корейском случае точкой невозврата стал провал американо-северокорейского диалога (ознаменованный неудачей саммита в Ханое в феврале 2019 г.). Разочарованный неспособностью даже либеральной администрации Мун Чжэ Ина держать слово и действовать хотя бы минимально независимо от Вашингтона Ким решил не иметь дела с южнокорейцами вообще.

После естественной паузы, вызванной закрытием КНДР в период пандемии, он решился на исторический шаг. А это — всего лишь сказать правду: объединение мирным, взаимоудовлетворяющим путем двух Корей, абсолютно антагонистических по всем параметрам, совершенно невозможно, да и не нужно. В речи на Пленуме ЦК 30 декабря 2023 г. он заявил, что линия на объединение была «иллюзией» и должна быть оставлена в прошлом, пойдя тем самым на безвозвратный разрыв с доктринами своих деда и отца. Он заявил, что с такой Республикой Кореей объединения никогда не случится, и отметил, что «отношения между Севером и Югом больше не являются внутринациональными, однородными отношениями, а представляют собой отношений двух враждебных государств, двух воюющих государств, находящихся в состоянии войны».

Радикальный поворот привел к разгону органов, занимавшихся в КНДР этой проблематикой, разрушению памятников и скульптур, даже смене названий станций и улиц. Всякое упоминание об объединении исчезло из нарратива, уничтожена соответствующая литература, изображения и прочее, изъяты даже произведения вождей на этот счет. В КНДР даже стали именовать Республику Корею и ее жителей официальным названием (корейцы на Юге и Севере употребляют для этого разные слова).

Полный пересмотр подхода к отношению с Югом не сразу был понят и в стане противников КНДР произвел шоковое впечатление: южнокорейцы и американцы не нашли ничего лучшего, как начать истолковывать отказ Кима от перспективы объединения как «подготовку к неминуемой войне». Довольно странная интерпретация: Ким как раз провозгласил, что объединения не хочет. Значит, и завоевывать Юг не входит в его планы (хотя ответить на попытки захвата будет готов, просто это приведет к разрушению страны). «Фантомные боли» деда и отца в связи с «незавершенностью дела объединения» Ким Чен Ыну совершенно чужды. А страшилки о его «броске на Юг» — при сдерживании вовлечения США в конфликт угрозой применения против них межконтинентальных ракет — кажутся высосанными из пальца. Ким Чен Ын и северокорейская элита доказали свою прагматичность: что им даст оккупация Юга, который будет немедленно изолирован от мировой экономики и столкнется с глубоким гуманитарным кризисом, который новым правителям надо будет решать?

Фактически Ким требует оставить его в покое, отстать с глупостями насчет объединения и дать двум Кореям развиваться самостоятельно, без оглядки друг на друга и без вмешательства в дела друг друга. Возможно ли такое в современном разорванном надвое мире? Могли бы южане принять эту «оливковую ветвь» и подтвердить, что и они рассматривают КНДР как самостоятельное государство и не намерены его насильственно присоединять?

Не тут-то было.

Константин Асмолов:
РФ и КНДР готовы сотрудничать всерьез

Новое время — старые песни. Агрессивная риторика Юга

Выступая по случаю Дня освобождения Кореи (от японского колониализма, о чем ни слова не было сказано) 15 августа 2024 г., южнокорейский президент Юн Сок Ёль тоже выдвинул «новую доктрину». Вот только нового в ней ничего нет, нет даже и старых слов о диалоге. Огрубляя, суть доктрины Юна звучит как «Карфаген должен быть разрушен»: объединение Кореи может произойти только на южнокорейских условиях, и путем к нему является насильственное устранение северокорейской государственности. По сути, это неприкрытая декларация агрессии и стремления к завоеванию Севера.

