России и Китаю есть что предложить человечеству с точки зрения нашего понимания глобального развития

22 марта 2023 г. завершился визит председателя КНР Си Цзиньпина в Москву. РСМД в цикле интервью с ведущими учеными-международниками представляет экспертные оценки достигнутых на переговорах договоренностей и перспектив развития отношений России и Китая.

Об изменениях в китайской внешней политике, особенностях отношений КНР с Европой, миротворческих инициативах Пекина и перспективах развития экономических связей между Россией и Китаем рассказывает член Совета Федерации ФС РФ, Чрезвычайный и Полномочный Посол России, член РСМД Андрей Денисов.

22 марта 2023 г. завершился визит председателя КНР Си Цзиньпина в Москву. РСМД в цикле интервью с ведущими учеными-международниками представляет экспертные оценки достигнутых на переговорах договоренностей и перспектив развития отношений России и Китая.

Об изменениях в китайской внешней политике, особенностях отношений КНР с Европой, миротворческих инициативах Пекина и перспективах развития экономических связей между Россией и Китаем рассказывает член Совета Федерации ФС РФ, Чрезвычайный и Полномочный Посол России, член РСМД Андрей Денисов.

Андрей Иванович, добрый день! Какие Ваши впечатления от визита? Какое у Вас настроение по его завершении?

Я, хотя и вышел в отставку с дипломатического поста, слежу за визитом с профессиональной точки зрения. Хорошо знаю, что такое организация встреч на высшем уровне, поэтому, конечно, испытываю ощущение приподнятости и профессионального удовлетворения.

За последние десять лет состоялось около 40 встреч наших лидеров. Примерно половина из них прошла в столицах — Пекине и Москве — в рамках двусторонних визитов. Вторая половина — это, как мы говорим, встречи «на полях» международных мероприятий, таких как саммит ШОС, АТЭС или Группы двадцати. На моей памяти за последние десять лет не было такого международного мероприятия с участием наших лидеров, где бы не проводились не просто протокольные встречи или контакты «на ногах», а полноценные беседы по широкой повестке дня, которые включают и вопросы двустороннего взаимодействия, и международные дела.

С марта 2013 г. состоялось восемь визитов Си Цзиньпина в Москву, нынешний девятый. Во всех предыдущих я принимал самое непосредственное участие. Сейчас, конечно, смотрю на все это несколько со стороны, но вижу, что, во всяком случае, визуальный эффект визита был очень ярким, превзошел ожидания. Любой визит такого уровня и формата имеет два аспекта — демонстрационный и содержательный. Так вот с точки зрения медийного эффекта, достичь которого, собственно говоря, и было одной из задач, визит был более чем насыщенным и вызывает удовлетворение.

Алексей Токарев:
Сколько дружбы у Путина и Си: что написали лидеры России и Китая?

Общее впечатление дополняется прочтением двусторонних документов, которые были согласованы в ходе визита, и сопутствующих материалов — прежде всего перекрестных статей лидеров [в «Российской газете» и «Женьминь Жибао», — здесь и далее прим. ред.]. Это обычная практика, но в этот раз статьи были более содержательными и менее традиционными по стилю. Очень серьезное получилось совместное заявление. Каждое слово в таких документах откалибровано, это чтение для специалистов, и только им понятно, почему в каких-то случаях говорится, что стороны «поддерживают» [ту или иную инициативу], в каких-то — «отмечают важность», в каких-то «дают позитивную оценку», в каких-то «положительно рассматривают»; в каких-то говорится «российская сторона отмечает», «китайская сторона дает оценку», а в каких-то — уже «обе стороны». Это все, на самом деле, взвешивается на аптекарских весах.

