Образ будущего как инструмент управления настоящим

В любом отечестве есть пророк

Во все времена человек стремился узнать, что готовит ему день грядущий. Методы и формы познания будущего эволюционировали соответственно изменению общих представлений человека об устройстве мира и возможностях познания. Во времена господства политеистического религиозного мировоззрения ведущим способом предсказания будущего было прорицание. С возникновением монотеистических религий – иудаизма, затем христианства – место прорицания заняло пророчество. Между этими двумя формами предсказаний нет непреодолимой границы: в обоих случаях провидцу открывается некое неизбежное будущее состояние мира, задуманное и воплощаемое некой сверхчеловеческой силой. Впрочем, данное развитие событий можно изменить «правильными» с точки зрения высшей инстанции действиями. Самое простое из них – жертвоприношение богам, самое сложное – исправление поведения целого народа, отклоняющегося от предписанной «свыше» модели поведения.

Разумеется, и в политеистических, и в монотеистических религиях существовали представления о божественном предопределении, однако его границы всегда были проведены таким образом, чтобы сохранить возможность нравственного выбора личности. Да, существует рок, судьба, провидение, но все равно остается некоторая область свободы, в которой, взвесив все известные последствия, человек может избрать свою личную модель поведения. Вопрос о границах предопределения во все времена активно дебатировался, ибо лишение человека свободы сводило на нет значимость социальных институтов, в рамках которых он и занимался формированием образа будущего. Зачем нужен толкователь воли богов, если человек лишен хотя бы призрачной надежды на спасение от тяжести этой воли? Зачем нужен пророк, если бог уже обрек народ на гибель или обещал спасение?

Не удивительно поэтому, что фигуры предсказателей или пророков существовали во всех культурах и даже играли ключевые роли в истории, ведь описываемый ими образ будущего напрямую влиял на поведение как отдельного человека, так и больших групп людей. Притом что под вопросом остается легитимность этого права: свидетельства, что высшая инстанция уполномочила определенного человека на трактовку ее воли, могут быть только косвенными. А рефлексии над методами и средствами получения провидцем знания о будущем попросту не существовало, поскольку они, по сути, были принципиально иррациональными – через откровение. Которое, кстати, невозможно получить только по собственной воле, необходима и готовность бога открыть себя и свои намерения.

От пророчества к футурологии

Благодаря возникновению в Европе в начале Нового времени естественнонаучного способа познания мира появилась и новая форма получения знания о будущем – прогнозирование. С этим связывается и формирование футурологии как специальной отрасли знания, вдохновляющейся научным идеалом достоверности и опирающейся на научные методы познания: аналогии, экстраполяции, статистический и вероятностный анализ и т. д. Если в донаучном взгляде на мир преобладало представление о постоянном божественном вмешательстве в ход мировой динамики, то наука поставила своей целью выявление постоянных и неизменных законов существования и развития мира.

Такой взгляд на мир невозможен без детерминизма – учения о причинно-следственной связи между явлениями и событиями. Причем детерминизм не стал признаком одних только наук о природе – научное познание общества также опиралось на принцип причинности. Распространение подходов и методов естественных наук на социальные (натурализм) привело к важному следствию: если исторический процесс как динамика развития общественной системы подчиняется жестким законам, то с человека снимается ответственность за историческое творчество, а вместе с этим исчезает и свобода выбора. Человек может делать что угодно, выбирать какую угодно модель поведения, но заранее предопределенное законами будущее все равно наступит. Однако очевидно, что даже если люди не могут отменить спрогнозированное будущее, они могут подстроиться под грядущие изменения с целью занять в новой системе достойное положение.

Таким образом, даже в случае предопределенности будущего его предсказание является способом управления обществом. Но, как и в случае с религиозным мировоззрением, в научной картине мира предопределение, представшее в виде абсолютного детерминизма, не стало господствующей концепцией. Так дебаты о роли личности в истории – это, по сути, борьба за эмансипацию человека и его воли от действия безличных законов истории, не оставляющих индивиду пространства для активного воздействия на ход общественной динамики. Однако чем больше свободы у личности и чем меньше ход истории предопределен неотвратимыми законами, тем больше шансов на то, что мировая динамика пойдет по незапланированному, а то и вовсе катастрофическому пути и приведет к концу истории как таковой.

