Хельсинки, Мезеберг, Женева: воспоминание о будущем евроатлантической политики

— И что теперь между нами?                

— Я тебе скажу, что теперь между нами.

Нет больше никаких «между нами».       

Квентин Тарантино, «Криминальное чтиво»

Евроатлантическй «треугольник» ждут непростые времена. Берлину, как и Москве, придется иметь дело с Америкой в двух ипостасях — администрацией Трампа и истеблишментом. Нельзя исключать разрыва одной из сторон российско-американских дипотношений, о чем уже поговаривают по ту сторону Атлантики. И хотя отношения между Трампом и Путиным останутся — как гарантия от скатывания к ядерной катастрофе, немцам, возможно, придется примерить на себя роль посредника между Вашингтоном и Москвой. Нормализацию самой европейской политики придется начинать с неконфронтации, то есть отказа от конфронтации, и непроведения политики сфер влияния в зоне общего соседства. Затем может последовать переход к согласованной позитивной повестке дня.

Хотелось бы надеяться, что европейская история пережила свое трагедийное измерение. Тогда не надо ждать ни трагедии, ни фарса, а зрелую драму зрелых и разумных существ, и им не понадобится Бог из машины или болезненный инцидент наподобие того, который примирил известных героев гениальной картины Тарантино, притом, однако, что одному из них все же пришлось убираться из города подобру-поздорову.

— И что теперь между нами?

— Я тебе скажу, что теперь между нами.

Нет больше никаких «между нами».

Квентин Тарантино, «Криминальное чтиво»

Встречи разного уровня, состоявшиеся в последнее время в Хельсинки, Мезеберге и Женеве, убедительно доказывают, что изменился modus operandi современной дипломатии: никаких договоренностей, всё на уровне пресловутых консультаций, зондирования взаимных позиций и, возможно, неформальной координации. Все это относится к европейской/евроатлантической политике. Главное — каждая из сторон обрела свободу рук, которая обязывает, то есть действовать надо на свой страх и риск в полном осознании того, что точно так же будет действовать твой партнер/конкурент/соперник. Это те условия, в которых исключительное значение обретают не только потенциалы, но и политическая воля их задействовать. Разумеется, это не Ницше, но Шопенгауэр, имея в виду формирование желаемой реальности, а не смирение с той, которая «случилась» и отражает свершившиеся факты прошлого.

Как отмечал Владимир Соловьёв, люди факта живут чужой жизнью, в то время как люди веры творят свою. Надо полагать, что именно в этом состоит ключевая особенность нашего времени и современных международных отношений. Если говорить о России, то она не раз оправдывала емкую характеристику ведущего эксперта Королевского института международных отношений (Chatham House) Дж. Шерра, который пять лет назад писал: «Кремль не склонен уклоняться от риска, но он и не безрассуден».

Другая особенность — ускоренное прояснение ситуации вследствие наращивания санкционной политики США, причем не только в отношении России, но и всех других ведущих мировых и региональных держав, включая Китай, Евросоюз/Германию, Турцию и Иран. Как бы то ни было, Россия оказывается в хорошей компании практически всех своих основных партнеров. Эта общность визави Вашингтона куда предпочтительнее, чем если бы Москва подозрительно оказалась вне санкционного давления США: от общности внешнеполитических задач один шаг до общности судеб — это то, с чем в Вашингтоне в силу свойственной американскому менталитету простоты и линейности не хотят и не могут считаться. Если брать отношения США — Россия, то мы получаем наиболее яркий пример взаимной эмансипации, поскольку любой контакт и любые отношения по-своему обязывают, прежде всего к учёту интересов партнёра. Отсюда следует, что компромиссные варианты урегулирования тех или иных региональных проблем, в том числе в рамках так называемых «больших сделок» (Иран на Украину и т.д.), абсолютно исключены. Никаких компромиссов, которые, как правило, только затягивают решение проблем, тогда как их скорейшее урегулирование возможно по оптимальным и реалистичным сценариям, что относится как к Сирии, так и Украине.

