Белорусское балансирование

В новую, отмеченную коронавирусом эпоху Беларусь вошла в довольно сложном состоянии. Как и везде, в этой стране экономика не процветает, но спад начался еще до ковидного кризиса. Причиной его стал затянувшийся на полтора года спор с Россией по поводу цен на углеводороды: в отличие от прежних лет, в этот раз упорство Минска привело не к приобретениям, а к потерям. Пандемия, которая по определению не могла не повлиять на экспортоориентированную экономику Беларуси, эти негативные тенденции обострила и ускорила. В таких условиях разворачивается предвыборная кампания кандидатов в президенты страны.

Промежуточным результатом начинающейся электоральной кампании для Александра Лукашенко стал вынужденный размен заготовленных заранее козырей в неожиданно вспыхнувшей внутриполитической борьбе. К логичному вследствие экономического спада и пандемии снижению доверия населения к действующей власти добавились проблемы и на западном, и на российском направлениях. Рейтинг президента вследствие этого, разумеется, провис, но при этом он вряд ли упал ниже 30% — уровня, представляющего собой вполне достаточную точку опоры на момент начала кампании. В принципе, это означает, что действующая власть имеет все шансы самосохраниться и воспроизвестись, в процессе кампании нарастив свой уровень поддержки. При этом она не имеет явной стратегии, но явно намерена использовать любую подворачивающуюся внешнеполитическую возможность.

Новые времена

В новую, отмеченную коронавирусом эпоху Беларусь вошла в довольно сложном состоянии. Как и везде, в этой стране экономика не процветает, но спад начался еще до ковидного кризиса. Причиной его стал затянувшийся на полтора года спор с Россией по поводу цен на углеводороды: в отличие от прежних лет, в этот раз упорство Минска привело не к приобретениям, а к потерям. Пандемия, которая по определению не могла не повлиять на экспортоориентированную экономику Беларуси, эти негативные тенденции обострила и ускорила. В результате падение ВВП за последние пять месяцев, по официальной статистике, составило 1,8%, что в текущих ценах означает потерю порядка 10 млрд белорусских рублей. Промышленное производство сократилось на 3,9%, оптовый товарооборот упал на 10,1%, а в общепите — почти на 18%.

Вячеслав Сутырин:
Россия и Белоруссия: «постсоветская модель» взаимодействия исчерпывается

К экономическим проблемам прибавились и социальные. Избранный белорусской властью стиль менеджмента ковида (когда та воздержалась от введения каких-либо карантинных мероприятий) не встретил одобрения и доверия у населения. При этом объективно разница в статистике заболеваемости в Беларуси и в других странах, вводивших карантин, оказалась совсем не столь критичной — что, кстати, вполне объяснимо и прогнозировалось специалистами изначально. Ведь карантинные мероприятия призваны были не столько остановить эпидемию, сколько сгладить ее пик, чтобы избежать перегрузки сокращенной в ходе предыдущих «оптимизаций» медицинской инфраструктуры. В нелиберальной же Беларуси оптимизациями не увлекались, вследствие чего существующая инфраструктура вполне могла справиться и в итоге справилась с возникшей нагрузкой без чрезвычайных мер.

Теоретически это, конечно, был безусловный козырь. И по идее, его легко должна была бы разыграть в свою пользу власть — если бы только она об этом говорила. Но говорила она вовсе не об этом. В центре ее аргументации оказалась экономика и диктуемые ею приоритеты. Поэтому неудивительно, что избранный стиль менеджмента эпидемии коронавируса превратил выигрышную карту в проигрышную: довольно сумбурные месседжи власти население интерпретировало как ее готовность пренебрегать здоровьем общества. В результате возник стихийный «народный карантин», который власть, разумеется, разрешила, где это оказалось возможным. Но политически он сработал не в ее пользу, забрав у нее инициативу, а вместе с ней во многом лишив морального преимущества. Это, впрочем, тоже вполне объяснимо и логично: угроза физическому здоровью всегда была, есть и будет в самой верхней части списка крайне чувствительных для каждого человека тем.