Принципы Юна таковы: объединение может быть достигнуто только «на основе либерально-демократических ценностей», жителям Севера необходимо принести северянам ту свободу, которой сейчас наслаждаются жители Юга, то есть нужна смена режима в Пхеньяне. Второе: надо сделать ставку на северокорейские народные массы, то есть внедрить в их сознание необходимость такого хода событий, идеи бунта и содействия оккупантам. Третье: надо заручиться поддержкой международного сообщества, под которым подразумеваются исключительно развитые демократии Запада. Российские исследователи уже писали о нереалистичности этой доктрины, а также о том, что она рассчитана, в общем-то, больше на внутриполитическое употребление.

Забавно, что это доктрина, как заметил бывший министр объединения РК, повторяет забытые, из иной эпохи, революционные лозунги северокорейского «великого вождя» Ким Ир Сена, который в 1964 г. предлагал для объединения Кореи свергнуть марионеток в Сеуле, вести подрывную работу с населением РК и взаимодействовать с «прогрессивными странами» для получения поддержки. Обе равно нереалистичны. Как отмечают российские специалисты, администрация Юн Сок Ёля оказалась как бы между двух огней: против объединения настроен не только Пхеньян, но и значительная часть населения самой Южной Кореи, которая считает, что издержки от этого процесса существенно перевешивают призрачные выгоды. Других наработок, а тем более реальных достижений у администрации консерваторов пока не имеется.

На деле до конца работы нынешней южнокорейской администрации диалога и дипломатии можно не ожидать, если учесть неприкрытую демонстрацию намерения о подрыве КНДР и поглощении Севера. Правда, представители администрации пытаются сгладить негативное впечатление, утверждая, что, мол, новая доктрина является продолжением концепции о «сообществе» 1994 г. и необязательно означает насильственное присоединение Севера. Однако проводимые Сеулом в лихорадочном темпе военные учения, обычно совместно с США, а теперь и с участием Японии, нервируют северян, которые отвечают своими учениями и испытаниями ракетного оружия.

Опасность военного столкновения растет, и полномасштабная война может начаться с незначительного локального эпизода. Северяне имеют все основания воспринимать любую военную акцию как начало решения задачи смещения власти в КНДР, коль скоро это недвусмысленно провозглашено в качестве стержневого направления внешней политики южнокорейского государства. Для нас немаловажно при этом, что одним из главных негативных факторов для дела объединения в Сеуле объявляют российско-северокорейское сотрудничество. Новые подходы РК к теме межкорейских отношений заставляют задуматься — а как нам строить отношения со столь неконструктивным и нереалистичным партнером? И как учитывать этот фактор во вступившем в новую фазу стратегическом партнерстве с КНДР?

Андрей Кортунов:
Когда закончится холодная война в Азии?

Как реагировать России

Россия в целом воздерживается от комментариев по поводу новых поворотов в позициях двух Корей в отношении друг друга. Концептуальный подход Москвы всегда сводился к тому, что она «будет добиваться снижения уровня конфронтации, ослабления напряженности на Корейском полуострове, а также достижения примирения и развития межкорейского сотрудничества посредством развития политического диалога», однако вмешиваться в эти процессы не собирается.

До начала нового противостояния с Западом, когда Республика Корея считалась в перспективе стратегическим партнером России, а КНДР — дружественным соседом, мы исходили из следующего. В принципе, мирное добровольное самостоятельное объединение Кореи, если такого согласия достигнут две страны без вмешательства извне, в целом отвечает российским национальным интересам и видению мира. При этом мы понимали, что надежд на подобное развитие пока нет, но теоретически, в далеком будущем, когда сменятся поколения, и корейцам на Севере и Юге захочется жить вместе, у России не будет оснований против этого возражать, если единая Корея станет нейтральным и дружественно настроенным к России государством. С учетом отсутствия исторических противоречий и значимых двусторонних проблем она могла был быть важнейшим экономическим партнером и своеобразным «балансиром» в Азии в контексте отношений с другими крупными державами, «буфером безопасности». С таким подходом мы были в выигрышном положении по сравнению с другими игроками, вовлеченными в корейские дела: США видели объединение Кореи только через завоевание Севера при сохранении своего контроля над страной, Китай вовсе не настроен иметь под боком крупную самостоятельную державу, имеющую свои исторические счеты к Китаю, а для Японии единая Корея, имеющая негативный настрой к бывшему колонизатору, — страшный сон.