Языки у нас разные, важно учитывать и особенности перевода. Например, в русской версии заглавия совместного заявления написано «отношения, вступающие в новую эпоху». В китайской версии же — «новые времена», слова «вступающий» там нет. В статье Си Цзиньпина, опубликованной в «Российской газете», приведена цитата из его выступления в МГИМО в марте 2013 г., где говорится о сообществе единой судьбы человечества. Перевод был подготовлен китайскими переводчиками, и там отмечено «тесное сотрудничество». Интересно слово «тесное». «Тесное» по-китайски «цзи», довольно простой иероглиф. Однако в оригинале вместо него использовано другое, образное выражение, которое дословно переводится как «я внутри Вас, а Вы внутри меня».

Одним словом, мне, как, не сомневаюсь, всем наблюдателям, запомнилась внешняя сторона визита. Конечно, в прежние годы в составе российской делегации я находился за столом переговоров, на расстоянии нескольких шагов от лидеров, и имел возможность наблюдать за характером их общения. В этот раз, разумеется, увидеть удалось меньше, но то, что удалось, ещё раз свидетельствует о том, что всё-таки в их отношениях существует «химия», она совершенно очевидна и имеет обоюдный характер, проявляется достаточно наглядно.

Давайте поговорим о национальных интересах Китая. В Китае произошло много внутриполитических изменений. Как это может отразиться на его внешней политике?

Внешняя политика имеет по определению тесную связь с внутренней. Более того, в значительный мере ею и определяется: то есть, каково ваше ощущение стабильности и динамики развития внутри страны, таковы и ваши внешнеполитические амбиции. Они в любом случае состоят в защите и продвижении собственных интересов, как вы их понимаете, но как это делать, какими способами, в значительной мере определяется внутренней ситуацией.

Теперь конкретно о Китае. Со времен Конфуция, а, может быть, и более ранних в ментальности китайцев достаточно прочно присутствует умение ждать. Они не торопятся, способны действительно терпеливо дожидаться выгодного момента для реализации тех или иных планов. Известна притча о том, как премьера Чжоу Эньлая попросили оценить значение Великой Французской революции, и он сказал, что пока ещё слишком рано делать выводы, потому что прошло слишком мало времени. Это, безусловно, шутка, но в каждой шутке есть только доля шутки. Китай — это единственная гомогенная нация, которая существует в нынешнем виде несколько тысяч лет. Больше таких нет, потому что нынешние жители Египта никак не похожи на тех, кто жил во времена фараонов, а те, кто живут на Апеннинском полуострове, не имеют ничего общего с древними римлянами. Даже в Индии, где очень много разных народов и языков, они исторически перемешивались. А вот китайцы какие были тысячелетия тому назад, такие есть и сейчас.

Так вот, долгое время в Китае следовали заветам Дэн Сяопина, которые сводились к тому, что необходимо «держаться в тени», скрывать свои возможности, дожидаться благоприятного момента и, может быть, самое главное, не вмешиваться в те конфликты, которые прямо не касаются Китая, копить силы. А сравнительно недавно, наверное, это совпало с избранием Дональда Трампа на пост президента США в 2016 г., когда американская политика в отношении Китая стала меняться, китайский стиль политического поведения стал более раскованным и, в хорошем смысле этого слова, более напористым. Это было неожиданно для мировой аудитории, потому что все привыкли, что китайцы сдержанны, терпеливы, предпочитают уходить от конфликта и, где это возможно, не реагировать остро. И вот они начали огрызаться — возникла дипломатия «боевых волков», когда китайские представители вдруг начали применять «hard talk» в отношении тех же американцев. Понятное дело, что это было не случайно, ведь так стали говорить и официальные спикеры в Пекине, и дипломаты в посольствах, например, в Пакистане, во Франции.

