Иран и Талибан*: что дальше?

Автор: Полина Сильвестрова, магистрантка Санкт-Петербургского государственного университета по направлению подготовки «Американские исследования».

Тьютор: Леонид Цуканов, Директор Уральской ассоциации молодых ближневосточников

После почти полного вывода американских войск ситуация в Афганистане продолжает дестабилизироваться. Падение Кабула заставило мировое сообщество задуматься о возможных вариантах взаимодействия с Движением Талибан*, захватившим власть в стране.

Не исключение и Иран. Тегеран, одновременно поддерживающий антиталибские силы и сотрудничающий с талибами, стремится найти баланс в построении своей внешнеполитической стратегии. Какой может оказаться линия поведения, разрабатываемая Тегераном сейчас, и как это повлияет на происходящее в регионе?

Источник: Reuters

Америка уходит – проблемы остаются

Последние несколько недель весь мир с тревогой следит за происходящим в Афганистане. Стремительный вывод американских войск можно объяснить желанием президента Джо Байдена успеть завершить его до двадцатой годовщины терактов 9/11, с которых де-факто и началась афганская кампания. Эта дата была согласована американцами с Талибаном*, а, следовательно, срыв сроков ухода военных из Афганистана чреват нападениями на остающихся в стране американских граждан.

Решение о выводе было раскритиковано как двумя бывшими президентами Штатов (Джорджем Бушем-мл. и Дональдом Трампом), так и военными, непосредственно служившими в Афганистане. Например, ветеран афганской войны капитан Сэм Браун считает, что Штатам следовало лучше подготовить местную армию, не бросать технику, боеприпасы и транспорт, ведь это сильно увеличивает шансы талибов на взятие под контроль всей территории страны. США не были готовы к тому, что для афганских властей все закончится так быстро, однако анализ действий американского правительства не является целью этой статьи. В этом материале будет предпринята попытка обозначить ключевые интересы в Афганистане для такого важного регионального игрока как Иран, рассмотреть причины двойственности отношения Тегерана к Кабулу, а также предположить возможное развитие ситуации в ближайшем будущем.

Интересы Ирана в Афганистане

Свои долгосрочные интересы в Афганистане имеют не только США, но и ряд других игроков. Вот лишь некоторые из них – Россия, стремящаяся не допустить формирования «террористического плацдарма» в Центральной Азии; Пакистан, поддерживающий талибов и рассматривающий их как инструмент для сдерживания региональных соперников; Индия, не желающая превращения Афганистана в базу подготовки сопротивления в Кашмире; Китай, делающий ставку на ослабление «уйгурской проблемы» и продвижение проекта «Пояса и пути» в новых геополитических условиях (в том числе через возможность сотрудничества с талибами); Турция, для которой Афганистан – ключ к продвижению пантюркистских проектов в Центральной Азии; Аравийские монархии, стремящиеся не допустить расширение «шиитского полюса» и, как следствие, изменение баланса сил в регионе.

Несколько обособленно в списке «бенефициаров» стоит Иран, позиция которого по отношению к ситуации в Афганистане является очень гибкой и прагматичной. Одновременно поддерживая антиталибские силы и сотрудничая с талибами, Тегеран пытается найти баланс в построении своей внешнеполитической стратегии в регионе. Подобный подход, в свою очередь, обусловлен совокупностью политических, экономических и геополитических интересов Тегерана [1, 1]. В частности, это обеспечение контроля над общей границей (936 км), проходящей сразу через три иранских остана (Хорасан-Резави, Южный Хорасан, Систан и Белуджистан – последний, помимо Афганистана, граничит и с Пакистаном, что дополнительно усложняет региональную обстановку). Граница проходит в основном по засушливым, малонаселенным и плохо контролируемыми (с обеих сторон) равнинам, что открывает множество возможностей для контрабандистов, нелегальных мигрантов и беглых преступников.

