Ближний Восток между США и Россией в 2016 г.: чего опасаться Москве?
Макет центра города Алеппо, сделанный
14-летним сирийским подростком,
31 августа 2015
Вход
Авторизуйтесь, если вы уже зарегистрированы
(Голосов: 1, Рейтинг: 5) |
(1 голос) |
К.полит.н., доцент, директор Института международных исследований, Центра перспективных американских исследований ИМИ МГИМО МИД России
Разбалансировка региональной безопасности на Ближнем Востоке, которая, вероятнее всего, будет выражаться в усугублении текущих и обострении только нарождающихся кризисов, потребует от России и США в 2016 г. больших решений. Очевидно, что Кремль и Белый дом не раз окажутся перед необходимостью делать судьбоносный для себя и региона выбор. Наиболее уязвимыми в этом отношении выглядят Сирия и Йемен. Способность удержаться от солидаризации с чьей-либо позицией во многом будет служить индикатором степени зрелости ближневосточной стратегии, причем как для России, так и для США.
Принятая в конце 2015 г. по совместной инициативе России и США резолюция Совета Безопасности ООН 2254 была воспринята как позитивный знак в умении двух государств договариваться, несмотря на сохраняющийся конфронтационный характер отношений по первостепенным для безопасности мира вопросам. Решение работать с Москвой по сирийскому конфликту в парадигме венских соглашений, т.е. с привлечением к переговорному процессу представителей президента Сирии Б. Асада, далось Вашингтону непросто. В конечном счете администрации Б. Обамы пришлось проявить политическую волю и искусство маневрирования, чтобы, с одной стороны, преодолеть оппозицию по этому вопросу со стороны аравийских монархий, с другой — избежать восприятия данного решения как признания легитимности Б. Асада и правоты Москвы.
Стратегический расчет Белого дома и Кремля
В Вашингтоне найдется немало людей, убежденных в том, что текущая система безопасности на Ближнем Востоке плохо справляется с предотвращением кризисов, не обеспечивает стабильность и малоэффективна даже как площадка для диалога, в том числе по причине своего «репрезентативного элитаризма». Институционализированные арабами структуры безопасности, в которых первая скрипка зачастую принадлежит монархиям Залива, исключают участие других ключевых региональных игроков, в частности Ирана. Они представляют собой скорее «кружки для своих», чем институты, способные решать актуальные задачи безопасности. В связи с этим всестороннее вовлечение Ирана поможет, как полагают сторонники этой идеи, более эффективно решать подобные вопросы, снизить градус противостояния с арабскими монархиями Залива и сделать Тегеран более ответственным за свои действия. Особенно это касается тех решений, которые могут потенциально угрожать интересам США. Вашингтон не рассматривает отношения с Ираном как альтернативу своему сотрудничеству с государствами Залива. Насколько сами арабские монархии и Иран готовы к совместному выстраиванию региональной безопасности — вопрос открытый. Однако подобный американский проект носит долгосрочный характер, и с большой долей вероятности он будет продвигаться уже следующей администрацией.
Насколько сами арабские монархии и Иран готовы к совместному выстраиванию региональной безопасности — вопрос открытый.
Американским союзникам в регионе из числа аравийских монархий подобный подход кажется близоруким. Разочарование политикой администрации Б. Обамы, возможно, не главный из множества факторов, побудивших Саудовскую Аравию пойти на текущее обострение конфронтации с Ираном. Тем не менее в условиях серьезного экономического спада, кризиса управления и внутриполитической нестабильности это чувство совершенно точно обострило возрастающее у Эр-Рияда ощущение небезопасности, потери регионального влияния и утраты авторитета среди монархий Залива.
Весьма симптоматично общее настроение элит в регионе отражают слова члена королевской семьи Катара, произнесенные в недавней частной беседе. Шейх, в частности, сетовал на то, что у монархий Залива формируется стойкое ощущение, что все ключевые вопросы в регионе решаются без их участия: ни российская операция в Сирии, ни переговоры США с Ираном предварительно не обсуждались со столицами в Заливе. По его мнению, отсутствие у элит четкого понимания конечных целей как российского присутствия, так и американской политики способствует нагнетанию атмосферы нервозности, непредсказуемости и повышению рисков. В конечном счете все это толкает их на шаги, которые в долгосрочной перспективе могут оказаться авантюрными.