Тем не менее какое-то время баланс еще соблюдался. Внешнеполитическая риторика Пекина стала более артикулированной, но политика оставалась умиротворяющей. Была надежда на то, что все вернется на круги своя, в том числе, американская политика. И к тому были предпосылки, обусловленные ее непоследовательностью. В ходе предвыборной кампании Д. Трамп обвинял КНР в манипуляциях валютой, затем этот аргумент был снят, но началась торговая война, были повышены ввозные таможенные пошлины на китайские товары. Китай отвечал тем же, но из-за чудовищного перекоса, когда профицит торгового баланса в пользу Китая при товарообороте около 700 млрд долл. превышает 300 млрд, эффект ограничений не мог быть симметричным.

Так вот, в 2017–2018 гг. китайцы даже предпочитали не употреблять в печати термин «торговая война», вместо этого говорили о «трениях» (frictions). Однако затем американская политика перешла все грани: торговая война, технологическая война, война против Huawei, давление на компании, в том числе европейские, уже заключившие с ним контракты. Затем финансовая. Китайцев начали отрезать от всякого года льготных краткосрочных кредитов, связанных с внешнеторговым оборотом. Ну и, наконец, все это было еще при Трампе, дело вылилось в тотальное противостояние. Впервые с 1970-х гг. в риторику США вернулся аргумент, что в Китае, оказывается, есть коммунистическая партия, и политика Пекина в любой области стала связываться с работой на ее благо. То есть, противостояние приняло форму идеологического, и к началу пандемии COVID-19 США просто поделили государства на автократии — Россию и Китай — и демократии. То есть, усилиями Запада мир был переведен в черно-белый формат задолго до начала СВО России на Украине, которая лишь закруглила этот переход, сделав его очевидным и, похоже, необратимым.

Китайские партнеры всячески от этого отнекивались, отрицая какие-либо намерения распространять идеологию посредством внешней политики. Но Китай также начал ощущать свои силы и возможности, переходя к практическим делам, к самостоятельной дипломатии, и самым ярким последним примером является успешное примирение Саудовской Аравии и Ирана при содействии КНР. Это большая дипломатическая победа для Китая и свидетельство действительно самостоятельной, абсолютно независимой политики.

С точки зрения экономики Китай очень сильно зависит от внешнего рынка, от мировой экономики в целом, но и она зависит от него, потому что примерно 20% мирового ВВП приходится на Китай, одна пятая. При пересчете по обменному валютному курсу ВВП Китая практически сравнялся с США, а по показателю с использованием паритета покупательной способности Китай уже опередил Америку, причем довольно давно и серьезно. Китай вышел на первое место в мире по объему внешней торговли — она превысила шесть трлн долл. по золотовалютным резервам.

Помимо этого, Китай отработал на внешнем контуре целый ряд стратегических установок, связанных с именем Си Цзиньпина: это концепция сообщества единой судьбы человечества, напомню, выдвинутая в марте 2013 г., тезис о «новом типе сотрудничества между великими державами в новую эпоху», высказанный в ходе визита в июне 2013 г. в США применительно к китайско-американским отношениям, инициатива «Один пояс, один путь», начало которой было положено также в 2013 г. во время пребывания в Астане.

За последние годы Си Цзиньпин выступил с Глобальной инициативой развития, Глобальной инициативой безопасности, наконец, Глобальной цивилизационной инициативой, в которой речь идет о нахождении оптимальных социально-политических, социально-экономических моделей, отвечающих условиям различных стран, которые бы избавили мир от конфликтов и навязывания друг другу моделей развития. Четвертая Глобальная инициатива — в цифровой области — предусматривает обеспечение безопасности данных. То есть выстроена целая концептуальная основа внешней политики, она нуждается в проработке, уточнении, конкретизации, но она уже есть.

Ни у одной страны мира такого набора концептуальных документов больше нет. У Запада есть «порядок, основанный на правилах», rules-based order, при этом какой это порядок, какие правила, кто их установил — это повисает в воздухе. Это чисто вариант «свой-чужой», как у летчиков. Если ты говоришь, «я за мир, в котором царит порядок, основанный на правилах», ты свой. А если ты склоняешься к приверженности ООН и международному праву, ты чужой. Мы чужие. И, таким образом, если внутриполитическая ситуация в Китае будет развиваться по-прежнему в позитивном ключе, то есть сохранится динамичный экономический рост при соблюдении социальной стабильности, Китай будет явно усиливать свое политическое влияние, но останется для Запада «чужим».

