Иран на Ближнем Востоке: часть проблемы или часть решения?

На Западе в целом и во Франции в частности принято считать, что Иран является частью ближневосточной проблемы, а не ее решения, в то время как друзья и партнеры Ирана, включая Россию, утверждают обратное. При всех имеющихся разногласиях существует широкий международный консенсус в отношении того, что поскольку с фактом присутствия Ирана на карте Ближнего Востока ничего поделать нельзя, то с Исламской Республикой необходимо так или иначе договариваться о каких-то взаимоприемлемых правилах игры в регионе.

Четыре года назад продолжительный и очень сложный многосторонний переговорный процесс привел к подписанию ядерного соглашения с Тегераном. Оптимисты полагали, что СВПД не только окончательно закроет вопрос о приобретении Тегераном ядерного оружия, но и ознаменует собой первый шаг на пути интеграции Ирана в систему региональной безопасности в качестве законного и ответственного игрока. Предполагалось, что План позволит открыть страну для международной торговли, инвестиций, а также культурных и гуманитарных контактов, что, в свою очередь, будет содействовать нормализации обстановки в ближневосточном регионе. К сожалению, за четыре прошедших года эти надежды так и не сбылись.Во-первых, сами иранцы, строго соблюдая свои обязательства по СВПД, не только не смягчили свою региональную политику, но, напротив, усилили поддержку, в том числе финансовую, подконтрольным Тегерану силам в Сирии и в других странах. Во-вторых, пришедшая в 2016 г. к власти в США администрация Трампа решительно отвергла политику своих предшественников в отношении Ирана; курс Барака Обамы на разрядку и компромиссы с Тегераном сменился курсом на усиление военного, дипломатического и экономического давления на Исламскую Республику. Белый дом вышел из СВПД, ввел новые жесткие санкции против Тегерана и начал энергично формировать в регионе максимально широкую антииранскую коалицию.

В итоге уровень стабильности в регионе на данный момент еще ниже, чем он был четыре года назад; растут взаимные подозрения, повсеместно все громче звучит провокационная и воинственная риторика. С начала XXI века вероятность развязывания большой войны между Ираном и рядом союзников США на Ближнем Востоке — или даже прямого американо-иранского военного столкновения — еще никогда не была столь высокой.

Сегодня Иран стоит на историческом перепутье. Он может пойти по пути активизации деструктивной деятельности в регионе, подрывая безопасность своих противников, разжигая религиозные и этнические конфликты в регионе, саботируя усилия по де-эскалации насилия и используя в своих интересах многочисленные кризисы в арабском мире, которые с неизбежностью будут возникать на протяжении всего обозримого будущего. С другой стороны, Иран может занять конструктивную позицию ответственного регионального игрока, решающего вместе с соседями общие проблемы безопасности. Выбор, разумеется, должны сделать в самом Тегеране. Однако решение руководства Исламской Республики будет отчасти зависеть от того, насколько умело и последовательно нерегиональные великие державы, присутствующие на Ближнем Востоке, будут проводить политику «кнута и пряника» в отношении Тегерана. Поскольку США под руководством Дональда Трампа, судя по всему, делают ставку только на «кнут», то дефицит «пряников» предстоит восполнить Европе, России и Китаю, даже если политика Ирана им далеко не всегда нравится.

На выбор иранского руководства могут оказать влияние три набора положительных стимулов, эффективность которых окажется тем выше, чем теснее будет сотрудничество России и Европы в использовании этих инструментов.