В России образ белорусского президента как принципиального борца за социальную справедливость тут же подвергся заметной медийной эрозии. На фоне возглавленного мэром Москвы С. Собяниным карантинного охранительства белорусская стратегия, где экономическая прагматика никак не была сбалансирована аргументами в пользу безопасности, была представлена в СМИ как прямое пренебрежение властью здоровьем собственного населения. На белорусского президента едва ли не впервые ополчились одновременно как провластные российские СМИ, так и либеральная медийная фронда. На Западе последствия оказались сопоставимыми. И хотя уровень медийного внимания к Минску был на порядок меньшим, белорусская стратегия борьбы с пандемией там оказалась в разряде скептически воспринимаемых курьезов.

Эти проблемы усилил и тот момент, что в новых условиях Минск так и не смог отказаться от тактики геополитического маневрирования. Призванное в первую очередь производить впечатление на Россию, в постмайданную эпоху маневрирование предсказуемо прекратило работать. Дальнейшее его использование стало стабильно генерировать сначала нулевой, а затем и отрицательный результат.

Дело в том, что любая межстрановая политика эффективна ровно в той части, в какой она не поддается прогнозированию извне; это, например, не устает демонстрировать миру Д. Трамп. Ситуация же, когда она в полной мере просчитываема, предсказуемо нивелирует конечный эффект. А в данном случае расклад выглядел вполне предсказуемым как из Москвы, в полной мере сохранившей и приумножившей опыт глобальной политики, так и из Вашингтона.

Так, конфликт американских элит вокруг Д. Трампа сделал невозможной в качестве системной не только восточноевропейскую, но даже и европейскую политику США как минимум на период его нынешнего президентского срока. Восточноевропейская же политика Евросоюза была и остается возможной в первую очередь в качестве производной от американской политики. В новых условиях она могла продолжаться главным образом по инерции, в качестве аппаратного по природе продолжения прежних стратегий и реагирования на новые импульсы. Это означало, что заключать в процессе маневрирования соглашения «на западной стороне» по большому счету не с кем — возможны договоренности исключительно краткосрочные и тактические, но никак не стратегические.

Для последних же характерно, что для каждой из сторон достигнутые договоренности ценны не сами по себе, а в первую очередь как ресурс торга с третьей стороной (каковой, по иронии судьбы, и для США, и для Минска в данном случае была Россия). Это и объясняет, почему демонстративные визиты Дж. Болтона, а затем и М. Помпео в Минск не произвели на Москву впечатления, но при этом предсказуемо ухудшили переговорные позиции Минска. Начавшаяся на этом фоне президентская кампания не привнесла ясность, а напротив, увеличила неопределенность.

Президентская кампания

Сергей Рекеда:
Союзное государство России и Беларуси: в поисках вектора развития

В предвыборной кампании если не все, то довольно многое пошло не так, как, по идее, должно было пойти. Началось всё с того, что выросшая неопределенность стала непреодолимым искушением для прозападных и националистических игроков, решивших, что в новой ситуации, нарушив правила, они легко смогут «сорвать банк».

Политической традицией Беларуси, оформившейся еще в самом начале 1990-х гг. при премьерстве Вячеслава Кебича, предусматривалось использование «засадного полка». Последний должен был не столько воевать, сколько демонстрировать воинственность, производя впечатление главным образом на внешнеполитических контрагентов Минска. В начале 1990-х гг. роль такого бескомпромиссного оппонента власти, решительно «раскачивавшего лодку», играл возглавлявшийся Зеноном Позняком Белорусский народный фронт. В рамках тогдашней белорусской политсистемы крайний национализм не имел шансов реализоваться в политике в принципе. А вот генерируемый им коммуникативный дискурс, формируя выгодный фон для дискурса власти, оказался вполне востребован.

Нынешняя ситуация отчасти оказалась схожей с началом 1990-х гг. По мере того как традиционная политическая партийная оппозиция устойчиво и стабильно теряла свою поддержку, ее место столь же устойчиво занимали акторы уже нового, сетевого типа, в публичном пространстве активно представленные электронными медиа и телеграм-каналами. Процесс шел, и эти ресурсы, преимущественно прозападные и националистические, доросли до статуса фактического спарринг-партнера власти, подхватившего актуальную повестку дня. Его функционал при этом, впрочем, остался неизменным: на его фоне действующая власть уверенно оказывалась наиболее приемлемым для всех, от общества до внешних контрагентов, политическим актором.

