Судан и бессодержательность «гражданского общества»

Один из наиболее излюбленных упреков неолиберальных комментаторов по отношению к остальному миру — отсутствие институтов гражданского общества. Согласно либеральной риторике именно его развитие придаёт политической системе легитимность. Государствам, культура которых способна противостоять идеологиям индивидуализма, не нужно уступать неугодные теоретические понятия своим оппонентам. В данном случае прежде всего необходимо отделить теоретическую составляющую понятия «гражданское общество» от идеологически заряженных призывов его развивать.

Важно понять, что гражданское общество представляет собой «пустышку», так как оно лишено внутреннего содержания. Оно является суммой отношений и институтов, составляющих в совокупности некоторое социальное пространство, формирование которого ограничивает абсолютное верховенство государства. Таким образом, оно может включать в себя средства СМИ, университеты, профсоюзы, церкви и множество других элементов, оказывающих влияние на действие государства с позиции некой независимости от него. В теории эти элементы являются альтернативными претендентами на легитимную власть, которые бросают вызов действующей власти. Между обществом и государством либо устанавливается сбалансированное противостояние, либо силы, противостоящие государству, приходят к власти.

Однако понятие «гражданское общество», как будет показано далее, не выражает ничего большего, чем западный стандарт дихотомии государства и общества, который можно навязывать другим. Оно, в досаду его либеральным идеологам, не несет в себе предопределённого курса дальнейшего развития общества. В случаях, когда общество видит государство не как собственную антитезу, от которой индивидуум мечтает освободиться, а как продолжение самого общества и выражение его воли, дела могут обстоять совсем иначе. Попавшие во власть представители гражданского общества в таких случаях не станут развивать навязанные западом ценности вслед за западной политической конструкцией. Они будут воспроизводить условия собственной политизации, заменять гражданское общество структурами, характерными их культуре. Тогда появление гражданского общества способно как раз усилить власть государства. Нет ничего удивительного в находящейся в центре западного объекта желания пустоты. В одной из своих наиболее запоминающихся аллегорий Славой Жижек сравнивает историю развития западной цивилизации с путём от пустоты внутри древнегреческой вазы к пустоте внутри «Киндер Сюрприза». Структурную бессодержательность можно обозначить как главную характеристику понятия гражданского общества: как фетиш, оно заполняет пустоту, необходимую для его собственной артикуляции, тем самым эту пустоту скрывая.

Стоит понимать, что гражданское общество как политическая модель неразрывно связано с идеологическим фундаментом современной Европейской цивилизации. Когда Мартин Лютер формулой спасения только благодатью через веру даровал Европе «Христианскую свободу», реформаторы Жан Кальвин, Гуго Гроций, Теодор Беза среди прочих принялись перечерчивать топологическую, политическую и метафизическую карты Европы. В ней появились избранные богом носители его милости, способные на независимые политические действия и сдерживающие власть Государя — непосредственные предшественники современного понятия «гражданин». Со временем именно подобная форма власти и ответственности, расщепленная на индивидуумов, стала идеалом либерального мировоззрения, и на смену группам святых пришло гражданское общество. Наряду с бесчисленным количеством других характеристик западной цивилизации, ее представители возвели данную модель в общечеловеческий Абсолют, которым определяется их взаимодействие с Другим.

Обратимся к Суданской истории, чтобы проследить как иронично могут разворачиваться исторические процессы, запущенные гражданским обществом.

История развития гражданского общества на севере Судана (в мусульманской части страны, расово и культурно принадлежащей скорее Арабскому нежели Африканскому миру) аналогична подобным процессам в других мусульманских странах. Сначала, когда администрация Рейгана решила усилить радикальные версии политического исламизма для борьбы с «коммунизмом» и «нассеризмом», Судан был обозначен Соединенными Штатами как геополитическая опора в Африканском Роге. Как и в других регионах, уже к завершению президентства Рейгана в 1989 году американцы пожалели о выбранной стратегии. Они потеряли контроль над исламистами: Судан начал сближение с Ливией, Ираком и Ираном, а к 1991 году стал считаться эпицентром Исламской Революции.