1. Прежде всего, Россия и Европа должны сделать все возможное для спасения СВПД, несмотря на выход из этого соглашения Соединенных Штатов. Российская и европейская дипломатия должны совместными усилиями дать возможность «спасти лицо» обеим сторонам в этом жестком противостоянии.
2. Второй шаг — достичь взаимопонимания о роли Ирана в Сирии. Москва — при поддержке Европы — могла бы создать благоприятные условия для добровольного ограничения иранцами своего присутствия, как это было сделано на юго-западе Сирии. При этом Ирану может быть предоставлено место за столом переговоров по политическому урегулированию в Сирии.
3. Третий шаг: договориться о месте Ирана в будущей региональной системе безопасности. Интеграция Ирана делает его заинтересованным и ответственным участником региональной политики, а его отторжение порождает искушение в Тегеране стать главным деструктивным фактором в регионе.

Вряд ли кто-то будет отрицать ключевую роль Ирана в формировании ближневосточной повестки дня в сфере безопасности. О чем бы ни шла речь — об урегулировании сирийского конфликта, о государственном строительстве в Ираке, о гражданской войне в Йемене или о политической динамике в Ливане — разговор неизбежно выходит на обсуждение позиций и устремлений Исламской Республики. Ее влияние на регион глубоко и многообразно, результаты этого влияния неоднозначны и противоречивы.

На Западе в целом и во Франции в частности принято считать, что Иран является частью ближневосточной проблемы, а не ее решения, в то время как друзья и партнеры Ирана, включая Россию, утверждают обратное. При всех имеющихся разногласиях существует широкий международный консенсус в отношении того, что поскольку с фактом присутствия Ирана на карте Ближнего Востока ничего поделать нельзя, то с Исламской Республикой необходимо так или иначе договариваться о каких-то взаимоприемлемых правилах игры в регионе.

Обманутые надежды

Андрей Кортунов:
Иран ставит ультиматум Европе: обречена ли ядерная сделка?

Четыре года назад продолжительный и очень сложный многосторонний переговорный процесс привел к подписанию ядерного соглашения с Тегераном. Успешное принятие Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) вселило во многих странах надежду, что эта договоренность станет поворотным моментом в отношениях Ирана с внешним миром, в том числе с его ближневосточными соседями. Оптимисты полагали, что СВПД не только окончательно закроет вопрос о приобретении Тегераном ядерного оружия, но и ознаменует собой первый шаг на пути интеграции Ирана в систему региональной безопасности в качестве законного и ответственного игрока. Предполагалось, что План позволит открыть страну для международной торговли, инвестиций, а также культурных и гуманитарных контактов, что, в свою очередь, будет содействовать нормализации обстановки в ближневосточном регионе.

К сожалению, за четыре прошедших года эти надежды так и не сбылись. Скорее, произошло обратное. Во-первых, сами иранцы, строго соблюдая свои обязательства по СВПД, не только не смягчили свою региональную политику, но, напротив, усилили поддержку, в том числе финансовую, подконтрольным Тегерану силам в Сирии и в других странах. Во-вторых, пришедшая в 2016 г. к власти в США администрация Трампа решительно отвергла политику своих предшественников в отношении Ирана; курс Барака Обамы на разрядку и компромиссы с Тегераном сменился курсом на усиление военного, дипломатического и экономического давления на Исламскую Республику. Белый дом вышел из СВПД, ввел новые жесткие санкции против Тегерана и начал энергично формировать в регионе максимально широкую антииранскую коалицию.

Как и следовало ожидать, столь резкое изменение политики США оказало серьезное воздействие на баланс политических сил внутри Ирана — консерваторы и идеологи все чаще стали брать верх в Тегеране над реформаторами и прагматиками. В итоге уровень стабильности в регионе на данный момент еще ниже, чем он был четыре года назад; растут взаимные подозрения, повсеместно все громче звучит провокационная и воинственная риторика. Пожалуй, с начала XXI века вероятность развязывания большой войны между Ираном и рядом союзников США на Ближнем Востоке — или даже прямого американо-иранского военного столкновения — еще никогда не была столь высокой.