Еще один фактор — назревшая с окончанием холодной войны потребность в нормализации всех основных игроков. Если брать геополитическую тройку в составе США, России и Китая, то получается, что Китай возвращается в свое естественное состояние регионального гегемона, правда, спустя 150 лет после Опиумных войн и в условиях, когда в регионе стало тесно, прежде всего вследствие военно-политического и иного присутствия США. Применительно к России мы имеем яркий пример избавления от имперского прошлого, включая территориальные обременения. Всё это контрастирует с положением дел в Америке, которой ещё предстоит доказать, что она может существовать, утратив статус сверхдержавы и мирового гегемона. Разумеется, это проблема не рядовых американцев, а мироощущения элит, которые всерьёз, в том числе в рамках доктрины Вулфовица и расширения НАТО, делали всё, чтобы законсервировать пресловутый «однополярный момент». Это одностороннее урегулирование по итогам холодной войны определяло политико-психологический статус западных элит, инерционное восприятие ими картины мира, как если бы он с тех пор пребывал в замороженном состоянии. И это несмотря на то, что Запад прошёл через такие «стоп-сигналы», как крах экономики доткомов в 2000 г. и глобальный финансовый кризис в 2008-м, уже не говоря о сигналах с российской стороны, будь то Мюнхенская речь В. Путина и Кавказский кризис 2008 г. В итоге мы имеем кризис самосознания американских элит, упорно отторгающих не вписывающуюся в их нарратив реальность, и это притом, что сознание большей части американцев продолжает оставаться исключительно провинциальным (parochial).

Александр Крамаренко:
«Реставрация Мэйдзи» и Россия: сравнительный анализ опыта модернизации

Приходится признать, что ни одна из наших трёх стран никогда не была нормальной в привычном понимании этого слова, если за норму брать нечто среднеевропейское, континентальное послевоенного образца. При этом не будем забывать, что ни Германия после её объединения «железом и кровью», ни Япония после Реставрации Мэйдзи в равной мере не были нормальными, что и предопределило общность их исторических судеб в ХХ веке. Эта анормальность продолжается в силу американской оккупации и особых военно-политических отношений обеих стран с США.

Но важнейшая для судеб мира анормальность касается самой Америки. Собственно, весь смысл философии президента Д. Трампа состоит именно в поиске этой нормальности за ширмой традиционных американских мифологем, включая претензию на исключительность. Свою формулу нормальности Америки дали авторы опубликованного в ноябре 2011 г. «Видения национальной стратегии» (A National Strategic Narrative), в котором содержался призыв к демилитаризации американской внешней политики и стратегического мышления. В предисловии к этому документу Анна-Мария Слотер (до этого в течение двух лет возглавляла внешнеполитическое планирование в Госдепартаменте при Хиллари Клинтон) так суммировала задачу: перейти «от контроля в закрытой системе к вызывающему доверие влиянию в открытой системе», «от сдерживания посредством устрашения и обороны — к гражданскому вовлечению и конкуренции».

По сути, мир имеет дело с подлинной американской трагедией, причём в условиях, когда само понятие трагедии отсутствует в американском сознании, на что указывает и пресловутая Американская мечта, насквозь проникнутая волюнтаризмом и негативизмом по отношению к любой неудаче. Все остальные страны, будь то Китай и Россия, Германия и Япония, прошли через свои национальные катастрофы, и зачастую не одну, которые подготовили их к нормальному, в ряду других ведущих государств мира существованию. Возможно, поэтому российские американисты оказались в растерянности перед столь исторически беспрецедентной ситуацией (признаюсь, что сам до определённого времени свято верил в то, что американские элиты всегда смогут «мягко посадить» страну в любую новую реальность и рационально решать свои внешнеполитические задачи).

Именно в условиях этого кризиса национального самосознания американских элит следует рассматривать их болезненную зацикленность на России и её политическом руководстве. Они не приемлют того, что инстинктивно понял и принял Д. Трамп, а с ним и его электорат, а именно указание всего российского опыта последних 25 лет на то, что есть жизнь после потери империи и статуса сверхдержавы. Весь сюрреализм реакции вашингтонской элиты на Россию, которую, казалось бы, готовы были забыть, определяя подъём Китая в качестве ключевого геополитического вызова, и может только объяснять экзальтацию по поводу якобы российского вмешательства в президентские выборы 2016 г. и «дела Скрипалей». Всё это слишком надуманно и высосано из пальца, чтобы быть убедительным для большинства собственного общественного мнения и достойным самой Америки как великой страны.