На практике Китай уже провел довольно серьезное инвестиционное наступление по всему миру: в Африке, Латинской Америке, Европе — приватизируя, скупая производственные мощности, порты, создавая транспортные логистические цепочки в самых разных регионах. Он дошел до Европы, купив порт Пирей в Греции, приценивался к портам в Италии, действовал достаточно напористо, столкнулся с рядом трудностей, был вынужден отступить, перегруппироваться, но сегодня готов продолжить наступление. Китай ощущает себя достаточно сильным для того, чтобы его самостоятельная внешняя политика перешла от деклараций и создания неких концептуальных основ к практическим действиям по активному продвижению китайских интересов.

Андрей Кортунов:
Шанс для терпеливых: почему Пекин примеряет роль миротворца

Как тогда можно оценить значение визита Си Цзиньпина в Москву в контексте глобальных процессов? Как этот шаг встраивается в современную внешнеполитическую стратегию Китая?

Это, наверное, самый интересный вопрос, который, в принципе, остается после визита. Потому что всё остальное более или менее поддаётся анализу: раскрыл документы, посмотрел, почитал, посчитал, прикинул цифры. И там все зависит от того, сможет ли Россия «потянуть» заявленные проекты. Потому что многие вещи мы начинаем делать, но не доводим до конца. Например, построили первый железнодорожный мост в Китай через Амур, но по нему возят только уголь, потому что совершенно не готовы те мощности и сооружения, которые расположены на берегу и призваны обеспечить бесперебойный транзит грузов.

А своего рода экзистенциальный вопрос, ответ на который, пожалуй, может дать только история, — действительно ли этот визит определит поворот к глобальной системе отношений, созданию нового миропорядка, альтернативного тому, который навязывает Запад. Потому что раньше мы [Россия и Китай] много об этом говорили, но все равно были в положении обороняющихся, а сейчас уже не обороняемся, но говорим о том, что, в общем, нам есть что предложить человечеству с точки зрения нашего понимания глобального развития.

И что интересно, конфликт вокруг Украины, в общем, этому не помешал. Во всяком случае такому аспекту визита как некий подступ к формированию прообраза будущего мира, в котором и России, и Китаю, конечно же, отводится активная и инициативная роль.

Давайте тогда подробнее поговорим о кризисе вокруг Украины. Есть ли какие-то, может быть, возможности, которые Китай получил для продвижения своих инициатив в глобальном масштабе в результате кризиса? Или же, наоборот, кризис оказывает сейчас сдерживающее воздействие на продолжение этого глобального курса?

Знаете, если подходить к делу с сиюминутных позиций, можно и такой вопрос задать: а что мне даст пожар у соседа? Например, возможность закупать у страны, «обложенной» санкциями, ресурсы, возможно, по более низким ценам, претендуя на определенные скидки. Это есть и никуда от этого не денешься, хотя и не так критично, как это изображают на Западе, потому что в основе [сотрудничества в области энергетики] лежат долгосрочные контракты. Для Китая в России более широко открылись новые рынки после ухода западных компаний — автомобильный, например. Китайские автостроительные заводы оснащены самым современным оборудованием, там абсолютная чистота, активная роботизация. Как следствие, качество автомобилей существенно выросло в последние годы. В КНР сегодня производятся все ведущие мировые бренды — и Mercedes Maybach, и BMW, и Toyota, но также и собственные автомобили. Другое дело, что китайцы, они же гроссмейстеры элегантного копирования. В дизайне их моделей очень много схожих черт с импортными марками. Именно они попадают к нам на рынок, но это машины вполне адекватные и, кстати, не очень-то и дешевые, что как раз и свидетельствует об их качестве и технологическом уровне.