Новая региональная эскалация как тест на зрелость стратегий России и США
Разрыв дипломатических отношений между Саудовской Аравией и Ираном оформил взаимное неприятие и антагонизм, которые долгое время находили выход в опосредованных военных конфликтах двух стран (прокси-войны). Дальнейшая разбалансировка региональной безопасности, которая, вероятнее всего, будет выражаться в усугублении текущих и обострении только нарождающихся кризисов, потребует от России и США в 2016 г. больших решений. Очевидно, что Кремль и Белый дом не раз окажутся перед необходимостью делать судьбоносный для себя и региона выбор.
Возрастает вероятность схода сирийского урегулирования с рельсов венских договоренностей. Ключевые региональные участники переговоров в Вене — Иран и КСА — имеют все меньше стимулов выполнять свою часть обязательств.
Наиболее уязвимыми в этом отношении выглядят Сирия и Йемен. Возрастает вероятность схода сирийского урегулирования с рельсов венских договоренностей. Ключевые региональные участники переговоров в Вене — Иран и КСА — имеют все меньше стимулов выполнять свою часть обязательств. Напротив, они склонны в более агрессивной манере поддерживать своих «прокси», поставляя им оружие в надежде сдвинуть баланс в свою сторону. Конфликт в Йемене также имеет все шансы и дальше развиваться по деструктивному сценарию с превращением даже в более приоритетный для саудитов фронт борьбы, чем Сирия. Тех, кто изначально скептически относился к перспективам мирного урегулирования обоих конфликтов, беспокоит не столько ухудшение динамики региональных кризисов в результате ирано-саудовского конфликта, сколько сложности, которые непременно возникнут в способности договариваться, в выработке и реализации политики как для остальных региональных игроков, так и для внерегиональных акторов, включая США и Россию.
Руслан Мамедов:
Радикализация оппозиции в сирийском
кризисе: от условно умеренной
к исламистской. Трансформация «Джейш
аль-Ислам»
Способность удержаться от солидаризации с чьей-либо позицией во многом будет служить индикатором степени зрелости ближневосточной стратегии, причем как для России, так и для США. В интересах этих двух держав не допустить того, чтобы к конфликту между Ираном и КСА, который уже позиционируется (справедливо или нет) как суннитско-шиитское соперничество, добавилось измерение великодержавного противостояния. Подобное развитие событий, во-первых, быстро истощит ресурсы российской внешней политики в регионе, во-вторых, отвлечет от задач, реализация которых действительно важна для обеспечения безопасности страны. Усиление КСА или Ирана посредством солидаризации с позицией одного из этих игроков или намеренное снижение американского влияния в регионе к таким задачам не относятся.
Американцы, вероятнее всего, будут стремиться избегать вовлечения в ирано-саудовский конфликт на стороне одного из участников. Несмотря на союзнические обязательства перед КСА и многолетнюю мантру американской внешнеполитической риторики об Иране как факторе региональной дестабилизации, многие в экспертно-политическом истеблишменте США полагают, что этот термин уместен скорее в отношении саудитов. В чужой войне Вашингтон не желает позиционировать себя даже в качестве посредника. Дипломатический нейтралитет с осуждением нападения на посольство КСА в Иране и более мягкой «озабоченностью» по поводу казни, случившейся в Саудовской Аравии, представляется администрации Б. Обамы более безопасным курсом, по крайней мере на данном этапе.
Способность удержаться от солидаризации с чьей-либо позицией во многом будет служить индикатором степени зрелости ближневосточной стратегии, причем как для России, так и для США.