В свою очередь, эта проблема косвенно связана с противодействием обороту наркотиков. Учитывая, что на Афганистан приходится около 80% производства всего мирового опиума, а основной «экспортный» маршрут на европейские рынки («Балканский транзитный путь») проходит через Иран, данный вопрос будет остро вписываться в иранскую политическую повестку. Кроме того, дестабилизация «Золотого полумесяца» [2], вызванная недавними заявлениями Талибана*, в обозримом будущем сулит дополнительные проблемы с противодействием международной наркоторговле.

Кроме того, начиная с 1979 г., Иран постоянно сталкивается с наплывом афганских беженцев. По данным Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев, по состоянию на июль 2021 г. в стране находится около 1 млн вынужденных переселенцев из Афганистана, и это число продолжает расти после взятия Кабула талибами. В свою очередь, включение афганских беженцев в национальные системы образования, здравоохранения, труда и торговли увеличивает нагрузку на социальную инфраструктуру Ирана, что, вкупе с внутриполитической обстановкой в Иране, создает опасное напряжение.

Другим источником беспокойства для Тегерана долгое время служило тесное сотрудничество правительства Ашрафа Гани с США. Факт наличия на территории соседней страны крупной и высокомобильной американской группировки негативно оценивали не только президенты-консерваторы (Махмуд Ахмадинежад, Сейид Ибрахим Раиси), но и Хасан Роухани, при котором нормализация отношений с США являлась одним из приоритетов внешней политики. Впрочем, ни падение режима Гани, ни вывод американского контингента не гарантируют снижения внимания к этой проблеме. Учитывая, что Талибан*, озабоченный поддержанием безопасности в Кабуле, пока не может обеспечить комплексную охрану государственной границы, велик риск проникновения на иранскую территорию боевиков ИГИЛ* и Аль-Каиды*.

Двойственность иранской политики в отношении Афганистана

Уход американцев из Афганистана давно представлялся мировому сообществу если не ближайшей, то очень осязаемой перспективой: разговор об этом велся при четырех последних президентах США. Поэтому все региональные игроки начали свою подготовку к переделу сфер влияния задолго до фактического вывода войск. Тегеран планомерно налаживал отношения с Кабулом с избрания президентом Хасана Роухани, продекларировавшего «поворот на Восток» во внешнеполитическом курсе. Между странами было заключено несколько соглашений – в частности, соглашение о стратегическом партнерстве (2013 г.) и меморандум по вопросам сотрудничества в атомной энергетике (2019 г.). Помимо этого, Тегеран годами инвестировал в такие отрасли афганской экономики как продовольствие, бытовая химия, фармакология и строительные материалы, вкладывал большие средства в строительство дорог, электросетей, развитие инфраструктуры, и к 2018 г., по данным Торгово-промышленной палаты Афганистана, стал главным торговым партнером Кабула. Весьма вероятно, что и новое афганское правительство попытается сохранить этот статус.

В вышеперечисленном проявляется двойственность и прагматичность отношения Тегерана к Кабулу. С одной стороны, Иран относится к восточному соседу с опаской и подозрением, а, с другой стороны, рассматривает его как сферу своего влияния: на территории Афганистана проживет больше 3 млн шиитов-хазарейцев (около 10% населения страны), которых, помимо веры, объединяет с Ираном и язык. Стремясь обеспечить хорошее положение шиитским общинам Афганистана, Тегеран, помимо экономических рычагов воздействия на Кабул, активно применяет инструменты идеологического влияния: владея печатными изданиями, ведущими работу в афганском информационном поле, финансируя культурные и благотворительные организации, открывая университеты. Все это во многом делается для того, чтобы противостоять дальнейшему распространению среди афганской молодежи идей ваххабизма (при содействии Саудовской Аравии) и деобандизма (под эгидой Пакистана). Кроме того, Иран косвенно противодействует и Турции, чье решение оставить свой контингент на территории Афганистана направлено в том числе на закрепление за Анкарой статуса защитника мусульманского мира – в противовес остальным мусульманским государствам.