Тегеран перед историческим выбором

Сегодня Иран стоит на историческом перепутье. Он может пойти по пути активизации деструктивной деятельности в регионе, подрывая безопасность своих противников, разжигая религиозные и этнические конфликты в регионе, саботируя усилия по де-эскалации насилия и используя в своих интересах многочисленные кризисы в арабском мире, которые с неизбежностью будут возникать на протяжении всего обозримого будущего. С другой стороны, Иран может занять конструктивную позицию ответственного регионального игрока, решающего вместе с соседями общие проблемы безопасности, ищущего сбалансированные решения в сложных региональных конфликтах и избегающего действий, которые увеличивают риски непреднамеренной эскалации.

Этот выбор, разумеется, должны сделать в самом Тегеране. Однако решение руководства Исламской Республики будет отчасти зависеть от того, насколько умело и последовательно нерегиональные великие державы, присутствующие на Ближнем Востоке, будут проводить политику «кнута и пряника» в отношении Тегерана. Поскольку США под руководством Дональда Трампа, судя по всему, делают ставку только на «кнут», то дефицит «пряников» предстоит восполнить Европе, России и Китаю, даже если политика Ирана им далеко не всегда нравится.

На выбор иранского руководства могут оказать влияние три набора положительных стимулов, эффективность которых окажется тем выше, чем теснее будет сотрудничество России и Европы в использовании этих инструментов. Каждый из этих стимулов имеет свою политическую цену для стран, которые готовы к ним прибегнуть. Никто не будет застрахован от критики и сопротивления со стороны многочисленных скептиков и противников «умиротворения Ирана», в том числе тех, кто сегодня командует в Белом доме. Более того, даже самое активное и последовательное применение этих стимулов не может гарантировать, что все решения, которые примет иранское руководство, окажутся правильными и ответственными. Однако эти стимулы определенно повысят шансы на то, что в Тегеране будет сделан правильный выбор относительно будущей иранской роли на Ближнем Востоке.

Первый шаг: спасти ядерную сделку

Пётр Кортунов:
Новые горизонты «Иранской сделки»

Прежде всего, Россия и Европа должны сделать все возможное для спасения СВПД, несмотря на выход из этого соглашения Соединенных Штатов. Изначально иранское руководство видело в соглашении политический катализатор, который позволит открыть путь к экономическому, технологическому и политическому сотрудничеству страны в первую очередь именно с Соединенными Штатами. Когда выяснилось, что при администрации Трампа этой цели достичь не удастся, давление на СВПД со стороны консервативных политических сил в Тегеране начало быстро расти. И политическом руководству Ирана становится все труднее этому давлению противостоять.

Решение о приостановке выполнения Ираном отдельных положений СВПД, объявленное президентом Хасаном Роухани 8 мая, — серьезный сигнал о том, что сохранение соглашения отнюдь не гарантировано. Еще более серьезным сигналом следует считать прозвучавшее из Тегерана предупреждение участникам СВПД, что, в случае невыполнения ими ряда условий в течение 60 дней, Иран готов идти дальше в отказе от своих обязательств по соглашению. Более того, иранское руководство начинают сомневаться в целесообразности сохранения членства страны в Договоре о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО).

Сторонники жесткой линии в Тегеране уже приступили к наращиванию в регионе своего прямого или опосредованного военного присутствия, начав подготовку к масштабному столкновению (или даже к возможному провоцированию такого столкновения), по крайней мере, с Израилем. По некоторым оценкам, Иран увеличивает поставки своим ближневосточным партнерам ракетных систем, что также служит подтверждением обоснованности этой тревожной тенденции.

Оценки иранской политики и иранских целей в регионе со стороны России и со стороны ведущих европейских держав совпадают далеко не во всем. Москва не столь категорична в своих подходах к иранской баллистической программе и менее склонна осуждать его так называемые «дестабилизирующие» действия в регионе. При этом Россия настроена решительно против увязывания этих вопросов с выполнением СВПД. Однако по крайней мере по двум вопросам у России и Европы нет разногласий. Прежде всего, обе стороны крайне заинтересованы в предотвращении кризиса нераспространения ядерного оружия, практически неизбежного в случае решения Тегерана отказаться от ограничений, накладываемых на него условиями СВПД или ДНЯО. Кроме того, Россия и Европа крайне обеспокоены перспективой военной эскалации в Сирии, равно как и в других конфликтных точках Ближнего Востока.