Апокалиптика сегодня

В этом контексте важно отметить, что «конец истории», объявленный Ф. Фукуямой после краха советского блока, едва ли стоит рассматривать как желательный для западного мира. Не был он желателен и для тех, кто в результате этого «конца» оказался не в самой лучшей позиции в рамках сложившегося мирового порядка. Видимо, не случайно история довольно быстро была «запущена» вновь, стоило только появиться субъектам с альтернативными цивилизационными проектами. Не случайно автором книги с характерным названием «Возвращение истории и конец мечтаний» выступил американский неоконсерватор Р. Каган, сторонник американской гегемонии и глобального экспансионизма. Возвращение истории рассматривается им как восстановление биполярности, когда у флагмана модернистского проекта и его союзников снова появляется соперник, стремящийся жить по иным принципам. С точки зрения Кагана, это авторитарные страны, подавление которых должно стать главной задачей «свободных стран» и содержанием нового исторического этапа.

Таким образом, варианта «конца истории» как глобальной победы принципов модерна мы уже точно избежали. Однако возможность финальной катастрофы и остановки мировой истории сохраняется: она существует не только в футурологии как научной дисциплине, но и в массовой культуре, причем в большом количестве форм и вариантов. А значит, в своем секулярном варианте сохранилась и проблематика спасения – ключевого для любой апокалиптики феномена: катастрофа как сбой исторической непрерывности связывается с отходом людей от некоего заранее заданного алгоритма, а спасение – это возвращение в алгоритм, преодоление греховности в религиозной картине мира или исправление накопленных ошибок и отклонений в научно-материалистической. Однако глобальное исправление ведущих к катастрофе ошибок выходит за пределы возможностей отдельных людей: для их коррекции и возвращения в состояние равновесия люди нуждаются в некой надсистемной инстанции. Так само допущение глобальной катастрофы, венчающей историю, вызывает к жизни особого субъекта – спасителя или мессии, происходящего извне системы и стоящего выше принятых в ней правил и законов.

Да придет мессия!

В наше время идея глобального спасения живет, в основном, в различных проектах общечеловеческого единства (даже если они постулируют какой-то более частный вид единства, чем полное объединение людей в рамках глобализации). Хороший пример – глобальное потепление, обсуждение которого давно трансформировалось из экологического в политическое. Обращает на себя внимание тот факт, что идеологами потепления одной из основных его причин называется антропогенный фактор: якобы потепление – это результат хозяйственной деятельности человека, системная ошибка всего предшествующего исторического развития. Но исправление этой ошибки превышает возможности отдельного человека или даже страны, а потому требуется консолидированное усилие «мирового сообщества». Появляются соответствующие политические субъекты, секуляризованные «мессии», претендующие на выделенный, надсистемный статус, и формирующие новые механизмы осуществления власти.

В мире постмодерна с его господством массовой культуры вариантов глобального катастрофизма может быть много. Кроме потепления, наиболее ярок в наше время мировой терроризм – он потому и называется мировым, чтобы удобнее было представлять эту угрозу как глобальную. Тогда легко обосновывается существование военных блоков наподобие НАТО, а также без труда формируются различные коалиции для ответа террористическому вызову. То есть, по сути, создаются надсистемные инстанции – своеобразные «мессии», способные регулировать не только совместные действия стран-членов, но и частично их внутреннюю жизнь.

Необходимость образа грядущего

Каждому государству следует помнить, что управление его гражданами возможно и извне, исключительно через массовую культуру. А предсказания неблагоприятного будущего в ней чрезвычайно популярны, ведь они не только вызывают сильные эмоции, но и воспринимаются как более полезные: апокалиптическая футурология предоставляет информацию о возможном отклонении системы от состояния устойчивости, а потому создает иллюзию, что человек может подготовиться к финальной катастрофе и выйти из нее победителем. При таком раскладе наличие победителей неизбежно: любая катастрофа, даже называемая концом света, предполагает последующее наступление нового порядка, в процессе перехода к которому события прошлого получат справедливую оценку: виновные – воздаяние, а праведные – награду. Социальные технологи всех времен прекрасно знали, что не существует ничего, что так же успешно заставляет человека вести «правильную» жизнь, как неизбежный «страшный суд». Какое бы название он ни носил.

Поэтому любому государству, претендующему на роль субъекта истории, совершенно необходимо формировать свой образ будущего. Иначе оно неизбежно теряет возможности к сплочению, мобилизации и оперативному управлению даже собственным населением, передавая эти функции под контроль иных, надсистемных инстанций.