C 1976 года США активно поддерживали Суданского президента — полковника Нимьери и Мусульманское Братство, изначально находящееся к нему в оппозиции. Так США способствовали исламизации Судана, проходящей именно по пути гражданского общества. Политический исламизм воздвигался как оппозиционная структура, обособленная от старых политических элит, мусульманских сект Ансар и Хатмия. Мусульманское Братство, известное в своей наиболее развитой стадии как Национальный исламский фронт (НИФ), развивалось через каналы классических для гражданского общества институтов, наиболее значимым из которых оказались ВУЗы. НИФ под руководством профессора юриспруденции Хассаном Аль-Тураби отражал в своей идеологии послевоенный переход политического Ислама от общественного проекта к государственному, разделяя между универсализмом исламских принципов и местной самобытностью арабских культурных практик. Фронт сумел заручиться поддержкой исламских движений от Азии до Туниса, в то время как использование каналов гражданского общества внутри Судана обернулось для исламистов невероятным успехом.

Как и полагается гражданскому обществу, давление, оказываемое мусульманами, оказывало прямое влияние на политику государства. Если до 1977 года Нимьери управлял Суданом как светский лидер без ощутимого влияния других политических групп, в 1983 году полковник объявил, что в стране будут приняты законы Шариата. Южный Судан отреагировал восстаниями: между севером и югом после десятилетнего перерыва возобновилась гражданская война. Были разработаны новые уголовные и коммерческие кодексы: уже в октябре 1983 года 26 мужчин были выпороты на рынке Хартума за нарушение алкогольных законов; в декабре двум юношам в Кобере отрубили правые руки за угон машины. Пришедший к власти как сторонник плюрализма, сосуществования Арабской и Африканской цивилизаций Севера и Юга в одной стране Нимьери был вынужден гражданским обществом сменить курс в сторону исламизации. «Ничего в этой стране не может быть сделано без Мусульманского Братства», — обьявил глава НИФ аль-Тураби.

Во время визита Нимьери в США в 1985 году столица Судана Хартум была парализована восстанием, которое привело к концу режима Нимьери. Спустя 4 года к власти пришел Национальный Исламский Фронт. Кульминацией развития гражданского общества в Судане стало его преобразование в Исламское государство.

Осознание последствий собственной политики со стороны Запада не заставляет долго ждать. В 1991 году Соединенные Штаты прекратили всю помощь Судану кроме гуманитарной и принялись оказывать давление на ВМФ и Всемирный Банк с требованием последовать их примеру. Администрации Буша и Клинтона использовали череду стандартных для американской внешней политики приемов: «дипломатия голода и прав человека», финансирование вооруженной оппозиции и повстанческих групп Южного Судана, объявление Судана «государством-спонсором терроризма», военным усилением геополитических соседей (Уганды, Эфиопии, Эритреи), ударом крылатых ракет по фармацевтическому заводу Аль-Шифа в Хартуме. США также ввели экономические санкции, но давление со стороны компании Кока-Кола заставило их исключить из санкционного списка главный экспорт страны — гуммиарабик. Но самым интересным в нашем случае является то, как администрация Клинтона, пожалуй, самая жесткая по отношению к Судану, сформулировала одну из своих главных целей в регионе. Этой целью стало построение в Судане гражданского общества.

Именно в этом и заключается критически важный момент: Соединенные Штаты стали требовать построения в Судане гражданского общества с целью свергнуть правительство, ранее пришедшее к власти именно в результате развития там гражданского общества. Впрочем, не стоит воспринимать данную формулировку как абсурдную или парадоксальную. Напротив, она проливает свет на понятие гражданского общества, обнажая его пустоту. Именно на примере Судана наиболее отчетливо видно, что данное понятие лишено телеологии, не имеет неизбежной конечной формы. Применяя его, комментаторы могут закладывать в него множество смыслов: расширение пространства для буржуазного развития, раздробление политической власти и ослабевание государства, а главное — воспроизведение политической модели, лежащей в корне европейского мира. На самом же деле, применение данной модели к обществам, в основе которых отсутствует либеральная дихотомия между обществом и государством, не способно трансформировать политическую реальность из-за отсутствия теоретического наполнения в самой концепции гражданского общества. Временное воспроизведение такой дихотомии лишь консолидирует общественные силы, действия которых будут обусловлены условиями их политизации. Иными словами, они тем более будут видеть государство как продолжение общества и выражение собственной воли.

Тем не менее государствам, сопротивляющимся западному миропорядку следует не просто отрицать гражданское общество, но и применять альтернативные механизмы легитимации своего порядка, соответствующие укладу данного общества. Отсутствие у населения представления о государстве как о противнике общества не должно означать отказ от общественного участия в политической жизни. Напротив, государство должно стремиться максимально вовлечь гражданское население в политический процесс, активно воспроизводить заложенную в своей культуре политическую модель. Таким образом можно усилить представление о государстве как об органичном дополнении самого общества и легитимировать его гегемонный императив.