С учетом решений, принятых в Тегеране 8 мая, у России и Европы имеется больше оснований, чем когда бы то ни было раньше, для совместных или параллельных действий в целях спасения СВПД. Европейцы уже начали работу в этом направлении, создав особый механизм (т. н. INSTEX) для облегчения торговли с Ираном в условиях наращивания американских санкций. Однако в Тегеране полагают, что эти усилия пока не оправдали ожиданий иранской стороны, а потому недавно заявленная новая иранская позиция по СВПД недвусмысленно имеет целью усилить давление именно на Европу.

Сложившаяся ситуация может породить у Москвы соблазн также винить во всем Европу и ограничиться призывами к европейцам «делать больше». Но такая позиция, на наш взгляд, была бы недальновидной. Россия, как и Китай, могли бы также сделать больше для спасения СВПД, например, в ходе выполнения своих обязательств в сфере содействия развитию иранской ядерной энергетики, содержащихся в положениях СВПД.

В более широком плане, для России, Китая и ведущих европейских стран настало время выйти на новый уровень координации усилий, касающихся торговли с Ираном, а также и политических отношений с этой страной, как, впрочем, и с Соединенными Штатами. Россия и Европа обладают несомненными сравнительными преимуществами для того, чтобы направлять скоординированные сигналы в Тегеран и в Вашингтон и содействовать де-эскалации американо-иранского противостояния.

В идеале, российская и европейская дипломатия должны совместными усилиями дать возможность «спасти лицо» обеим сторонам в этом жестком противостоянии. В отношении Ирана надо делать акцент на то, что, как неоднократно заявляли иранские лидеры, Тегеран не заинтересован в развале СВПД. Применительно к США нужно отталкиваться от столь же многократных заявлений президента Трампа о том, что он готов к прямым переговорам по всем спорным вопросам с иранской стороной.

Второй шаг — достичь взаимопонимания о роли Ирана в Сирии

Андрей Кортунов:
Чего хочет добиться Вашингтон от Тегерана?

России и Европе следует приложить усилия для преодоления существующих между ними разногласий по поводу военного присутствия Ирана в Сирии и его роли там в целом. Не исключено, что на практике добиться сближения позиций можно путем разграничения разногласий, касающихся отдаленного будущего Сирии, и тех, что связаны с решением ближайших задач завершения военного конфликта в этой стране. То есть, роль Ирана в Сирии в ходе пока продолжающегося военного конфликта и его роль после завершения конфликта — это два отдельных, хотя и связанных друг с другом вопроса.

Что касается долгосрочной перспективы, то России и Европе уже пора приступить к обсуждению возможных вариантов развития событий, которые так или иначе решат судьбу иностранного военного присутствия в Сирии. Нет сомнений, что окончательное решение по этим вопросам будут принимать сами сирийцы. Тем не менее, из многочисленных бесед с сирийцами совершенно очевидно, что большинство из них выступают против нахождения в стране иностранных войск, за исключением российских баз. Представляется целесообразным достичь договоренности между великими державами о принятии дорожной карты, которая поможет реализовать на практике это желание сирийского народа. Такая дорожная карта могла бы, среди прочего, включать обращение к Тегерану — наряду с другими странами, имеющими в данный момент военное присутствие в Сирии, — с просьбой вывести из страны все группировки подконтрольных ему ополченцев и свой военный персонал.

