Фабрики мысли решают задачи, недоступные правительствам

Уже на протяжении нескольких лет Российский совет по международным делам и Институт Восток-Запад ведут совместную работу над проектом, посвященным сотрудничеству России и США в сфере кибербезопасности. Генеральный директор и президент ИВЗ Кэмерон Мантер поделился своими взглядами относительно возможных стимулов развития отношений России и США, целей и задач аналитических центров, а также рассказал о том, какими качествами должен обладать настоящий дипломат.

Уже на протяжении нескольких лет Российский совет по международным делам и Институт Восток-Запад ведут совместную работу над проектом, посвященным сотрудничеству России и США в сфере кибербезопасности. Генеральный директор и президент ИВЗ Кэмерон Мантер поделился своими взглядами относительно возможных стимулов развития отношений России и США, целей и задач аналитических центров, а также рассказал о том, какими качествами должен обладать настоящий дипломат.

До прихода в Институт Восток-Запад Вы были кадровым дипломатом и долгое время работали в дипломатической сфере. Изменилась ли за эти годы суть дипломатической работы?

Да, изменилась. Сегодня мы можем говорить о «новой дипломатии». Она все дальше отходит от принципов традиционной вестфальской дипломатии, которую я изучал более тридцати лет назад и которая относилась к взаимодействию на государственном уровне. Такое взаимодействие продолжается и по сей день, оно сохраняет свою важность, однако многие проблемы сегодня носят более широкий характер. В качестве примеров можно привести вопросы охраны окружающей среды и международный терроризм — эти проблемы выходят далеко за пределы границ отдельных государств. Еще один важный фактор связан с тем, что дипломатической деятельностью занимаются не только государственные служащие: в нее могут быть вовлечены НПО, журналисты или представители деловых кругов. В наше время задачи дипломатии расширились, а круг ее участников стал более разнообразным. Дипломатия стала носить более многоплановый и сложный характер, однако другого способа для решения существующих проблем не существует.

В свете кризисов, которые происходят сегодня в мире, считаете ли Вы, что от современных дипломатов ожидают большего? Ужесточились ли требования, предъявляемые к современной дипломатии?

Я не уверен, что знаю, в чем состоят эти ожидания. В случае США определенная сложность заключается в том, что эта страна — мощная военная держава. Возможно, Вы заметили, что в числе советников президента Д. Трампа оказалось немало генералов и других представителей вооруженных сил. Это свидетельствует — по крайней мере, в Соединенных Штатах — о вере в военную мощь, однако дипломаты рассуждают не так, как солдаты. В Ираке и других странах я очень тесно сотрудничал с представителями военных кругов, но солдаты выполняют одну работу, а дипломаты — другую. Надеюсь, что в будущем люди будут чаще обращаться к дипломатической помощи.

Что представляют собой дипломаты сегодня: похожи ли они на своих коллег прошлой эпохи? Во времена «старой» американской дипломатии на этом поприще трудились белые пожилые мужчины — такие как я. В наши дни дипломатический корпус стал более разнообразным: в нем много женщин, представителей других рас и выходцев из различных социальных групп. Более того, появляются подходы, в которых не используются дипломатические средства. Приведу один пример: когда я занимал должность посла США в Пакистане, в моем распоряжении находился очень крупный бюджет, выделенный на решение проблемы полиомиелита. Мы потратили много денег, однако ничего не добились. Затем я занял должность консультанта в Фонде Билла Гейтса, где использовался другой подход к проблеме полиомиелита и общественного здравоохранения: сотрудники Фонда не были умнее или профессиональнее, чем мы, они просто рассматривали этот вопрос под другим углом. Думаю, что к 2018 г. при содействии Фонда удастся окончательно искоренить полиомиелит в Пакистане и Афганистане. Не все проблемы относятся к ведению государственной дипломатии. Приведенный пример демонстрирует, как меняется дипломатия и ожидания людей, связанные с дипломатами.

Вы возглавляете аналитический центр, который имеет долгую историю. Создается впечатление, что многие люди, особенно в России, скептически относятся к «фабрикам мысли» как таковым. В США эта традиция существует несколько дольше, и отношение к ней, возможно, отличается. Какую цель ставят перед собой аналитические центры сегодня и насколько успешно добиваются ее осуществления?

