Дежавю совместного потребления?

Жили ли мы на самом деле «в исходной версии экономики вскладчину», или как приживаются шеринговые модели на постсоветском пространстве?

Иметь или не иметь?

Экономические модели, в основе которых лежит «предпочтение временного доступа пользованию имуществом или услугами вместо владения ими», имеют самые разные названия. В зависимости от того, какие аспекты этих экономических моделей должны быть подчеркнуты, их именуют экономикой доступа, экономикой вскладчину\ экономикой совместного потребления, экономикой подработки, экономикой доверия, капитализмом посредством приложений и даже экономикой на базе толпы.

Однако само название «экономика вскладчину» неизбежно вызывает исторические аналогии с советским образом жизни. Недаром главный аналитик Российской Ассоциации Электронных Коммуникаций (РАЭК) Карен Казарян сказал в одном из своих интервью: «мы жили в экономике совместного потребления настолько долго, что теперь мы отчаянно стремимся быть владельцами». Эта цитата, опубликованная в англоязычном издании, оказалась настолько яркой и сопровождалась такими сочными фактическими примерами, что буквально в секунды разлетелась по всему миру.

Источник

Аксиома, не требующая доказательств?

Десятки бизнес-презентаций до сих пор содержат (кажется, теперь уже почти обязательным) слайд о том, что «мы уже жили в экономике совместного потребления», и теперь это не совсем про нас. И ведь, с одной стороны, в словах К. Казаряна, несомненно, была соль. На определенном этапе истории тот же автомобиль действительно стал для многих не только символом достатка, но и символом наличия определенных связей, необходимых для того, чтобы его, как тогда говорили, «достать». Некоторые постсоветские граждане и по сей день связывают марку автомобиля со статусом в обществе.

С другой стороны, как и многие яркие цитаты, фраза эта довольно быстро зажила своей жизнью, отдаленной как от намерений ее автора, так и от реальности. Так, по данным самой РАЭК, в 2018 г. общий объем операций, имеющих отношение к экономике совместного потребления, вырос на 30% по сравнению с 2017 г. и составил 511 млрд руб. Более того, например, в отношении каршеринговых сервисов Москва выходит на первое место в Европе и, по прогнозам, имеет все шансы выйти и на первое место в мире. Так, московский «авто-парк» совместно-используемых автомобилей насчитывает 10-15 тыс. единиц транспортной техники.

Иными словами, вполне логичное на первый взгляд предположение о том, что после стольких лет проживания в нецифровой версии экономики совместного потребления, жители стран бывшего союза не ринутся делить свои машины, дома, иное имущество или навыки с незнакомцами, не нашло отражение на практике. По данным Регионального Общественного Центра Интернет-Технологий (РОЦИТ) за 2017 год 81% пользователей Рунета готовы «взять в аренду или в обмен вещь или услугу от другого человека без посредников через онлайн-сервис». В свою очередь, 78% тех же пользователей Рунета готовы «поделиться своим имуществом/предложить услугу для получения выгоды».

На хорошо подготовленной почве?

С другой стороны, есть также основания полагать, что советское прошлое как раз помогает «экономике вскладчинy» прижиться в регионе. Именно такой точки зрения придерживается, например, основатель райдшерингового гиганта «BlaBlaCar» Николас Брюссон. В том же 2014 г., когда родилась крылатая фраза К. Казаряна, BlaBlaCar впервые вышел на Российский рынок, и к декабрю сервис уже насчитывал 1 млн местных пользователей, а регион стал одним из самых быстрорастущих рынков для приложения. Вскоре именно жители Москвы и Петербурга поставили рекорд для компании, когда в течение одних выходных 3 тыс. пользователей разделили авто-поездки по маршруту Москва-Санкт-Петербург, «разгрузив» тем самым 55 плацкартных вагонов от пассажиров.

Эта пропасть между теоретическими ожиданиями и практическими фактами и цифрами побудила меня заняться исследованием «Мы Это Проходили? Социальные и Экологические Последствия Экономических Моделей Подразумевающих Совместное Потребление в Пост-Советском Контексте» («Been There, Done That? Social and Environmental Implications of Shared-Property Models in the post-Soviet Context»)¹. Хотя тем, кто решится прочитать данное исследование, станет ясно, что советский опыт, несомненно, влияет на то, как приживается экономика совместного потребления в регионе, ответ на этот вопрос вызывает еще больше вопросов.

Тут вспоминаются слова Аруна Сундараражана о том, что «Экономика вскладчину» не является ни эксклюзивной территорией альтруизма, ни территорией рвущегося во всю прыть капитализма. Тогда как «экономику вскладчину» нельзя назвать политически нейтральной, она создает новую экономическую модель —нечто среднее между социализмом и капитализмом, позволяющее удовлетворять желания и потребности людей, находящихся на концах политического и экономического спектров. Что гораздо более важно, данная экономическая модель эволюционировала таким образом, что она также позволяет удовлетворять желания и потребности людей, которые не находятся ни на одном из концов перечисленных спектров»².

В нашей Избушке — свои погремушки

Эта философия весьма специфично находит свое отражение и на постсоветском пространстве, но, наверняка, совсем не так, как вы могли бы предположить. Как бы парадоксально это ни выглядело, это в западных странах на экономику совместного потребления (по крайней мере, изначально) смотрели с надеждой на возможную альтернативу той модели капитализма, за которую ратовал в XX в. Милтон Фридман. К тому моменту, когда всевозможные Uber и AirBnB стали добираться до России и стран СНГ, они уже давно не были спонтанно созданными «на колене» инициативами интернет-пользователей. Наоборот, они были теми редкими стартапами-гигантами, которые венчурная капиталистка Айлин Ли окрестила «единорогами».