В краткосрочной перспективе Иран невозможно заставить уйти из Сирии лишь на том основании, что этого хотят великие державы или соседние государства. Тем не менее, Москва — при поддержке Европы — могла бы создать благоприятные условия для добровольного ограничения иранцами своего присутствия, как это было сделано на юго-западе страны. Иран, например, мог бы взять на себя обязательство не использовать Сирию в качестве плацдарма для проведения операций против соседних стран или как учебного центра для подготовки радикальных военизированных формирований. При этом Ирану может быть предоставлено место за столом переговоров по политическому урегулированию в Сирии. Подобный подход должен распространяться не только на военных и военизированные формирования Ирана, но и на все другие иностранные войска, находящиеся сегодня в Сирии.

Кроме того, Россия и ведущие европейские страны могли бы предпринять осторожные, но серьезные совместные усилия с тем, чтобы удержать сторонников жесткой линии в Тегеране от принятия необдуманных шагов в Сирии, которые сделают возобновление диалога с Ираном очень трудным, если вообще возможным для его оппонентов — как в регионе Ближнего Востока, так и за его пределами. Одновременно, параллельными или совместными политическими действиями Европе и России можно было бы продемонстрировать Ирану уважение за проявления сдержанности и готовности к сотрудничеству в Сирии. Положительную роль сыграло бы более частое нанесение политических визитов в Тегеран, а также более активное и последовательное вовлечение Ирана в многосторонние форматы, занимающиеся сирийской проблемой.

Третий шаг: договориться о месте Ирана в будущей региональной системе безопасности

Третий набор стимулов представляет наибольшую сложность для практической реализации, но при этом является и самым многообещающим в долгосрочной перспективе. Речь идет о закреплении за Ираном соответствующего места в будущей системе безопасности на Ближнем Востоке. В регионе и за его пределами распространено мнение, что любая надежная система безопасности на Ближнем Востоке по определению должна строиться против Ирана, а не вместе с Ираном. Утверждается, что Исламская Республика вообще не принадлежит к региону, является посторонней силой в регионе, и должна быть так или иначе вытеснена с Ближнего Востока, как иранские военные должны быть вытеснены из Сирии.

На наш взгляд, такая позиция не только ошибочна, но и опасна. Даже если не принимать во внимание тот факт, что Иран находился в самом тесном соседстве с арабским миром на протяжении тысячелетий, если забыть о глубоком взаимном проникновении и взаимном влиянии персидской и рабской культур, не вызывает сомнения, что общим интересам отвечает интеграция Ирана в регион, а не его отторжение. По очень простой причине: интеграция Ирана делает его заинтересованным и ответственным участником региональной политики, а его отторжение порождает искушение в Тегеране стать главным деструктивным фактором в регионе.

Инклюзивная система коллективной безопасности на Ближнем Востоке, включающая Иран (а также другие неарабские государства региона), не появится завтра или даже через три–пять лет. Тем не менее, общность взглядов России и Европы на такую систему уже стала бы важным достижением и четким сигналом как для Тегерана, так и для его нынешних противников в регионе. Это также показало бы, что нынешняя конфронтация между США и Ираном не должна быть основополагающим фактором, определяющим будущее Ближнего Востока окончательно и бесповоротно.

Для наполнения такого долгосрочного видения реальным содержанием Россия и Европа могли бы разработать конкретные предложения относительно дополнительных, достаточно скромных, но практических мер укрепления доверия между Ираном и его ближневосточными соседями. В частности, они могли бы включать проведение регионального диалога по военным доктринам и регулярные встречи министров обороны, а также установление «горячих линий» между национальными оборонными ведомствами. Кроме того, стороны могли бы договориться о предварительном уведомлении о военных учениях и полетах, приглашении на такие учения наблюдателей, извещении друг друга о приобретении новейших видов сложного оружия и так далее. Пусть эти меры покажутся кому-то слишком малозначащими, техническими и недостаточными — на данном этапе и они будут очень важным индикатором стремления всех региональных игроков избежать большой войны на Ближнем Востоке.

Впервые опубликовано на сайте Института Монтеня.