Я думаю, что мы должны быть достаточно скромными и сдержанными в своих ожиданиях. Мы не дипломатический корпус и не крупная компания: мы занимаем маленькую, но важную нишу. Кроме того, Институт Восток-Запад несколько отличается от других аналитических центров. Большинство «фабрик мысли» США, включая такие известные, как Carnegie или Brookings, привлекают экспертов, которые пишут объемные труды, посвященные государственной политике: так появляются книги о глобальном потеплении, международной преступности, Европе и т. д. Наш аналитический центр работает скорее в соответствии с сетевым принципом организации. Мы собираем экспертов вместе и обсуждаем различные вопросы. Аналитический центр не является официальным учреждением и поэтому может проводить эти обсуждения в ином ключе, нежели правительство. Мы играем определенную роль, в рамках которой можем использовать идеи, недоступные для правительства. Даже на фоне скептического отношения к таким идеям мы можем создать условия, в которых правительство сможет с ними согласиться. Именно этим занимается и РСМД.

В Вашем послужном списке также есть период преподавания в университете. Чему должны учиться студенты факультета международных отношений? Мы в основном учились по классическим учебникам, пособиям времен окончания холодной войны и 1990-х гг. Какие учебники актуальны сегодня?

Для меня это очень важный вопрос. Уйдя с дипломатического поприща, я стал преподавать в одном из калифорнийских университетов. Моя должность называлась не «профессор», а «профессор прикладных наук». Для получения степени бакалавра Вы должны отучиться восемь семестров. Семь из них вы изучаете ту самую классику международных отношений: книги Г. Киссинджера, учебники, посвященные многосторонним отношениям, структуре Евросоюза, философские работы, «Столкновение цивилизаций» С. Хантингтона и т. д. Это важные книги, они обеспечивают интеллектуальный багаж. Однако я преподавал только в течение одного семестра — последнего, восьмого. Во время семинара я сказал: «Отложите в сторону все свои книги. Я расскажу вам, что значит быть дипломатом». Я считаю, что важны оба аспекта этой работы, и потому учил студентов практическим способам разрешения кризисов. Необходимо понимать, что внешняя политика — это не дипломатия. Внешняя политика — это то, какой образ страны решают создать люди в Москве и Вашингтоне, а дипломатия — это практическая реализация этого решения. Поэтому в рамках своего курса я учу своих студентов преодолевать кризисы. Я спрашивал студентов, что произошло в 1956 г., когда Великобритания и Франция вторглись в Египет, а США заставили их остановиться. Затем я переходил к 1989 г.: что произошло в Западной Европе после падения Берлинской стены? Я рассказывал студентам о событиях 2008 г., о том, как я работал в посольстве в Белграде, которое сожгли после того, как США признали независимость Косово. Мы обсуждали, какие шаги необходимо предпринимать в таких ситуациях. Если здание посольства охвачено огнем, будете ли вы обращаться к учебнику, чтобы выяснить, что делать? Вряд ли. Какими будут ваши действия и какие распоряжения отдадите? Студент, изучающий международные отношения, должен знать и теорию, и практику. Необходима теоретическая подготовка, запас знаний, однако без знакомства с реальными событиями не обойтись.

Представим, что перед Вами стоит группа успешных выпускников, желающих работать в Вашем аналитическом центре. Кого из них Вы примете на работу в Институт Восток-Запад? Какие люди Вам нужны?

Это интересный вопрос, у нас работают самые разные люди. Например, координаторы программ: допустим, мы хотим организовать программу в Индии, чтобы обсудить с индийцами их отношения с Китаем, а также конкретные вопросы распределения водных ресурсов. В таком случае я приглашаю на работу эксперта, обладающего знаниями об Индии. Возможно, он не изучал международные отношения, он может быть специалистом по гидравлике или пакистанцем, хорошо знающим китайский и индийские языки. Меня не интересует диплом Гарварда, МГИМО и прочих вузов — я ищу людей с конкретными знаниями и навыками. Помимо этого, мы всегда привлекаем к работе людей, не имеющих профильного образования. Например, когда я посещал Ливан, чтобы провести переговоры о формировании ливанского правительства, я взял с собой троих бизнесменов из Кремниевой долины. Они ничего не знали о Ливане. Однако бизнесмены знали очень много о творческом мышлении, и потому их взгляд отличался нестандартностью. Я не ищу для института сотрудников, принадлежащих какому-то определенному типу. Мне нужны способные, творческие люди с конкретными умениями. Не существует «волшебного» способа мне понравиться: я принимаю решение каждый раз, и характер человека для меня важнее, чем его интеллект. Возможно, это прозвучит забавно, но я считаю, что умным может стать любой человек, а вот чувство эмпатии есть далеко не у всех. Когда вы разговариваете с иракцем, мать которого погибла от рук солдат вашей страны, вам придется быть практически психологом.