Но это одна сторона кризиса, вторая — это, конечно, потери, потому что да, партнеры только-только наладили железнодорожный маршрут из Китая в Европу, а теперь стало гораздо сложнее, хотя движение и не прерывается.

С точки зрения политики, Китай в качестве миротворца выступил с планом по Украине из 12 пунктов, который оппоненты отмели с порога, даже не пытаясь прочесть. Тот же госсекретарь США Энтони Блинкен заявил, что-де план ничего не стоит, потому что там нет пункта о возврате территорий. В первом же пункте в заявлении КНР содержится тезис о территориальной целостности, об уважении суверенитета, приверженности принципам и целям Устава ООН, но не указано, к какой территории это относится.

Дальше больше, тот же Э. Блинкен стал говорить о том, что никакое перемирие и прекращение огня невозможно, потому что это будет в пользу России. Но если вчитаться в текст заявления, там говорится не о «перемирии» (ceasefire), а о «снижении интенсивности боевых действий» (ceasing hostilities). А дальше сказано, что нужно побуждать стороны — Россию и Украину — вступить в контакт и постепенно переходить к деэскалации, а уже только на завершающем (ultimate) этапе — к прекращению огня. То есть там не говорится о том, что надо начать с прекращения огня. Там предлагается им закончить, чему должен предшествовать долгий процесс. Другое дело, что, как сказал В.В. Путин, к этому с той стороны никто сейчас не готов, но в принципе, если говорить о том, что называется дорожной картой (roadmap), это ее прообраз.

Или, например, самый последний пункт, в котором речь идет о послевоенном восстановлении, о том, что нужно сотрудничать, взаимодействовать, прилагать все силы к реабилитации зон конфликта. В нем также не сказано, какие именно зоны конфликта имеются в виду. Когда западники говорят о восстановлении, они предполагают, естественно, только ту часть Украины [которую контролирует правительство в Киеве], а как же Луганск, Донбасс, которые бомбили и обстреливали восемь лет и делают это до сих пор, да и всё остальное? Опять-таки, в китайском плане не указано, за счет кого, какими силами необходимо восстанавливать территории, но там подразумевается, что это равновеликие задачи, что восстанавливать их нужно и там, и там, потому что и там, и там живут люди.

Безусловно этот документ носит значительно более сбалансированный характер, чем любые другие предложения, в частности то, что [президент Украины Владимир] Зеленский выдаёт за план урегулирования. Китай предстает как страна, которая действительно выдвигает, пускай на вырост, нечто реальное, что в принципе могло бы послужить основой решения. Любая война кончается миром. Но пока перспективы не просматриваются, и все решается на поле боя.

Виктор Ларин:
И Россия, и Китай — мощные самодостаточные государства, которым сегодня выгодно сотрудничать и быть зависимыми друг от друга

Можем ли мы ожидать усиления влияния Китая, подкрепленного новыми инициативами, которые Вы упомянули, в других регионах мира, в Латинской Америке, в Африке?

Оно уже усиливается, его уже, как говорится, некуда усиливать. Именно поэтому Запад не просто призывает эти страны отворачиваться от Китая и предостерегает их от попадания в долговую ловушку, но начинает выдвигать антитезы. ЕС, например, предложил свой план [«Глобальные ворота»], который призван заменить китайский «Один пояс, один путь». Но хватит ли у них сил? Это большой вопрос.

Вообще, Европа — это совершенно особая статья. Мне кажется, что Китай, убедившись в невозможности как-то повернуть назад в отношениях с США, сохраняет надежду на Европу, принимает европейских руководителей. И европейские лидеры, в свою очередь, при всей зависимости от американцев, понимают, что бизнес и деньги находятся в Китае, они ведь тоже зависят от внешнего рынка. Поэтому в тех пределах, в которых могут, довольно узких, они пытаются сохранить отношения с Китаем, но при этом не брезгуя низкопробной риторикой. Недавно, например, канцлер Германии О. Шольц и президент Чехии П. Павел выступили с заявлением о выработке совместной политики противостояния Китаю.

