Андрей Кортунов: Концепция внешней политики России отражает положение дел несколько месяцев назад

1 декабря 2016 г. В. Путин утвердил новую Концепцию внешней политики Российской Федерации. В рамках прямого эфира РСМД в Facebook генеральный директор РСМД Андрей Кортунов рассказал, чего ждать от России в будущем, что такое сетевые альянсы и что включает в себя государственно-частное партнерство. Предлагаем Вашему вниманию расшифровку интервью.

1 декабря 2016 г. В. Путин утвердил новую Концепцию внешней политики Российской Федерации. В рамках прямого эфира РСМД в Facebook генеральный директор РСМД Андрей Кортунов рассказал, чего ждать от России в будущем, что такое сетевые альянсы и что включает в себя государственно-частное партнерство. Предлагаем Вашему вниманию расшифровку интервью.

Чем отличается новая версия от Концепции 2013 г., и чего можно ожидать от внешней политики России в ближайшее время?

Вы знаете, мой хороший знакомый, один из наших ведущих экспертов по военно-политическим и международным вопросам, — Саша Гольц — мне как-то сказал, что любой такой документ — концепцию внешней политики, национальной безопасности — можно рассматривать как некий пейзаж после битвы. Где-то в стороне догорает танк, где-то — полуразрушенный окоп, где-то — россыпь гильз от оружейных снарядов. Битва кончилась, а свидетельства этой битвы остались. Надо учитывать, что документы такого рода готовятся в условиях ожесточенной борьбы различных ведомств: каждое из них пытается продвинуть свою линию. Это касается Министерства иностранных дел и Министерства обороны. При этом то, что мы видим, — это не результаты битвы, которая только что закончилась. Это результаты битвы, которая прошла какое-то время назад, и мы видим некий фотографический снимок соотношения позиций и влияния различных ведомств, как это было несколько месяцев назад.

Если сравнивать этот документ с документом 2013 г., то он более жесткий. Здесь больше внимания уделяется угрозам, в отношении наших западных партнеров используется более жесткая риторика, немного изменены приоритеты, хотя преемственность с предыдущим документом очевидна, и значительные разделы не претерпели сколь-нибудь существенных изменений.

Еще раз хочу подчеркнуть, что этот документ отражает картину, существовавшую некоторое время назад. Вряд ли его авторы предполагали, например, что в Соединенных Штатах победит Д. Трамп. Поэтому пафос, риторика этого документа соответствуют тому печальному опыту, который у нас накопился с Соединенными Штатами за годы правления администрации Б. Обамы. И в этом смысле, наверное, этот документ будет корректироваться если не в виде новой редакции, то по ходу развития событий в эти установки будут вноситься некоторые изменения. Если обратить внимание на последние выступления президента В. Путина, в частности, на только что состоявшееся его выступление перед членами Совета Федерации, то мы увидим, что стилистика его выступления несколько отличается от этой концепции — она отражает последние изменения в мировой политике и в наших взглядах на возможность продолжения диалога с теми или иными партнерами.

Андрей Кортунов

В новой концепции есть фраза о необходимости содействия становлению сетевых альянсов и обеспечения активного участия в них России. О каких сетевых альянсах может идти речь? Какую лепту в их существование может внести Россия?

Как я понимаю, под сетевым альянсом здесь подразумевается способность вхождения нашей страны в те или иные международные режимы. Как мы знаем, существует иерархия союзов. Есть союзы, которые тщательно прописаны и предполагают очень детальные процедуры процесса принятия решения — например, НАТО. Они, как правило, жесткие. Есть коалиции, которые создаются по принципу ad hoc, а есть такие cетевые режимы, которые формируются для того, чтобы наладить взаимодействие по каким-то конкретным проблемам — скажем, по вопросам глобального климата или по вопросам обеспечения продовольственной безопасности. Особенность таких сетевых альянсов заключается в том, что они, как правило, гибкие. Они не требуют длительных процедур согласования, ратификационных механизмов. Они могут функционировать достаточно самостоятельно, оперативно, и они демократичны. То есть можно в них войти и из них выйти, и это не будет концом света. Иногда в них входят не только государства, но и международные организации и даже частные структуры. То есть они инклюзивны и демократичны. Конечно, ими сложнее управлять в силу их сетевого характера; они очень часто не являются юридически обязывающими структурами. Тем не менее это новые очень быстро развивающиеся направления мировой политики, и Россия должна в этой работе принять самое активное участие, тем более что нам не всегда дают себя проявить в других форматах.

Еще один вопрос. Как мне кажется, в более ранней версии «Концепции внешней политики» такого пункта еще не было. Процитирую: «Для финансирования внешнеполитических мероприятий могут привлекаться на добровольной основе внебюджетные средства в рамках государственно-частного партнерства». О чем идет речь и насколько велико может быть это участие?

cont.ws
Сергей Рекеда:
Глобальные проблемы перевесили союзников

Термин «государственно-частное партнерство», или по-английски, «PPP, private public partnership» — это очень популярный, я бы сказал, модный сейчас термин. Он возник не в сфере международных отношений, а применительно к решению крупных социальных проблем. Он предполагает объединение государственных и частных ресурсов, для того чтобы совместными усилиями решить какую-то проблему. Иногда он интерпретируется как аутсорсинг каких-то проектов из государственных рук в частные. Потом он стал использоваться применительно не только к организациям частного сектора, но и применительно к институтам гражданского общества. То есть государство привлекает институты гражданского общества в качестве партнеров или субподрядчиков для того, чтобы решить какую-то сложную проблему, с которой государство само не справляется: не хватает времени, не хватает рук, не хватает ресурсов и т. д. И вот теперь мы видим, как в нашей новой стратегии этот термин используется уже применительно к международной среде. Я считаю, что это правильно и перспективно. Оно может включать в себя какие-то совместные программы технического содействия, когда у нашего крупного бизнеса есть интерес поработать в какой-то стране, есть ресурсы, есть интересы и, естественно диалог с государством. Чтобы эти интересы развивались не параллельно, а совместно, должны сформироваться институты государственно-частного партнерства. Наверное, это также может включать в себя и более активную роль института гражданского общества, что представляет собой непростой вопрос: есть разные точки зрения на то, какую роль наше гражданское общество могло бы играть в сфере внешней политики. Но вопрос заслуживает внимания, и хорошо, что он здесь был поставлен. Дальше уже задача всех потенциальных участников такого рода партнерства — развернуть этот термин, наполнить его содержанием, выйти с конкретными приложениями и заставить эти новые механизмы работать. Здесь не может быть единых моделей и шаблонов. Наверное, будет очень много разных вариантов практического использования формата государственно-частного партнерства.

– Спасибо Вам большое за Ваш комментарий.

Беседовала Дарья Хаспекова, шеф-редактор портала РСМД