Впрочем, это вряд ли стало бы всерьез влиять на политический климат, если бы не затянувшийся на полтора года углеводородный торг с Россией. Его логика вынудила Минск несколько раз поднять ставки, что заметно поляризовало соответствующую риторику. В результате востребованность новых сетевых акторов выросла, и они заняли уже заметные высоты в публичном коммуникационном пространстве, в обмен на попустительство «сверху» демонстрируя известный уровень лояльности к режиму. Как результат, общедемократическая риторика в телеграм-каналах постепенно сошла на «нет», а вот антироссийская, напротив, крайне накалилась.

В этом контексте совсем не удивительно, что новые сетевые игроки не стали ждать момента, когда власть заключит долгожданную сделку с Россией, и они вновь будут вынуждены вернуться на задний план. Увидев в выросшей неопределенности свой шанс, прозападные, а затем и националистические ТГ-каналы внезапно развернулись уже против власти и атаковали ее изо всех медийных орудий. Фактическим тараном тут стал блогер Сергей Тихановский, запустивший в рамках сбора подписей агрессивную и технологичную кампанию по дискредитации и расчеловечиванию образа президента. По сути, эта кампания программировала общество на силовое противостояние с властью. Её прямая оскорбительность породила абсолютно предсказуемую реакцию власти, изолировавшей С. Тихановского.

Тут удивление может вызывать разве что факт запоздалости такой реакции. Последнее косвенно свидетельствует о том, что такого удара в спину от своего прозападного сообщества власть попросту не ожидала и некоторое время находилась в ошеломленном состоянии. Так, разгром кампании С. Тихановского произошел уже тогда, когда ее посты набрали, по данным канала «Телеграфика», 3,4 млн суммарных просмотров. Инерция уже была набрана существенная — освещение запущенных С. Тихановским протестных акций уже после его ареста и задержания администраторов отдельных поддерживавших его телеграм-каналов вылилось в 266 постов с суммарным охватом аудитории в 5,1 млн человек.

Ответная риторика власти по поводу С. Тихановского по определению не могла быть иной, кроме как антизападной и антимайданной. Логичным образом это наносило новый урон позициям Беларуси на западном направлении. В частности, под размен пошел накопленный ресурс на украинском направлении: президентская экспрессивная риторика про «майданутых» по определению не могла разделяться киевской властью, даже если где-то в глубине души та вдруг и была солидарна с его оценками. В результате едва ли не впервые в истории А. Лукашенко на Украине перестали считать самым популярным иностранным политиком. По определению не мог не отреагировать на аресты и осудивший их Запад, увидевший в них угрозу возвращения своей привычной на белорусском направлении головной боли.

На этом сумбуре информационного фона неожиданно «выстрелил» кандидат Виктор Бобарико. Неожиданно, поскольку многолетний бессменный глава Белгазпромбанка пошел на выборы не с полноценной программой, а лишь с некоей декларацией хозяйственного здравого смысла. Да и менеджмент его предвыборной кампании осуществлялся скорее в стиле реализации бизнес-плана с минимумом импровизаций. Когда собираются побеждать, так не делают. Это не должно было так сработать, ожидаемая аудитория В. Бобарико, по идее, не должна была превышать 10–12%, т.е. доли ориентированной на бизнес и предпринимательство части белорусского общества. И, похоже, из подобных ожиданий исходил и сам Виктор Бобарико.

Тем не менее это сработало куда сильнее всех изначальных ожиданий. В. Бобарико начал резко набирать популярность. Это говорит о том, что он, возможно, сам того не желая, стал «точкой кристаллизации» ожиданий довольно широких слоев белорусского общества. Среди его сторонников оказались и хозяйственно-экономические круги, уставшие от состояния «подвешенности» Беларуси в отношении главного для нее российского рынка, и чуждающийся радикализма колеблющийся средний класс, и даже протестный электорат, на который рассчитывали как на свой прозападные игроки.

Впрочем, чем дальше, тем понятнее становилось, что феномен В. Бобарико скорее экономический, чем политический. Но это ситуацию уже не спасло. После С. Тихановского у власти предсказуемо сдали нервы: под арест и последующее следствие попали 15 действующих и бывших топ-менеджеров Белгазпромбанка, а также сам В. Бобарико и его сын. Белгазпромбанк по сути был национализирован, в нем было введено внешнее управление.