Это просто несолидно, потому что здесь речь идет не об экономических или даже политических интересах, а скорее о распространении американского клише о разделении мира на автократии и демократии, о котором мы говорили выше. При этом важно следить за тем, есть ли разрыв между риторикой и практикой. Поскольку интерес имеет место, Западная Европа, видимо, решила платить риторикой американцам, таким образом ограждая свои экономические интересы. Китай, думаю, прекрасно понимает это, и тоже продолжит работу с европейскими партнерами.

Латинскую Америку качает то в одну сторону, то в другую — то «левый» поворот, то «правый». Но даже когда к власти [в Бразилии] пришел правый Жаир Болсонару, он быстро понял, что однозначная ориентация на США вредна. Многие боялись, что его приход к власти повлияет на БРИКС, что он начнет «раскачивать» этот формат, но не начал, скорее, наоборот. Сейчас пришёл к власти Лула де Силва, но произошла обратная ситуация. Все ждали, что Лула левый, что он начнёт выступать, как Фидель Кастро, а он, наоборот, очень спокойно дал понять, что с Америкой нельзя рвать отношения, нельзя ее очень сильно раздражать, надо исходить из собственных национальных интересов. То есть правый Болсонару и левый Лула пришли к одним и тем же установкам [о недопустимости однобокой позиции], но с разных сторон.

Конечно, Китай будет пытаться и дальше проводить свой курс международной экономической экспансии в хорошем смысле этого слова. В системе внешнеполитических приоритетов у Китая есть градация более и менее первоочередных партнеров. На первом месте у него всегда страны по периметру, ближайшее соседство. У Пекина есть ресурсы, зачастую он просто «покупает» [нуждающиеся в инвестициях] страны. Например, он взял и «купил» Шри-Ланку, оказал щедрую помощь Лаосу. И у Лаоса теперь есть железная дорога, которую китайцы построили. Сейчас можно сесть на поезд и поехать или товары привезти в Китай. А в Китае морские порты, крупнейшие в мире, которые давно обошли Роттердам по грузообороту, оттуда можно отгружать товары по всему миру. Для Лаоса, не имеющего доступа к морю, это важно.

Поэтому, мне кажется, что Китай уже потренировался, уже достиг немалого на мировом инвестиционном рынке, уже получил некоторый результат проб и ошибок. И сейчас, на фоне выхода из пандемии, он уже фактически вернулся к нормальной жизни, к восстановлению производственных цепочек, и будет продолжать идти еще более активным курсом, насколько ему позволит конкуренция с Западом. А здесь уже все зависит от того, хватит ли Западу ресурсов для соперничества: все мы видим, что Америка на пороге финансового кризиса, в Европе сами видите, что делается. Непростая ситуация во Франции, в Великобритании… Они винят во всем Россию, те же немцы говорят, что это В.В. Путин перекрыл Европе газ, но это же ровно наоборот.

Алексей Маслов:
Пекину было важно оказать поддержку российской экономике именно сейчас

Давайте вернёмся тогда еще к двусторонним отношениям. Есть ли вероятность усиления зависимости России от Китая настолько, что она станет критической, если его внешнеэкономическая экспансия продолжится и в отношении Москвы?

Вы знаете, все бывает, но я бы предпочел рассуждать в другой системе координат. Во-первых, все-таки не зависимость, а взаимозависимость. Действительно, если следовать навязываемой сейчас Западом линии на то, что Россия неизбежно попадет в зависимость от Китая, это действенный аргумент. У нас в стране также есть люди, привыкшие за последние два десятилетия к нормальному выстраиванию отношений с Западом, и они, конечно, побаиваются «поворота на Восток». Поэтому такая точка зрения не только существует сама по себе, но активно подогревается извне.

