С точки зрения российской экономики, главным фактором риска в контексте американо-китайского противостояния является понижательное давление на глобальный сырьевой рынок, связанное с замедлением роста китайской экономики. Это чревато не только сокращением бюджетных поступлений и ресурсов для развития (в частности в контексте реализации проекта «Сила Сибири», даже при нынешних ценах на природный газ имеющего проблемные перспективы окупаемости), но и нарастанием волатильности валютного курса рубля, в начале 2020 г. уже показавшего одну из самых низких среди мировых валют степеней устойчивости к негативным импульсам с мировых рынков18. Отток капиталов с развивающихся рынков, неизбежный в случае обострения американо-китайских отношений, выступит дополнительным негативным фактором. Данные эффекты могут быть частично компенсированы интенсификацией сотрудничества с китайскими компаниями, заинтересованными в расширении круга партнеров по мере нарастания давления со стороны США. Тем не менее значимость данного фактора будет в решающей степени зависеть от готовности российских производителей к включению в формируемые китайскими компаниями цепочки добавленной стоимости, а также от готовности российских регуляторов допустить масштабное создание соответствующих цепочек на российской территории. До нынешних пор к такого рода цепочкам, ориентированным преимущественно на создание продукции для обслуживания внутреннего российского рынка, российские регуляторы относились с осторожностью, не без оснований усматривая в них угрозу для отечественных компаний. Данная позиция сегодня успешно транслируется как в национальные регуляторные решения, так и в решения, принимаемые на уровне Евразийского экономического союза, и нет оснований полагать, что от нее планируется отказаться.
Аналитическая записка №32 / 2020
В конце 2019 г. — еще до развертывания кризисных процессов, связанных с пандемией коронавируса, — нарастание международных торговых противоречий рассматривалось как один из главных факторов, угрожающих перспективам экономического роста. Расчеты того периода предполагали, что скатывание мировой экономики в сторону протекционизма и начало полномасштабных торговых войн может привести к не менее 1,5 процентного пункта упущенного роста глобального ВВП, причем вклад взаимных барьеров США и КНР в это замедление оценивался на уровне 0,8–0,9 процентного пункта. В настоящее время эти оценки могут быть уточнены.
Во-первых, противостояние между США и КНР все решительнее выходит за рамки торговой войны, захватывая вопросы инвестиционно-технологического взаимодействия и имея все шансы перерасти в обмен санкционными ударами. Во-вторых, дополнительную глубину геополитическим шокам придает их наложение на пандемию коронавируса, которая уже привела к радикальному пересмотру прогнозов развития мировой экономики. В этих условиях просматриваются два сценария развития событий.
В случае, если дело ограничится разрывом подписанного в начале 2020 г. предварительного (Phase One) торгового соглашение между США и КНР и введением новых двусторонних торгово-инвестиционных барьеров без обращения к санкционному инструментарию, китайская экономика может в 2020 г. потерять (дополнительно к потерям от коронавируса) около 1,3 процентного пункта роста ВВП.
Потери американской экономики окажутся заметно меньше (в диапазоне 0,3–0,4 процентного пункта роста ВВП), но с учетом косвенных негативных последствий для третьих стран мировая экономика в целом рискует потерять около 0,8 процентного пункта роста, что соответствует нижней границе оценок на 2019 г. вклада геополитического противостояния США и КНР в замедление глобального ВВП. Однако в условиях коронавирусного кризиса эти дополнительные потери будут заметно более болезненными, еще сильнее углубив спад мировой экономики, базовый прогноз которого по июньским оценкам МВФ составляет -4,9%, и поставив китайскую экономику на грань рецессии (базовый прогноз МВФ предусматривает ее рост всего на 1%, который может быть поглощен геополитическими трениями).
Еще более разрушительными могут оказаться последствия выхода американо-китайского противостояния на санкционный уровень. И если потери США за счет разрыва цепочек добавленной стоимости с КНР в этом случае могут достигнуть 0,6 процентного пункта ВВП, то для КНР ущерб в краткосрочном периоде может достичь 1,6–1,8 процентного пункта ВВП. С учетом масштабов американской экономики, заместить ее в качестве рынка сбыта, партнера по производственным цепочкам и источника технологических инноваций быстро не получится, а с учетом превращения попавших под санкции и находящихся в зоне риска китайских компаний в «токсичных партнеров» для третьих стран перспективы минимизации этого ущерба оказываются далекими от оптимистичных. Впрочем, для третьих стран последний фактор также окажется весьма чувствительным, что в совокупности с последствиями замедления китайской экономики для спроса КНР на сырьевые товары и экспорта инвестиций из КНР может стоить им 0,9–1,0 процентного пункта упущенного роста ВВП. В целом реализация этого сценария чревата замедлением роста глобального ВВП на 1,0–1,1 процентного пункта. С потерями мировой экономики от коронавируса это, конечно, несопоставимо, но и признать их незначительными невозможно.
С точки зрения российской экономики, главным фактором риска в контексте американо-китайского противостояния является понижательное давление на глобальный сырьевой рынок, связанное с замедлением роста китайской экономики. Это чревато не только сокращением бюджетных поступлений и ресурсов для развития (в частности в контексте реализации проекта «Сила Сибири», даже при нынешних ценах на природный газ имеющего проблемные перспективы окупаемости), но и нарастанием волатильности валютного курса рубля, в начале 2020 г. уже показавшего одну из самых низких среди мировых валют степеней устойчивости к негативным импульсам с мировых рынков18. Отток капиталов с развивающихся рынков, неизбежный в случае обострения американо-китайских отношений, выступит дополнительным негативным фактором. Данные эффекты могут быть частично компенсированы интенсификацией сотрудничества с китайскими компаниями, заинтересованными в расширении круга партнеров по мере нарастания давления со стороны США. Тем не менее значимость данного фактора будет в решающей степени зависеть от готовности российских производителей к включению в формируемые китайскими компаниями цепочки добавленной стоимости, а также от готовности российских регуляторов допустить масштабное создание соответствующих цепочек на российской территории. До нынешних пор к такого рода цепочкам, ориентированным преимущественно на создание продукции для обслуживания внутреннего российского рынка, российские регуляторы относились с осторожностью, не без оснований усматривая в них угрозу для отечественных компаний. Данная позиция сегодня успешно транслируется как в национальные регуляторные решения, так и в решения, принимаемые на уровне Евразийского экономического союза, и нет оснований полагать, что от нее планируется отказаться.
На этом фоне безусловно предпочтительным является реализация проектов технологического сотрудничества, потенциально способных обеспечить создание новых продуктов, конкурентоспособных на мировых рынках. Главными препятствиями являются ограниченность круга российских компаний, сотрудничество с которыми представляет интерес для потенциальных китайских партнеров с учетом достигнутого последними технологического уровня, а также санкционные угрозы для российских — а в скором времени, вероятно, и китайских — технологических компаний. В этих условиях негативные эффекты противостояния США и КНР для российской экономики с высокой степенью вероятности возобладают над позитивными, хотя едва ли их чистый вклад в замедление роста российского ВВП превысит 0,2–0,3 процентного пункта.
Воздействие американо-китайского «расцепления» на мировую экономику и риски для России, 1,6 Мб