Показательно, что ввод внешней администрации в банк произошел в День России, 12 июня, что, по идее, является и политическим месседжем. Введение внешнего управления в российском банке — шаг серьезный и принципиальный. После него нужно либо предъявить железобетонные доказательства политического замысла уже не у В. Бобарико, а у его бывших кураторов из Газпрома, либо отыгрывать назад. Судя по стилю визита президента А. Лукашенко в Москву на парад Победы, таких доказательств при нем на тот момент явно не было. Тем не менее вопрос их предъявления становится критичным: фактически прозвучавшие в адрес Москвы обвинения во вмешательстве в белорусские выборы не могут просто так раствориться в воздухе. В случае, если такие доказательства появятся, переговорные позиции Минска в России усилятся. В случае же их отсутствия эффект будет ровно обратным.

При этом надо признать, что, приняв на себя издержки силового сценария сдерживания, власть сумела взять ситуацию под контроль. После пика, пришедшегося на арест С. Тихановского, уличные протесты пошли на спад. Стало уменьшаться и медийное давление телеграм-каналов: после рекордных 1 487 постов в период с 14 по 20 июня, посвященных уличным акциям протеста в Беларуси и их поддержке из-за рубежа и охвативших аудиторию в 20,5 млн человек, информативность и интенсивность постов резко упала. Дело В. Бобарики, впрочем, получило ничуть не меньший резонанс, при том, что его штаб не призывал к уличным акциям. Тема его ареста и задержания получила 702 поста с охватом 5,9 млн человек, а процесс национализации Белгазпромбанка — 996 постов с охватом в 6,3 млн человек.

Маневры и исходы

Игорь Иванов:
Нам нужен серьёзный разговор на высшем уровне. Не эмоциональный, а предметный

Таким образом, промежуточным результатом начинающейся электоральной кампании для Александра Лукашенко стал вынужденный размен заготовленных заранее козырей в неожиданно вспыхнувшей внутриполитической борьбе. К логичному вследствие экономического спада и пандемии снижению доверия населения к действующей власти добавились проблемы и на западном, и на российском направлениях. Рейтинг президента вследствие этого, разумеется, провис, но при этом он вряд ли упал ниже 30% — уровня, представляющего собой вполне достаточную точку опоры на момент начала кампании. В принципе, это означает, что действующая власть имеет все шансы самосохраниться и воспроизвестись, в процессе кампании нарастив свой уровень поддержки. При этом она не имеет явной стратегии, но явно намерена использовать любую подворачивающуюся внешнеполитическую возможность.

Так, в новом правительстве, сформированном в начале июня, на ключевых постах, наряду с хозяйственниками, представлены потенциальные лоббисты IT-сектора, а также ОАЭ, Китая, ЕС и России. Иными словами — отовсюду. Для внешних игроков это означает возможность заключения выгодных сделок. Власть нуждается как во внешней легитимации выборов, так и в ресурсе развития, при этом имея ограниченные возможности диктовать свои условия.

Но и у внешних игроков есть свои ограничения. Так, потенциальное появление политических заключенных в Беларуси в обозримом будущем сужает пространство для маневра Запада. А продемонстрированная им в очередной раз готовность ситуативно пересматривать договоренности и отзывать поддержку понижает готовность Минска заключать с ним сделки. Китай и ОАЭ, при всей своей важности для Беларуси в качестве экономических партнеров, в отношении восточноевропейского региона предсказуемо будут избегать партнерства политического. Россия в этом контексте находится куда в более выгодных условиях. И, действуя в парадигме реализма, с подачи Д. Трампа, вполне возродившегося в качестве стиля внешней политики, может добиться довольно многого.

В этом плане подписанное в ходе последнего визита в Минск министра иностранных дел Сергея Лаврова соглашение о взаимном признании виз — первая, но явно не последняя сделка подобного рода. Представляется, что в ближайшее время Россия имеет возможность качественно укрепить свои позиции в регионе: ситуация явно благоприятствует тому, чтобы Минск и Москва, наконец, нашли приемлемую для обоих формулу решения и затянувшегося на полтора года спора по поводу углеводородов, и интеграционных форматов. В пользу такого сценария говорит то, что Москва, действуя в парадигме реализма, разумеется, не преминет воспользоваться слабостью контрагента. Но при этом, в отличие от Запада, она в принципе не будет его специально и преднамеренно ослаблять.