На мой взгляд, говорить о какой-то односторонней зависимости не приходится, потому что, да, действительно, с одной стороны, китайский ВВП в восемь раз больше нашего, население в десять раз больше. Но зато у нас почти в два раза больше территория, мы, в отличие от Китая, обладаем всей полнотой ресурсов и уникальными транспортными возможностями. И, что немаловажно, ракетно-ядерным потенциалом. Китайский ядерный арсенал пока не идет ни в какое сравнение ни с нашим, ни с американским. Если брать чисто экономическую составляющую, действительно, Китай обладает значительно более мощным экономическим потенциалом и опытом его коммерционализации. Однако есть критические направления, где Китай зависит от нас — это, в частности, энергетика и транспорт. Мы не совсем безоружны. Я бы вообще не использовал слово «оружие» в данном контексте, потому что мы с Китаем партнёры, и нам нужно выстраивать это партнёрство на равноправных началах.

Но я хотел бы также отметить вот какую вещь. Китай вовсе не заинтересован, чтобы делать из России придаток своей экономики. Во всех отношениях им это не нужно. Все, что они могут и хотят от нас получить, все, в чем они нуждаются, они скорее получат на партнерских началах, нежели путем какого-то поглощения и так далее. Это я рассуждаю чисто теоретически, потому что это в принципе невозможно, потому что еще есть и мы сами. Многое зависит от нас самих, от нашего понимания ситуации.

Я за долгие годы наслушался разных страшилок: помню, в 1990-е гг. (я работал в Китае с 1992 по 1997 гг.) нас пугали китайской экспансией на Дальнем Востоке. Не случилось по объективным причинам. Китаю это не нужно. Ему гораздо важнее на Дальнем Востоке поддерживать партнерские отношения с нами и выстраивать в нужных и согласованных рамках нормальное взаимодействие.

Я помню наши диалоги с китайцами в те же 1990-е гг., когда мы призывали их покупать у нас не только сырье, но готовые изделия, а китайцы говорили: «Да с удовольствием, но, скажите, покажите, что мы можем у вас купить?».

Действительно, если подходить к делу с таких позиций, в те же 1990-е гг. мы предлагали какие-то наши технологические решения, которых у нас осталось много со времен Советского Союза, предлагали китайцам вместе выпускать продукцию для обеих стран, для поставок в третьи страны. Китайцам это было не интересно, они были готовы просто купить технологии, потому что им гораздо проще выпускать и продавать все самим, без всякой бюрократии, без «заморочек» с нами. И, если сводить все вот к такой примитивной схеме сотрудничества, тогда действительно, в общем, наши шансы невелики.

А если действовать, иначе — надеюсь, это осуществимо — может что-то и получится. Вот, допустим, соя. Мы выращиваем порядка 3 млн тонн сои в год. Потребность Китая только в импортной сое — порядка 100 млн тонн. Они её закупают в США, Бразилии, но и у нас тоже покупали. Причем наша соя стоит дешевле. На Западе она выращивается по ГМО-технологии, в ней высокое содержание протеина, она дорогая. А наша — дешевая, маленькая, но зато абсолютно чистая, органическая, поэтому гораздо лучше подходит для производства соевого творога (доуфу) или соевого соуса. Китайские партнеры готовы ее закупать, а мы предлагаем наладить ее производство общими силами. Использовать передовые агротехнологии КНР, привлечь инвестиции. Здесь могло бы сложиться более продвинутое сотрудничество.

Одним словом, я бы не стал записывать нас в разряд этаких маломощных наблюдателей за тем, что с нами делают какие-то другие игроки. У нас есть все возможности выстраивать равноправное сотрудничество. Ну а насколько мы эти возможности используем, зависит в решающей степени от нас самих.

Спасибо большое, Андрей Иванович!

Спасибо.

Беседовала Юлия Мельникова, программный менеджер РСМД.