Несмотря на то, что подход перечисленных выше государств к работе с религиозной молодежью Афганистана, на первый взгляд, практически идентичен, можно выделить как минимум две стратегии, которых придерживаются заинтересованные игроки. Так, в рамках первой стратегии (Турция, Саудовская Аравия), ставка делается на сочетание «сезонной» поддержки (стажировки, стипендии, организация религиозных праздников, преподавательские обмены) с постоянными мерами (например, строительство мечетей и медресе, финансирование проектов), что позволяет сохранять постоянную вовлеченность в дела суннитского населения Афганистана.

Противоположный подход (Иран, Пакистан) делает ставку исключительно на длительное и постоянное присутствие, закрепляемое через инструменты экономической, идеологической и социальной поддержки. Эта стратегия, с одной стороны, требует меньших вложений и отличается устойчивостью, а, с другой стороны, не позволяет оперативно влиять на происходящие внутри Афганистана изменения. И, если Пакистан может, при желании, усилить свои позиции, начав сближение на основании другой общности (например, этнокультурной), то для Ирана любые сильные перемены в мышлении афганской молодежи чреваты потерей позиций.

Ретроспектива взаимодействия Ирана и «Талибана» и роль КСИР

После стремительного ухода США и капитуляции афганских правительственных сил, закончившейся бегством президента Гани за рубеж, мировое сообщество оказалось в состоянии неопределенности. Как воспринимать талибов? Верить ли их заявлениям о трансформации мировоззрения (прежде всего, по части положения женщин) и переходе к более взвешенной модели управления? Эти непростые решения принимаются прямо сейчас в правительствах по всему миру, однако стоит отметить, что для некоторых стран они не всегда могут быть очевидными. Так, например, прямолинейность и твердость позиции премьер-министра Канады Джастина Трюдо о невозможности признания Талибана* в качестве официальной власти в Афганистане в этом случае не может передаться руководству Ирана, у которого не столь прозрачные отношения с талибами.

После убийства талибами десяти иранских дипломатов и одного журналиста в Мазари-Шарифе в 1998 г. (там на тот момент находилась штаб-квартира Северного Альянса, с которым сотрудничал Иран) и без того не лучшие отношения Тегерана с Талибаном* испортились еще больше. Сотрудничество с Северным Альянсом было обусловлено не только враждой между Ираном и талибами в то время, но отчасти еще и страхом Тегерана перед конфронтацией с США после терактов 9/11. Однако после объявления Ирана частью т. н. «оси зла» [3] и последовавшего за этим вторжения американских войск в Ирак, стратегия Тегерана в регионе постепенно изменилась. Ключевой целью стало сохранение постоянной напряженности на восточных и западных границах с целью минимизации вероятности вторжения американцев в Иран [4, 4–6].

Иранский прагматизм дал о себе знать, когда в 2012 г. стали появляться первые сообщения о контактах Тегерана с талибами, и произошедшее в Мазари-Шарифе было забыто иранской стороной так же, как сотрудничество иранцев с силами Северного Альянса было забыто талибами. В дальнейшем эти контакты только укреплялись, и в 2019 г. министр иностранных дел страны Мохаммад Зариф признал, что иранское правительство ведет переговоры с Талибаном* о привлечении их к мирному урегулированию конфликта с официальным Кабулом, подчеркнув при этом, что Иран выступает за то, что «Афганистан под властью талибов не отвечает интересам безопасности в регионе», поэтому диалог с талибами возможен только на условиях сохранения власти в руках нынешнего афганского правительства.

Последние официальные переговоры между Ираном и Талибаном*, состоявшиеся в июле 2021 г. и инициированные администрацией Хасана Роухани, прошли с одобрения правительств США и Афганистана. По их завершении пресс-секретарь Госдепартамента США Нед Прайс заявил: «То, что Иран пытается сделать, принимая у себя эту встречу, вполне может быть конструктивным». В то же время Министерство иностранных дел Афганистана приветствовало итоги встречи между афганскими политиками и представителями Талибана* в Тегеране. Однако, помимо официальных дипломатических отношений, «наследство» от которых досталось Ибрахиму Раиси, есть еще и отношения неофициальные, существующие в том числе в парадигме взаимодействия подразделения Аль-Кудс (элитное военное подразделение специального назначения) Корпуса стражей исламской революции (КСИР) – Талибан*. Сейчас можно предположить, что вывод американских войск из Афганистана устранил потребность КСИР и талибов друг в друге, ввиду отсутствия общего врага, а также факта, что на фоне укрепления позиций Движения, КСИР уже не является единственным партнером талибов.