Сегодня, когда РК, похоже, старается всеми силами оправдать свой статус «недружественной России страны» и по любому поводу критикует нас за сотрудничество с КНДР, говорить что-то позитивное о политике Сеула по объединению было бы странно, даже если бы мы считали ее вменяемой и заслуживающей поддержки. Между тем у специалистов подходы Сеула вызывают насмешку и раздражение, и возникает вопрос: а не распространить ли такое отношение на официальный уровень? Однако надо задуматься о том, насколько это будет способствовать реализации главной в отношении Корейского полуострова на сегодня задачи — сохранению стабильности, предотвращению конфликта. С точки зрения долгосрочных интересов России в Корее нет смысла критиковать пустопорожнюю доктрину, которая все равно не имеет практического значения. Равно как и заслуживающие лучшего применения усилия нынешнего правительства по «разоблачению» ситуации с правами человека в КНДР. Если что и заслуживает реакции, то только прямые выпады южнокорейцев в адрес России, а при отсутствии таковых можно просто игнорировать словесные упражнения, сохраняя, насколько возможно, каналы обсуждения действительно серьезных проблем.

Исходя из таких же соображений, наверное, расширяющееся день ото дня сотрудничество с КНДР «по стратегическим и тактическим вопросам» не должно предполагать публичной поддержки шагов Пхеньяна в такой щекотливой области, как межкорейские отношения. На фоне формирования направленного против КНДР, Китая и России «треугольника» США, Южной Кореи и Японии противники только и ждут повода, чтобы обвинить нас в аналогичных устремлениях, приписав «поддержку» агрессивных действий Севера по подготовке войны против Юга. Некоторые российские обществоведы рассуждают о возможности «постепенной интеграции КНДР в российско-китайскую структуру региональной безопасности» [1]. Надо признать, что северокорейцы, весьма скептически относившиеся к участию в блоках еще в советское время, недавно высказались в пользу «сдерживания расширения агрессивных блоков» на полуострове и в регионе путем «мощной и скоординированной контракции независимых суверенных государств» [2]. Но надо сказать прямо, что ничего даже приближенного к активности в упомянутом выше южном «треугольнике» (включая уже и совместные учения) на северной стороне Восточноазиатского региона не происходит, таких планов не заметно, так что незачем заранее настораживать наших противников. Даже если мы считаем позицию северян касательно объединения Кореи реалистичной и логичной. Как ученый, могу решительно высказаться именно с применением таких терминов, поскольку отказ от практических действий по объединению Кореи и соответствующей риторики отражает реальность и снимает ряд недопониманий (ранее северокорейцы в контактах настойчиво просили нас поддерживать их концепции объединения и критиковать Южную Корею).

Следовательно, надо сохранять линию на то, чтобы «стоять на двух ногах» на полуострове и, несмотря на асимметрию в отношениях с Севером и Югом на нынешнем этапе, все же не допустить зеркального повторения ситуации 1990-х гг., когда улучшение отношений с одной из Корей ставилось ею в прямую зависимость от разрыва отношений с партнерами с другой стороны 38-й параллели. А потому межкорейские отношения должны быть предметом нашей озабоченности только в том случае, если станет реальной перспектива их деградации до прямого конфликта. Пока что, с учетом мощного оборонного потенциала КНДР и гарантий безопасности, содержащихся в новом договоре с Россией, такая перспектива кажется маловероятной.

1. К.В. Бабаев, С.Г. Лузянин. Поворот на Восток. М.: ИКСА РАН, 2024. С. 135.

2. Заявление отдела внешней политики МИД КНДР // «Нодон синмун», 2.7.24