При этом велика вероятность смещения фокуса внимания международного сообщества с борьбы с «Исламским государством» (запрещенная в России организация) на разрастающийся конфликт суннитов и шиитов или по крайней мере на его подачу в таком ключе. Реализация данного сценария дает ИГ не только возможность перегруппироваться и восстановиться после нанесенного ущерба, но и шанс на новое перерождение как идеологического ядра и ударной силы в борьбе с шиитами в регионе. Разумеется, такое позиционирование будет не полностью отражать истинную природу ИГ. Однако организация может окончательно восприниматься в качестве таковой, в частности населением и элитами арабских стран Залива, что приведет к усилению ее политических позиций на Ближнем Востоке и за его пределами. Еще до начала эскалации конфликта между КСА и Ираном идеям «Исламского государства» симпатизировали около 63 млн человек в 11 странах исламского мира. Второе рождение ИГ может увеличить число его идейных симпатизантов, в том числе в наиболее чувствительных в этом отношении регионах России и по периметру ее границ. Подобная динамика чревата дальнейшей нагрузкой на безопасность страны со всеми вытекающими отсюда последствиями для экономики, внутренней и внешней политики.
Юрий Бармин:
Схватка титанов: дипломатический спор
Саудовской Аравии и Ирана
Для Соединенных Штатов такой поворот также не представляется желательным. Однако не исключено, что у части американского истеблишмента возникнет искушение воспользоваться им как средством для того, чтобы геополитический противник еще более плотно увяз в турбулентном регионе. Риски собственно для безопасности США в краткосрочной перспективе были бы гораздо меньше тех, с которыми пришлось бы столкнуться России. Вместе с тем перспектива самим оказаться втянутыми в долгосрочную военную кампанию на Ближнем Востоке с участием наземных сил не выглядела бы такой уж невероятной.
Региональный контекст, который формируют проблемы борьбы с ИГ и ирано-саудовский конфликт, осложняет дальнейшие действия России в Сирии как минимум по двум направлениям. Первое касается создания переходного правительства и судьбы Б. Асада, второе — отношения России к тому сирийскому руководству, которое рано или поздно придет на смену действующему президенту. Оба направления тесно связаны с одним из главных вопросов, над которым Москве и Вашингтону придется работать в 2016 г. Речь идет о составлении списков групп, которых следует считать экстремистскими. Этот вопрос имеет принципиальное значение, поскольку от того, какие группы останутся вне черного списка, будет во многом зависеть состав переходного правительства в Сирии, судьба этого государства и характер его отношений с Россией. На данном направлении уже сегодня идут процессы, которые могут представлять для Москвы долгосрочные вызовы.
Сирия в 2016 г.: навигация в опасном фарватере
Первый вызов заключается в следующем. С момента усиления западной коалицией Свободной сирийской армии и декларирования поддержки умеренным группам как потенциальному ядру будущего переходного правительства большинство оппозиционных Б. Асаду группировок заметно понизили уровень исламистской риторики. На фоне большей толерантности Запада в отношении перспектив сохранения Б. Асадом власти на 2016 г. многие лидеры крупных экстремистских группировок («Джейш аль-Ислам», «Ахрар аш-Шам») усмотрели для себя шанс физического и политического выживания в переходе от военных действий против правительственных сил к участию в будущем устройстве Сирии. Десятки мелких образований предпочитают идти по пути слияния с более крупными с перспективой аналогичной трансформации. В подобной тактике экстремистских группировок нет ничего нового, и данный тренд в Сирии, скорее всего, сохранится.
Тревогу вызывает другое: лоббисты аравийских монархий постепенно закладывают в западный экспертно-политический дискурс мысль о «вынужденной необходимости» малых группировок пропагандировать идеи религиозного фундаментализма. При таком нарративе радикальные группы предстают таковыми не «по природе или убеждению», но «по неизбежной потребности», поскольку не видят иного способа привлечь к себе внимание и получить средства от зарубежных спонсоров. Более того, согласно этой интерпретации, если бы Запад оказал более убедительную поддержку умеренным группировкам на первоначальном этапе, им не пришлось бы мимикрировать под радикалов, чтобы сохраниться перед лицом угрозы со стороны более влиятельных салафитских собратьев («Джабхат ан-Нусра» и прочие аффилиаты «Аль-Каиды»). Таким образом, западным правительствам предлагается «искупить свою долю вины» за войну в Сирии посредством вовлечения этих групп в процесс формирования переходного правительства.