Во-первых, постсоветский потребитель никогда и не ассоциировал эти компании с некими белыми воронами, пытающимися менять капитализм. Здесь в сознании людей эти компании изначально подпадали скорее под видение американского капитализма, обрисованного еще Гордоном Гекко, который гордо заявлял, что «алчность — это хорошо» для экономики. Так, например, когда Uber только собирался выходить на Казахстанский рынок, один из порталов опубликовал краткую заметку о том, что компания, возможно, придет на местный рынок. Автор заметки ссылался на то, что была опубликована вакансия регионального менеджера. То есть, автор рассматривал выход компании на местный рынок исключительно с точки зрения корпоративных возможностей, а не возможностей для самозанятого населения.

Стоит заметить, что и на постсоветском пространстве возникают более спонтанные, менее формальные проекты совместного потребления, которые по своей форме и содержанию больше напоминают альтернативные экономические и\или социальные движения, чем привычные корпоративные структуры. Очень часто они принимают форму групп ВКонтакте и в других социальных сетях. Там люди обмениваются вещами, отдают и получают что-то в дар, организовывают коллективные закупки, а также находят единомышленников, чтобы вместе менять стиль своего потребления. Однако популярность этих инициатив несравнима с масштабами, «корпоративных игроков» местного рынка совместного потребления. Так, например, по данным на 20 июня 2019 г., Санкт-Петербургская группа «Стройшеринг. Отдам Даром Стройматериалы» насчитывает чуть больше 22 тыс. подписчиков, а группа «Елки, Палки и Щепа, Сбор и Переработка Хвойных» и вовсе едва перевалила за 2 тысячи подписчиков, тогда как большинство жителей крупных городов по меньшей мере знакомы с брендом, скажем, Yandex.Taxi, если и не пользовались этим райдшеринговым сервисом.

Во-вторых, именно это отсутствие идеологической заряженности (не столько в восприятии определенных компаний , но и в процессе принятия новых моделей потребления) и отличает постсоветскую версию «экономики вскладчину» от ее советской «собратки». Более того, недостаток идеологической составляющей в мотивации к участию в экономике совместного потребления отличает постсоветского пользователя от западного. Если вернуться к данным РОЦИТ, то 83% пользователей Рунета прежде всего отмечают возможность сэкономить деньги в связи с единоразовой арендой предмета вместо осуществления покупки. 70% также говорят о возможности пользоваться арендованным предметом, на покупку которого пока не хватает денег. 62% фокусируют внимание на том, что им не придется тратить деньги на ремонт и обслуживание арендованного имущества. Кто-то ценит потенциально сэкономленное время, кто-то — мобильность и свободу передвижения, но лишь 3% отвечают, что имеют иные мотивы. Другими словами, причины заинтересованности постсоветского человека в экономике доступа прежде всего обусловлены экономическими, а не идеологическими соображениями.

В-третьих, говоря об экономических соображениях, нельзя обойти проблемы самозанятого населения в контексте экономики подработки. Но и в этом отношении на постсоветском пространстве своя отправная точка. Западные эксперты с самого начала резонно предостерегали, что недостаток социальной защищенности в условиях экономики совместного потребления может привести к формированию прекариата как социального класса. На территории СНГ, где история вынужденной самозанятости и формирования прекариата уходит далеко в нецифровые 1990-е гг., внедрение цифрового элемента в уже существующие практики видится скорее как возможность вывести неформальную экономику из тени, чем как угроза. Именно с такой точки зрения обсуждал этот вопрос руководитель Департамента Информационных Технологий города Москвы Артём Ермолаев во время Санкт-Петербургского Экономического Форума (ПМЭФ-2018 ): «[Э]то выход из серой зоны в белую, в которой, на самом деле, во многом заинтересованы и сами пользователи, потому что большое количество услуг сейчас оказывается в серой зоне. Те же самые репетиторы, с одной стороны, получают доход, и это хорошо, но когда они приходят в банк, они не могут показать свой доход и не могут получить кредит».

Нас никогда здесь не было

Дискурс о том, что мы уже жили в изначальной версии «экономики вскладчину» больше похож на ощущение дежавю, чем на реальное воспоминание из прошлого. Несмотря на то, что нас не покидает чувство, что мы где-то это уже видели, не стоит забывать, что во многоммы находимся на неизведанных территориях.

Даже современные версии экономики совместного потребления настолько разнообразны, что эксперты не смогли остановиться на одном универсальном термине, подчеркивая то одну, то другую концептуальную сторону этих моделей. Не говоря уже о ретроспективном сравнении со своей исторической предшественницей.

Тогда как сходств между этими экономическими моделями гораздо больше, чем позволяет описать формат данного блога, практика последних лет доказала, что в данном случае не стоит слишком полагаться на исторический опыт при оценке нынешнего положения вещей и дальнейшего развития ситуации.

«Экономика вскладчину» неплохо приживается на постсоветском пространстве. Это происходит как благодаря историческому опыту совместного потребления, так и вопреки ему. Важнее то, что благодаря необычному прошлому экономика совместного потребления развивается в постсоветском регионе по своей не совсем обычной и не везде ожидаемой траектории.

Отвязав анализ развития ситуации от чрезмерной привязки к красивым цитатам и историческим аналогиям, мы сможем лучше анализировать эту траекторию и эффективнее реагировать на нужды и возможности этих экономических моделей.