Процесс адаптации Америки к новой геополитической реальности, в которой нет места для сверхдержав, чрезмерно затянулся. Б. Клинтон 8 лет наслаждался вновь обретенным статусом «единственной сверхдержавы»; Дж. Буш-мл. со своей камарильей неоконов столько же занимался разрушением Америки изнутри и её международного положения; Б. Обама в свои два срока как бы председательствовал при происходящем, получив мандат на перемены от электората, но не от истеблишмента. 24 года (!) были потеряны для кардинальной трансформации Америки в соответствии с требованиями времени. Неудивительно поэтому, что история востребовала такого радикального преобразователя, как Д. Трамп, который оказался в состоянии по достоинству отнестись ко всему интеллектуальному и идейному наследию элит, прежде всего послевоенного периода, то есть как к хламу, который не имеет никакого отношения к будущему — оно всегда open-ended и не приемлет никаких «последних слов» (они остаются за Богом и историей).

Естественно, что потеряло смысл и всё стратегическое планирование, исходившее из прежней системы координат. Поэтому всякого рода инвективы, в том числе на уровне книг бывших сотрудников Белого дома (Unhinged и др.), бьют мимо цели. На первый план вышли проблемы внутреннего развития и — надо ли в этом убеждать? — вся внешняя стратегия должна быть продолжением внутренней политики. В этом Россия/Кремль тоже выглядит некой Немезидой с нашим сравнительно быстрым и по средствам геополитическим возрождением, особенно если учесть перспективы современной большой войны с применением сил общего назначения (см. мой материал на сайте РСМД). Нам остается только надеяться на то, что милитаризм новой администрации США будет направлен внутрь — как элемент трансформационной мобилизации американского общества. Это не значит, что не будет опасных выбросов вовне, к примеру, в форме «искрений» по линии соприкосновения американских/натовских военных с российскими.

Александр Крамаренко:
«Большая война» в Европе: точка зрения Запада

Очевидно, что проблема Германии остаётся ключевой для будущего Европы. Это не только субъективно — на это так же смотрят англосаксы. Англичане не приемлют своего участия в том, что похоже на германский порядок в Европе, а американцы признают, что Евросоюз не только не ослабил Германию, но наоборот, её усилил за счёт «мягкого» евро и наличия у Берлина европейской квазиимперии в форме еврозоны. Проблемы у Берлина возникают и внутри Евросоюза — достаточно назвать Польшу и всю Вышеградскую четверку. В этих условиях Берлин должен особенно ценить историческое примирение с Россией, которое, как это хорошо знает А. Меркель, вряд ли было бы возможным без опыта ГДР.

Ключевые параметры нормальности — суверенитет и независимость, которые уже вполне обрела Россия. В этом русле мыслили те, кто призывал к «нормализации» Америки сразу по окончании холодной войны (Дж. Киркпатрик и др.), высказываясь за роспуск НАТО и за то, чтобы Америка «занялась своими делами». О варианте «независимой Америки» писал И. Бреммер в своей книге «Сверхдержава» еще в 2015 году. Другими словами, требуется отказ от имперского проекта, на что, собственно, и нацелена двусторонняя «транзакционная дипломатия» Трампа. Ясно, что это означает в случае с Германией, судьба которой напрямую связана с будущим Еврозоны: или она сольется в подлинном интеграционном проекте, пусть даже в сокращенном варианте нового издания Империи Карла Великого, или придется признать европроект утопией и тогда уже вся Европа будет балансировать сильную и суверенную Германию, но в качественно новой, трансконтинентальной геополитической и геоэкономической среде.

В условиях после окончания холодной войны и начала преодоления прежнего раскола Европы требуется новая формула евроатлантической стабильности. Разумеется, не молотовское «сильная Германия — залог мира в Европе». Всё указывает на то, что ею должен стать комплекс отношений по линии Вашингтон-Берлин-Москва, которые решают общую задачу своей нормализации. При этом у Вашингтона остаются прежние рычаги сдерживания Германии, прежде всего НАТО. Таково и значение общезападной антироссийской политики, которая может оказаться для немцев ловушкой в свете в том числе требований о повышении членами Альянса военных расходов до 2% ВВП (а то и 4%). Пока трудно судить о том, удастся ли Берлину и Евросоюзу в целом отделаться от американского сланцевого газа посредством строительства СПГ-терминалов. По крайней мере, в области энергетической политики Европы отношения между Россией и США обретают характер конкуренции, хотя пока и не совсем честной с американской стороны. Можно также предположить, что в условиях санкционного давления американцев (в связи с Ираном) для германской промышленности особое значение приобретает практически неисчерпаемый потенциал развития России, причём на имеющейся технологической основе, а не в рамках некой грядущей технологической революции.