На фоне большей толерантности Запада в отношении перспектив сохранения Б. Асадом власти на 2016 г. многие лидеры крупных экстремистских группировок усмотрели для себя шанс физического и политического выживания в переходе от военных действий против правительственных сил к участию в будущем устройстве Сирии.
Не исключено, что данная линия аргументации, при очевидной ее лукавости, будет усвоена западными коллегами. Либеральная их часть может увидеть в подобном подходе шанс вернуть себе упущенные еще на этапе восстаний 2011 г. возможности по восстановлению демократии в Сирии, а консервативная — исходить из того, что эти группы удастся привлечь в качестве сторонников в борьбе с другими геополитическими соперниками. Даже если это не так, работать с этим контингентом в политическом пространстве, вероятнее всего, придется в любом случае. При всех моральных издержках такого подхода последние, скорее всего, окажутся правы. В будущем переходном правительстве будет много тех, кто сегодня борется с Б. Асадом не только в политическом пространстве, но и воюет с оружием в руках на земле. Степень их критичности, если не сказать враждебности, в отношении сирийской политики Москвы крайне высока.
В связи с этим России нужно внимательно следить за динамикой трансформации этих группировок, слиянием одних и публичной риторикой других, продолжать принципиальную линию на маркирование радикальных групп. Вместе с тем следует быть политически и морально готовыми к тому, что кто-то из них действительно может стать контрпартнером на межгосударственном уровне, каким бы неприемлемым это сейчас ни казалось.
Второй принципиальный вопрос — восстановление Сирии. Эта проблема пока мало обсуждается в публичном пространстве, но готовность и способы ее решения также определяют степень зрелости ближневосточной политики всех заинтересованных государств.
На восстановление страны, большая часть инфраструктуры которой была разрушена за четыре года войны (ущерб оценивается в 103,1 млрд долл.), при стремительном оттоке трудоспособного населения потребуются колоссальные средства. Еще год назад аравийские монархии Залива заявляли о способности инвестировать в восстановление Сирии, разумеется, на своих условиях. Однако нынешнее падение цен на нефтяном рынке ударило даже по самым состоятельным государствам региона. Сегодня государства ССАГПЗ, считающие, как уже отмечалось, что основные политические решения принимаются без учета их интересов, не без удовольствия говорят о трудностях, с которыми предстоит столкнуться России и США в их стремлении выйти «победителями» из сирийской кампании. В качестве двух наиболее вероятных источников средств монархиям Залива видятся МВФ, предоставляющий кредиты, и Китай, крупный держатель длинных денег, проявляющий повышенный интерес к региону. На первый вариант Россия, по их мнению, не пойдет, так как это фактически означало бы план Маршалла для Сирии. В то же время вторая опция вряд ли устроит США, поскольку лишь подпитает очередной фронт противоборства Пекина и Вашингтона. Если у Москвы есть своей вариант выхода из сложившейся ситуации, продумывать его необходимо уже сейчас.
Разумеется, говорить о полноценном сотрудничестве России и США по сирийскому конфликту пока не приходится: каждый по-прежнему функционирует в рамках «своей» коалиции, хотя необходимая для предотвращения столкновения координация на операционном уровне и — в более ограниченных масштабах — в политическом пространстве сохраняется. Этот уровень расхождения интересов, точек сотрудничества и дифференциации приоритетов хорошо прописан и многократно обсуждался. Параллельно стартовал процесс подготовки к борьбе за постасадовское устройство Сирии, где переменных и неизвестных может быть еще больше.
Характер современной ближневосточной политики, вероятнее всего, еще не раз изменит стратегические и тактические расчеты всех вовлеченных игроков. Пока для России важно принципиально определиться с пределами собственного участия там, где она, желая того или нет, может остаться надолго.
(Голосов: 1, Рейтинг: 5) |
(1 голос) |