Перспективы развития иранской позиции по происходящему в Афганистане

До падения Кабула Иран никогда не пошел бы на публичное признание права талибов на власть в Афганистане, как этого не сделала бы ни одна другая страна, однако в настоящее время ситуация развивается таким образом, что вероятность признания Движения Талибан* в качестве легитимной власти выглядит вероятной в том случае, если это будет отвечать иранским интересам. Очагов сопротивления талибам в Афганистане осталось не так много, а мировое сообщество заявляет о нежелании больше вмешиваться в затяжную гражданскую войну. В свою очередь, Тегеран понимает, что взаимодействовать необходимо с любой властью, находящейся в Кабуле, иначе на карте региона появится еще один очаг напряженности, что не отвечает интересам нового правительства ИРИ, которое выступает за стабильность и спокойствие как у своих границ, так и в регионе в целом. Также Тегеран заинтересован в расширении влияния на шиитское меньшинство в Афганистане и будет продолжать выделять на это силы и средства, однако вряд ли это будет происходит путем использования собственных прокси (например, организации «Лива Фатимиюн»), поскольку их активизация может привести к нежелательному всплеску напряженности в приграничных районах, где действуют бойцы «Фатимюн». Кроме того, внимание Тегерана (равно как и остального мирового сообщества) приковано к Панджшерскому ущелью, где в настоящий момент идет борьба между отрядами Талибана* с одной стороны и таджикско-узбекским ополчением Ахмада Масуда-мл. и Амруллы Салеха с другой. Несмотря на то, что усиление позиций альянса Масуда-Салеха частично отвечает интересам Тегерана (поскольку с обоими командирами у Ирана существуют довольно прочные контакты по линии спецслужб), напрямую поддерживать силы Сопротивления тот вряд ли будет, предпочтя занять выжидательную позицию. Это позволит, с одной стороны, оценить реальные шансы Сопротивления на победу, а, с другой стороны, преждевременно не испортить отношения с Талибаном*.

Таким образом, в настоящий момент отношения по линии Иран – Афганистан в большей степени зависят от динамики многосторонней конкуренции в регионе, которая не ограничивается описанными в статье интересами крупных игроков, чем от взаимного позиционирования в формате Тегеран – Кабул [4, 16]. Можно с уверенностью сказать, что Иран не заинтересован в эскалации напряженности у своих границ, ввиду чего будет продолжать вести взвешенную и прагматичную политику в Афганистане, подстраховываясь так, как он делал это и раньше, не вступая в конфронтацию ни с одной из враждующих сторон и подстраиваясь под происходящее, защищая свою безопасность от любых неожиданных угроз в ситуации, далекой от стабильности. Общие же темпы развития отношений будут зависеть от большого числа факторов, среди которых политика талибов в отношении афганских шиитов, эффективность противодействия террористической угрозе, организации контроля над общей границей и пр.

* Организации признаны террористическими, их деятельность запрещена на территории РФ.

[1] Федорова И. Е. Ирано-афганские отношения на современном этапе. – М. Восточная аналитика // Институт Востоковедения РАН, 2019, №4, С.136–141.

[2] Золотой полумесяц – территория сопредельных районов Ирана, Пакистана и Афганистана, где находится большое количество нелегальных мануфактур по производству героина и опиума.

[3] Ось зла – термин, использованный Джорджем Бушем-мл. для описания режимов, спонсирующих, по мнению США, терроризм или разрабатывающих оружие массового поражения и способных передать его террористам. В качестве таких государств Буш-мл. упомянул Ирак, Иран и КНДР.

[4] Jalali, Ali A. The Geopolitics of Afghan-Iranian Relations. – Washington, D.C. // The Middle East Journal, Volume 75, Number 2, Summer 2021, pp. 304-320