Нельзя не заметить, что «дело Скрипалей» и вся прочая «химия», используемая против России на бездоказательной основе, является развитием тезиса Дж.Буша-мл. о том, что «единственная сверхдержава» не может быть ограничена в своих действиях никакими правовыми рамками. Что, в свою очередь, отсылает нас к мысли Г.Киссинджера о том, что любая империя стремится стать международной системой: это можно было бы понять, но не на стадии же её упадка и дезинтеграции.

Кстати, раз речь зашла о Скрипалях, сам тезис о «фейковых новостях», которые ищут не там, где надо, напоминает максиму Ларошфуко о том, что многие не подозревали бы, что они любят, если бы не слышали о существовании любви. Похоже, что тем, кто запугивает «фейковыми новостями», хотелось бы перевести в эту категорию Брекзит и президентство Трампа, но пока не очень получается. Надо полагать, поэтому элиты стремятся разыграть милитаризм администрации в свою пользу. И тут «дело Скрипалей», в котором британские власти, похоже, зашли в тупик и призывают экстрасенсов, предстает в своем подлинном значении — как безответственная и преступная импровизация с целью спровоцировать на сирийской «почве» вооруженный конфликт между США и Россией, который «все спишет».

Еще А. Тойнби указал на то, что милитаризм является средством саморазрушения империй. Ту же истину вещает Шекспир устами Улисса (в «Троиле и Крессиде»):

Давно бы тяжко дышащие волны

Пожрали сушу, если б только сила

Давала право власти…

И все свелось бы только к грубой силе,

А сила — к прихоти, а прихоть – к волчьей

Звериной алчности, что пожирает

В союзе с силой все, что есть вокруг,

И пожирает самое себя.

Александр Крамаренко:
США и Россия: стратегическая совместимость?

Поэтому можно только приветствовать гонку вооружений, если США ее развяжут как средство дисциплинирования союзников и прежде всего Германии. Американцам придется столкнуться не с ситуацией времен холодной войны, а с фундаментальными ограничителями, в том числе финансового порядка (см. мой материал на сайте РСМД). При этом нельзя сбрасывать со счетов то обстоятельство, что Россия в рамках модернизации своих Вооруженных сил ненароком выиграла гонку обычных вооружений и сделала мощные технологические заделы в части ядерных. Так что союзников придется подписывать на весьма долгосрочный проект. Дополнительную опасность будут создавать стратегические вооружения в обычном оснащении, если сторонам захочется проверить их в деле. К этому следует добавить вариант попытки Вашингтона разместить в Европе новые наземные или наземного базирования (складируемые авиабомбы) ядерные вооружения под предлогом слома Договора о ракетах средней и меньшей дальности.

Пока же американские элиты, похоже, правят тризну по Джону Маккейну посредством принятия рекордного военного бюджета, наращивания антироссийских санкций и очередного ракетно-бомбового удара по сирийским правительственным силам, готовящимся ликвидировать последний оплот террористов в стране (провинция Идлиб) и тем самым положить конец вооруженному конфликту. Последнее отвечало бы интересам Израиля, поскольку лишило бы оснований иранское военное присутствие в Сирии. Эксперты широко признают, что джихадисты конролируют 70% анклава и намереваются упредить штурм правительственных сил собственным наступлением. По цитируемому СМИ мнению приданного антиигиловской коалиции американского дипломата Бретта Макгурка, «провинция Идлиб — самое крупное безопасное убежище «Аль-Каиды» после терактов 11 сентября».

Как бы то ни было, евроатлантическй «треугольник» ждут непростые времена. Берлину, как и Москве, придется иметь дело с Америкой в двух ипостасях — администрацией Трампа и истеблишментом. Нельзя исключать разрыва одной из сторон российско-американских дипотношений, о чем уже поговаривают по ту сторону Атлантики. И хотя отношения между Трампом и Путиным останутся — как гарантия от скатывания к ядерной катастрофе, немцам, возможно, придется примерить на себя роль посредника между Вашингтоном и Москвой. Нормализацию самой европейской политики придется начинать с неконфронтации, то есть отказа от конфронтации, и непроведения политики сфер влияния в зоне общего соседства. Затем может последовать переход к согласованной позитивной повестке дня.

Хотелось бы надеяться, что европейская история пережила свое трагедийное измерение. Тогда не надо ждать ни трагедии, ни фарса, а зрелую драму зрелых и разумных существ, и им не понадобится Бог из машины или болезненный инцидент наподобие того, который примирил известных героев гениальной картины Тарантино, притом, однако, что одному из них все же пришлось убираться из города подобру-поздорову.