У людей могут быть предрассудки, но иногда необходимо объяснять, что они должны сочетать в себе мужские и женские качества. Нужно уметь принимать решения, быть смелым, однако не менее важно и умение сопереживать, которое считается признаком женственности. Нужно понимать, когда уместно сочувствие, а когда — твердость. Умение играть требуемую роль — во многих смыслах актерское качество. При этом вы должны оставаться искренним, потому что люди понимают, когда дипломат ведет себя неискренне.

Да, они чувствуют это сразу же.

Представим, что Вы занимаете должность посола России, а я — посла США. Я зачитываю Вам послание и говорю: «Вот что мы думаем», но я говорю неправду. Вы видите это по моему выражению лица или по другим признакам и думаете: «Этот человек говорит не всерьез». Но если я говорю: «Мы очень возмущены тем, что Вы сделали то-то и то-то», Вы понимаете, что американцы очень возмущены. Весь смысл в том, чтобы быть искренним, потому что как иначе Москва узнает, что американцы считают важным? Есть много смешных и ироничных шуток, в которых дипломатов выставляют лжецами. Но если вы лжец, то вы очень плохой дипломат.

Если продолжить тему важных вопросов, то в области российско-американских отношений предстоит сделать очень многое. Какие шаги необходимо предпринять сегодня?

Первое, что необходимо понять американцам, — это чего хотят россияне. При этом сами россияне имеют разные интересы: приоритеты российских генералов и российских бизнесменов различаются. Мы должны быть внимательными и слышать, чего они хотят. Надеюсь, что с российской стороны этот процесс выглядит так же, и россияне тоже хотят узнать, чего хотят американцы и жители западных стран в целом.

Это не лучшая отправная точка для диалога.

Да, это не лучшая отправная точка для диалога. Она напоминает переговоры с пакистанцами и индийцами, в которых я принимал участие. У сторон есть разногласия по проблеме Кашмира, но начинать с этого вопроса было бы неправильно. В такой ситуации необходимо найти точки соприкосновения. Какие общие проблемы существует у россиян и американцев? Одна из таких проблем, которой занимается Институт Восток-Запад, — борьба с наркотиками. Мы привлекаем к ее решению наших коллег из Ирана, где она также представляется актуальной. Откуда поступают наркотики? Из Афганистана. Россия и Америка знают об Афганистане многое, а Иран — больше, чем оба наших государства вместе взятых. Как мы сотрудничаем? Несмотря на возникающее время от времени недоверие — американцы не всегда хорошо относятся к иранцам — мы знаем, что наркотики — наша общая проблема. Размышляя о российско-американских отношениях, я думаю о проблемах, с которыми Россия столкнется через пять или десять лет. В каких сферах России может понадобиться помощь, которую Америка сможет ей оказать? Если мы будем исходить из того, что общей целью является стабильная, демократическая, процветающая Россия, поддерживающая хорошие отношения с соседними странами, то как мы можем помочь в ее достижении? Возможно, для этого мы будем совместно бороться с терроризмом.

Откуда Вы обычно узнаете новости?

Из интернета. Я начинаю с New York Times, потому что для меня это самая авторитетная газета в США. Я не забываю читать прессу других стран: поскольку я жил в Пакистане и Сербии, то читаю пакистанские и сербские газеты. Я также читаю немецкую и французскую прессу. Я хочу иметь представление о том, что происходит в мире, однако чаще всего начинаю с New York Times.

Какая книга произвела на Вас самое большое впечатление? Это может быть книга, связанная с международными отношениями или какая-то другая нехудожественная литература...

Мне очень сложно ответить, потому что я в основном читаю не аналитическую литературу, а книги, вызывающие у меня эмоциональную реакцию. Если я хочу понять Владимира Путина, то читаю его биографию, написанную Фионой Хилл. А еще я люблю беллетристику. Когда я читал у Сент-Экзюпери описание полета над пустыней, то вспоминал пустыню, которую я видел, когда работал в Ираке. Я предпочитаю различные художественные книги, пробуждающие воспоминания в сердце, а также историческую литературу и биографии, питающие ум. Я совершенно уверен, что для работы необходимы и ум, и сердце. В противном случае вы никогда не станете успешным дипломатом.

Беседовала Мария Смекалова, редактор сайта РСМД.